Тантра и власть – «религия» элит?

Слово «тантра» у многих почему-то прочно ассоциируется с сексом, и более того, многие считают, что оно является лишь сокращением словосочетания «тантрический секс». В итоге, чуть ли не каждый специалист по данной теме, если начинает писать нечто популярное, вынужден начинать свой текст с разоблачения ошибочности такого уравнивания. Спору нет, тантризм, действительно, проникнут половой символикой и не только символикой. Однако далеко не это составляет его действительно примечательную особенность. Половая символика, мотив соития и оплодотворения свойственны всем культурам и ими в той или иной степени разрабатывались. То, что это особо разрабатывал тантризм — не столь интересно. Интересно совсем другое — тантра является сугубо элитным учением, особенным образом «заточенным» на власть.

Многие не ассоциируют йогу и духовные психотехники с властью. Кажется, будто все йогины просто медитируют в лесах и монастырях, только и заботясь о собственном просветлении. Однако на Востоке владение духовными практиками, обладание духовным опытом и власть — практически синонимы. И тут нет ничего удивительного.

Что всегда было нужно восточным правителям, которые были пресыщены сотнями, а то и тысячами наложниц, не говоря уже обо всем остальном? Что их вообще интересовало? Их интересовали две вещи: духовность как таковая и то, что поможет им в деле управления. И то и другое им давали мудрецы, а взамен эти мудрецы и те традиции, к которым они по определению принадлежали, получали контроль над умом того или иного императора, а то и целых поколений правителей. Власть же нужна была мудрецам и их традициям для реализации своих представлений об идеальном мироустройстве. При этом, надо отметить, что подобные представления об идеальном мироустройстве иногда могли быть и чудовищными.

На Западе философия существует как нечто вроде бы чисто светское и умственное (хотя на самом деле тут тоже большой вопрос). На Востоке же не существует никакой иной философии, кроме религиозной. Поэтому, восточный мудрец — это всегда духовный проводник и проповедник, держатель какой-то духовной традиции. Собственно, эти-то линии духовных традиций сложным образом и выясняли взаимоотношения как друг с другом, так и с властью, что составляло и составляет важнейшую часть политической истории.

Итак, тантра это не «тантрический секс», а в строгом смысле слова, вообще, просто определенный тип текстов. Есть сутры, а есть тантры. Однако тексты эти, разумеется, относятся к определенному духовно-философскому направлению, которое можно обобщенно назвать тантрой. Условно говоря, существует индуистская тантра и буддийская (ее обычно называют Ваджраяной). Почему условно? Вот, что пишет буддолог Евгений Торчинов в своей, ставшей классической, книге «Введение в буддологию»:

«Здесь уместно указать на одно существенное отличие буддийского тантризма от развивавшегося параллельно с ним индуистского (шиваистского) тантризма. В буддизме женское начало — праджня, то есть премудрость, интуирование реальности как она есть и понимание природы сансары как пустых, по сути, состояний сознания; праджня пассивна. В шиваизме женское начало — шакти, то есть сила, энергия, единение с которой приобщает к миросозидающей мощи Бога; шакти по определению активна. Буддо-индуистская конвергенция на уровне йоги зашла, однако, так далеко, что в самых поздних тантрах (например, в «Калачакра тантре», начало XI века) появляется и понятие «шакти», до этого в буддийских тантрах не использовавшееся».

То есть мало того, что оба тантризма развивались параллельно, так еще и в «Калачакра тантре» мы имеем дело с их синкретизмом. Добавим к этому еще, скажем так, очень высокую «эластичность» всего, что связано с половой идентификацией, свойственную данной культуре. Так, например, бодхисаттва Авалокитешвара, официальной реинкарнацией которого является Далай-Лама, может представляться в мужском обличье, однако гораздо более сильны в его образе матриархальные черты. Но и это еще не всё. Торчинов пишет:

«Подобно тому, как сексуальный символизм тантр имел свой прообраз в архаических культах плодородия (видимо, дравидийского происхождения) древнейшей Индии, которые были радикально переосмыслены буддизмом и стали, по существу, дериватами архаических культов и образов, будучи включенными в контекст буддийского мировоззрения, буддийской философии и психологии, тантрический пантеон также в значительной степени коренился в культах архаических божеств, почитание которых по большей части сохранилось в низших сословиях и кастах индийского общества, а также у париев (домби, чандала)».

Как нетрудно видеть, индуистская и буддийская тантры имеют один и тот же исток — древние дравидийские (доиндоевропейские) культы. Культы же эти были связаны с поклонением тем или иным ипостасям «великих матерей», самые известные из которых — богини Кали и Дурга. Собственно, тантризм является, если говорить очень грубо, тем направлением, которое как бы дополнительно усиливает и в индуизме, и в буддизме дух древнего темного матриархата. Усиление влияния этого духа на самом деле можно проследить уже с вед, а сам этот процесс Мирча Элиаде называл «возвышением матерей».

Находясь внутри индуизма и буддизма, тантризм занимает внутри их институтов главенствующее положение. Дело в том, что тантра обещает достижение высшей религиозной цели освобождения уже в этой жизни, а не как «обычные» буддизм и индуизм — в течение множества рождений и смертей. Если «обычный» правоверный буддист или индуист в основном только совершает подношения и поклонения божествам, то тантрист занимается духовными практиками и достигает определенных результатов — трансформации личности. Что это такое — вопрос отдельный и малоизученный. Но то, что подобная истовая практика ведет к каким-то результатам и что достигающие их адепты занимают высшие ступени в духовно-властной иерархии — не подлежит сомнению.

Более того, такая «архитектура» (а она-то нас тут особо и интересует) зафиксирована во многих странах. Так, во всех основных тибетских школах (Ньингма, Кадам, Сакья, Кагью, и Гелуг) существуют два различных посвящения: для «обычных» буддистов и для тантрических. Дело в том, что тантрические практики подразумевают много такого, что не должно делать «обычному» правоверному буддисту. Поэтому при посвящении в тантрическое направление, адепт не может клясться в том, что не будет совершать то, что не должен делать «обычный» правоверный. Такое положение вещей и закрепляется в двух различных «линиях» посвящений. Как нетрудно видеть, «лифтом» в высшие иерархии является именно линия тантрическая.

Главенствующую роль в Тибете давно занимает школа «желтых шапок» Гелуг. В ее ядре находится, упомянутая выше, «Калачакра тантра». В эту тантру Далай-Лама посвящает лично и вполне официально. Однако главное то, что Далай-Лама это не просто духовный лидер, а именно теократический правитель. То есть он и есть власть. Причем некий синкретизм индуистской и буддийской тантр в лице Далай-Ламы имеет место быть не только в силу того, как выше нам рассказал Торчинов, что «Калачакра тантра» наследует концепцию шакти из индуизма, но и потому, что Далай-Лама считается реинкарнацией бодхисаттвы Авалокитешвары. А образ Авалокитешвары имеет добуддийскую предысторию и отсылает сначала к шиваизму, а потом и тому самому дравидийскому матриархату.

Главный покровитель Непала, святой Матсьендранатх, живший примерно в 10 веке, почитается как воплощение Авалокитешвары. Однако, он был отнюдь не буддист, а шиваит. А культ Шивы, как сегодня более или мене уже установлено, имеет доиндоевропейский генезис.

Однако, если такой синкретизм можно считать, условно говоря, естественным (все же одна индийская культура), то связь тантры с конфуцианством и японским синтоизмом — уже вряд ли. И тем не менее проникновение тантры в Китай и в Японию со многими «синкретическими» последствиями является неоспоримым фактом.

Как я сказал выше, тантрическая традиция изначально была «заточена» на определенный тип взаимодействия с властью, умея отвечать на ее неотменяемые запросы. Уже один из самых ранних и значимых тантрических текстов Гухьясамаджа тантра («Тантра сокровенного собора») рассказывает следующую очень показательную историю.

Жил был индийский царь Индрабодха, и у него было 500 наложниц. И тут он видит, что кто-то пролетает мимо него. Он узнает, что это Будда вместе со своими пятьюстами учениками. Будда рассказывает ему о своем учении, об аскезе и о том, что весь мир это иллюзия и проникнут страданиями. Царь восхитился проповедью Будды, однако заметил, что, хотя он и готов стать буддистом, однако он правитель и должен выполнять свои «земные» обязанности, да и 500 наложниц без него будут скучать. После этого он спросил Будду о том, нельзя ли в рамках его учения как-нибудь соединить горнее и дольнее. На что Будда ответил, что это вполне возможно, и подробно поведал царю тантру Гухьясамаджа.

Не могли от подобного отказаться и китайские и японские императоры. Что происходит сегодня в современных Китае и Японии — отдельный вопрос. А вот то, что линия тантрического буддизма школы Сингон перебралась в Японию из Китая, причем успев охмурить и китайскую власть — это факт.

В Японию ее принес знаменитый монах Кукай в 804 году. Он учился у монаха Хуэй Го. Хуэй Го был учеником Амогхаваджра, а он, в свою очередь, был учеником Ваджрабодхи. И Амогхаваджра, и Хуэй Го, и многие ученики Ваджрабодхи (например, монах И-Син) состояли в тех или иных качествах при китайских императорах. И то были ими обласканы, то попадали в опалу.

В итоге, так или иначе, в Китае сложился даосско-буддийский синкретизм, который в целом повторил духовно-властную «архитектуру», о которой я говорил выше. Только в Китае роль «обычных» буддизма и индуизма играло конфуцианство.

Чему поклонялся Конфуций до сих пор в точности не известно. Вероятнее всего это было Дао. Главное же, что Конфуций запрещал даже интересоваться метафизическими вопросами. То есть конфуцианство, в принципе, является учением о правильном исполнении ритуалов, но, как бы без метафизической «головы».

По поводу этой особенности конфуцианства известный востоковед Алексей Маслов выразился хлестко и определенно: «Конфуцианство ― гносеологическая «пустышка», абсолютный объем, который может быть наполнен практически любым содержанием».

К моменту прихода тантристов в Китай роль этого «содержания», метафизической «головы» выполняли даосы, которые потом вошли в сложные сношения с пришедшими адептами тантрического буддизма.

Чуть позже эта «конструкция», в которой наверху тантра, а внизу конфуцианство, перекочевала в Японию вместе с учением школы Сингон.

В статье «Ритуальная структура отношений между императором и буддийской сангхой в Японии в эпоху Хэйан (X — XII вв.) (на примере буддийских церемоний Мисаэ и Мисюхо)» востоковед Елена Сергеевна Лепехова пишет:

«С одной стороны, император символически жертвовал свое царство в форме своей одежды Будде, его учению и сангхе, с другой — во время ритуала «наделения властью» он получал обратно свое одеяние и посредством освящения ароматизированной водой чинтамани из обычного правителя превращался во вселенского владыку-чакравартина и члена универсальной семьи Будды Татхагаты».

То есть тантрическая школа Сингон посвящала японского императора в идеальные буддийские правители, чакравартины, передавая ему жемчужину чинтамани. Какое отношение после этой церемонии имел японский император к национальной религии Синто и имел ли вообще — потребовало бы отдельного рассмотрения.

В итоге можно сказать, что духовно-политическая конструкция власти на Востоке подразумевала, что внизу будет какое-то учение, требующее только исполнения обрядов и ритуалов, а наверху уже находился «властный» ярус. Этот ярус обычно заполняли тантристы. Что же касается Запада, то такая «архитектура» не могла рано или поздно не привлечь какую-то часть его элиты. По мне, одним из очевидных проводников подобной «архитектуры» на Западе был Данте Алигьери, у которого роль конфуцианства или «обычных» буддизма или индуизма начинало играть римское право. Однако этот вопрос требует отдельного рассмотрения…