Вопрос о смысле жизни часто считают «философским» в плохом смысле этого слова. Мол, обсуждать его бессмысленно, бесполезно, и это ни к чему не ведет. В итоге часто говорится, что у каждого смысл свой, или что-то еще менее определенное, вроде: «смысл жизни в самой жизни», и так далее. Однако, если посмотреть на культуру, то видно, что существуют определенные схемы и жизненные сценарии, в рамках которых осуществляется жизненный выбор. Эти сценарии всегда имеют религиозную основу и выходят из тех или иных мистерий и ритуалов, которые всегда проглядывают сквозь философские концепции (хоть светские, хоть религиозные) и те институты, которые установили в каждой конкретной стране мировые религии. Через христианство, ислам, буддизм в каждом их конкретном проявлении в той или иной стране просвечивается автохтонная традиция того народа, на землю которого они пришли. За всеми философскими построениями любого философа всегда стоит тот или иной «сценарий», корнями уходящий в ритуал. На мой взгляд, вообще «понять» того или иного философа — означает увидеть «сценарий», который он отстаивает и который заложен в его философии. Такого же рода «сценариями» обычно занимаются антропологи и культурологи.

Asianart.com
Сражение воинств Рамы и демона Раваны

Если говорить очень грубо, то по большому счету существует два типа сценариев. Первый тип, я его условно называю «закрытым сценарием», подразумевает расписанность всего сценария от начала до конца, включая и то, что лишь условно можно назвать словом «будущее». Второй тип, который я условно называю «открытым сценарием», подразумевает открытый финал, где очерчен только сам вход в будущее, но само будущее не описывается. «Закрытый тип» не подразумевает новизны и будущего, а «открытый тип» подразумевает обретение возможности самостоятельного пути в него. В будущем же может быть все что угодно, и просчитать это невозможно. Это и есть исторический путь, осуществляемый по стреле времени, а не по языческому коловращению времен года, например. Поэтому, пока существует возможность будущего, ничего просчитать до конца в принципе невозможно. Такова «открытая» концовка большинства известных нам с детства сказок.

Виктор Васнецов. Иван-Царевич на Сером Волке. 1889

Сначала обычно идет вроде бы универсальный сценарий — странствие за сокровищем-женой. Главный герой женится. Потом прилетает Змей-Горыныч или Кощей-Бессмертный и крадет жену. Герой идет ее искать и в итоге убивает дракона и вызволяет жену. Все это действительно в целом универсально. Однако главное обычно заключено именно в концовке. А знакомая многим из нас с детства концовка гласит: «Стали они жить поживать, да добра наживать». И все! Помню, многие справедливо задавались вопросами: «Что значит жить-поживать?» «Какого добра наживать»? «Каким образом»? И так далее. Ответ же на эти и другие вопросы одновременно сложен и прост: «а как хочешь, так и живи». Такая степень свободы, которая, согласно «Великому инквизитору» Достоевского, для многих «невыносима», связана не только с постепенным распрямлением вечного природного коловращения и освобождением человека от всевластия природных циклов, но и с отношением к материи как таковой. Так или иначе, «закрытые сценарии» всегда сочетаются с презрением, а то и ненавистью к материи, что во многом связано с тем, что абсолютный ум требует, чтобы все было известно до конца. А так как ум мыслился обыкновенно не материальным, то его веления противопоставлялись велениям материи, которая наоборот, в свою очередь, ассоциировалась с «множественностью», «непредсказуемостью», «хаотичностью». Эти атрибуты во многих культурах рассматривались не как потенциал для свободы и будущего, а как чисто негативные. Более того, культы, связанные с «Матерью природой», то есть материей (а именно в виде природы прежде всего мыслилась материя в древности), действительно часто напрямую отсылали к Хаосу, к хтонике, к Темной матери с безумием ее почитателей и так далее. Найти же в природе именно потенциалы не хаоса, а развития, да еще и заставить интеллект полюбить неизвестную новизну (которая всегда только и может быть таковой, ибо известная новизна — вовсе не новизна) было очень трудно. Однако, человечество всю свою историю носило в себе мечты о будущем, хотя, одновременно, часто их и боялось.

Такой «открытый» сценарий жизни в этой статье я условно назвал «западным», а «закрытый» сценарий — «восточным». В реальности эти два варианта географически сильно перемешаны, хотя все равно «восточное» тяготение у «закрытого» сценария остается заметным и поныне. Его я далее немного и рассмотрю.

Павел Александрович Гринцер

Самым известным, наиболее очевидным носителем «кода» «закрытого сценария» по миру была великая индийская поэма «Рамаяна». Такое мое утверждение порождено далеко не только моими собственными размышлениями, а огромным количеством сведений и мнений специалистов по данному вопросу.

Наш отечественный востоковед Павел Александрович Гринцер во вступительной статье к русскому переводу «Рамаяны» под названием «Первая поэма древней Индии» писал следующее:

«По своей популярности в Индии с «Рамаяной» может сравниться одна «Махабхарата», но и та значительно уступает поэме Вальмики, когда речь заходит о влиянии санскритского эпоса вне границ Индии. Две китайские версии сказания о Раме: «Джатака о Безымянном царе» и «Нидана о царе Десяти-усладах», которые датируются III в. и 472 годом н. э., входят в состав китайского переложения буддийского канона «Трипитаки». В первых веках н. э сказание о Раме, по-видимому, проникло в Тибет и в Восточный Туркестан, где были обнаружены шесть рукописей повести о Рамане (Раме), по которым можно восстановить почти весь текст тибетского сказания. Сравнительно недавно в научный обиход были ведены, по крайней мере, четыре версии монгольской «Рамаяны», которые попали в Монголию из Тибета (вероятно, в XVI — XVII вв.) в составе общей массы индо-тибетской буддийской литературы. Наконец, три восточноиранские (согдийские) рукописи «Рамаяны», относящиеся, видимо, к IX веку и вместе составляющие один текст, были обнаружены в Хотане».

hibino
Храмовый комплекс Прамбанан

То есть «Рамаяна» стала переносчиком по всему миру определенного сюжета-сценария, в котором заключены, разумеется, модели человека, власти, государства и всего остального. Среди мировых религий особенно укоренилась «Рамаяна» в буддизме. Гринцер продолжает:

«Упомянем, кстати, что сцены из «Рамаяны» воспроизведены на рельефах яванских храмов в Прамбанане (IX в.) и Панатране (XIV в.), а также скульптурного комплекса Ангкор-Вата (XII в.) в Камбодже. Сюжеты, почерпнутые из «Рамаяны», составляют основу репертуара индонезийского теневого театра ваянг, сиамского театра масок кхон, кхмерской танцевальной драмы, бирманских кукольных спектаклей и т. д.»

К комплексу Ангкор-Вата, Камбодже и пещерам Бирмы я еще вернусь в связи с исследователями французского антрополога и практика Француа Бизо, который подробно делился данными о том, как именно понимался и использовался в религиозных практиках заложенный в «Рамаяне» сценарий. Пока же продолжу цитирование Гринцера:

«Замечательной особенностью сказания о Раме было то, что в любой стране, куда ему доводилось попасть, оно становилось полноправным достоянием местной традиции, обильно впитывало в себя элементы местного фольклора, культуры и идеологии, воспринималось повсюду слушателями и читателями не как перевод или переложение чужеземного источника, но как собственный, национальный эпос. В малайском хикаяте «Сери Рама» наряду с индуистскими богами, принятыми в национальный пантеон, фигурируют и легендарные персонажи мусульманских преданий (Адам, Авель, Ной, дьявол Идаджиль), и местные, индонезийские, божества. У буддистов Таиланда и Бирмы Рама выступает в качестве не просто царя, но и буддийского мудреца, который то и дело обращается к своим сторонникам и противникам с буддийскими наставлениями».

shankar s
Ангкор-Ват

Тут Гринцер говорит о взаимодействии «Рамаяны» с исламом, о буддийско-индуистском синкретизме, осуществляемом на основе этой поэмы, а также о том, что главный герой — царь Рама (он же воплощение бога Вишну), являлся и является реальным образцом для верховных представителей власти во многих странах. Так, например, стоит вспомнить, что многих монархов Тайланда и других сопредельных стран называли: Рама I, Рама II и так далее. Разумеется, эти властители реализовывали в своем правлении те подходы и представления о власти, государстве и человеке, которые были заложены в сценарии «Рамаяны».

По-видимому, одним из лучших специалистов по теме трактовок и влияния сюжета «Рамаяны» на культурно-религиозные традиции является французский исследователь Француа Бизо. Он занимался реставрацией храмового комплекса Анкор-Вата в Камбодже. Беседовал с буддийскими монахами в Бирме. Попадал в плен к «красным кхмерам», из которого неслучайным образом был вызволен одним их кхмерских лидеров Канг Кек Иеуем (он же «товарищ Дуть»). Потом Бизо давал показания на Канг Кек Иеуя, который в итоге получил пожизненное заключение. Кроме того, Бизо — автор книги «Врата», по которой в 2014 году режиссер Режис Варнье снял фильм «Время признаний». Короче говоря, Бизо не только исследователь, но и практик и активный участник культурно-политических процессов.

Thesupermat
Франсуа Бизо

Исследовательница Кэйт Кросби в статье «Тантрическая Тхеравада», посвященной открытиям Бизо (именно Кросби познакомила с данными Бизо англоязычное востоковедческое сообщество), пишет:

«Главные события рассказа Бизо интерпретирует следующим образом:

Создание ключевых персонажей и их появление символизируют собой формирование эмбриона и рождение в лоне намарупы (namarupa).

Свадьба Рама и похищение Сеты символизируют реализацию в лоне драгоценного камня и его немедленную потерю из-за наличия факторов существования.

Сражения с Рабом и победа Рама символизируют саматхивипассана-камматтхан (samathavipassana-kammatthan, медитационные упражнения).

Пересечение океана символизирует достижение острова, который является нашим изначальным телом, т. е. разрушение фактора существования и овладение драгоценным камнем.

Перерождение символизирует конец посвящения».

А далее следует ключевая для нас фраза:

«Изгнание Сеты символизирует невозможность союза с драгоценным камнем до того, как истощится физическая составляющая йогавачары, т. е. до смерти йогавачары».

То есть, если в той концовке, к которой мы привыкли, счастье наступает после возвращения героя с женой домой и состоит в загадочном совместном «жить поживать», то согласно сценарию «Рамаяны» идеал соединения с любимой достижим только после смерти героя Рамы (он же духовный практик йогавачара, он же ум).

Канг Кек Иеу

Эта разница даже не в сценариях только, а в самих, я бы сказал, диаметрально противоположных подходах к жизни как таковой и к ее ценностям, задает все остальное. В рамках этих двух подходов к жизни ищутся все более конкретные, частные и индивидуальные ее смыслы. Сначала же необходимо определиться именно с этим подходом, а потом начинать более детальный разговор.

Политически же, что особо актуально сегодня для нашей страны, «наш» «нерамаяновский» подход говорит о хилиастической возможности царства божия именно на земле. Такая возможность, сколько бы на нее не было возведено напраслин и обвинений многими служителями церкви, никогда официально не была осуждена ни на одном вселенском соборе.

Кроме того, в лице философии Маркса и основанной на этой философии идеологии, наша страна уже свой выбор делала, когда принимала обличие СССР. Хотя, конечно, подобный выбор она делала не раз и до 1917 года.

Ведь Маркса упрекали и упрекают в том, что у него нет моделей ни государства, ни его институтов. А вот, мол, у Гегеля все это есть. Совершенно верно! Ведь если бы Маркс описал все, как Гегель (тут не важно, была у него такая реальная физическая возможность или нет), то он был бы не Марксом и изменил бы сути своей философии. Ведь если будущее можно конкретно описать, то оно перестает быть будущим. Гегель же описал все и подробно, и именно поэтому далее провозгласил конец истории. А то, что Россия всегда всем своим существом не хотела этого конца, как до Маркса, так и после него, и именно поэтому спасла мир от фашизма, мне представляется достаточно очевидным…

Якоб Шлезингер. Георг Вильгельм Фридрих Гегель. 1831