Последнее нападение Крымского ханства на Россию: Часть 2

Буран из татарской степи

В половине шестого вечера 16 (27) января 1769 г. генерал-майор А. С. Исаков докладывал, что, по донесению из Орловского шанца, противник накануне, 15 (26) января, перешёл вблизи него русскую границу. Тогда Исаков приказал основным силам своего корпуса собраться в Груске (современное село Грузское Кропивницкого района Кировоградской области), в 15 км к западу от крепости св. Елисаветы, «откуда по движениям неприятеля способнее могу оборачиваться», и сам прибыл туда вечером 16-го. По дороге Исаков получил сведения, что противник весьма многочислен и в его рядах есть арнауты, то есть турецкие войска. Тогда же Исаков, как ранее предписывал П. А. Румянцев, запросил подкрепление у генерал-поручика Г. Я. фон Далке из-за Днепра. Тот направил к нему по одному батальону Елецкого и Ряжского пехотных полков и Ямбургский карабинерный полк, но к крепости они подошли уже в разгар татарского нападения.

Перейдя границу у Орловского шанца, татары не стали углубляться в русскую провинцию, а двинулись в обход по пустынным запорожским степям. На три дня противник как будто вообще пропал из поля зрения русского командования. Следующие достоверные известия о действиях неприятеля были получены 19 (30) января, когда войско Крым-Гирея приблизилось к крепости с юга. А. С. Исаков докладывал Г. Я. фон Далке: «Сейчас я получил известие, что неприятель сюда следует и находится в запорожской степи в левой руке от крепости в таком положении, что сего дня может дойти сюда. Сказывают о многочисленной силе. Я буду у крепости повороты свои делать и сим не в риске ни крепость, ни люди, теперь же партию туда отправляю для достоверного примечания, в прочем всевозможные меры располагаю».

Перенесёмся в походный лагерь Крым-Гирея. По рассказу барона Ф. де Тотта, у границы Елисаветградской провинции на военном совете у хана было принято решение разделить войско и направить третью часть его, из добровольцев, в загонную облаву по всей провинции. Рассыпание на множество мелких отрядов (или чамбу́лов, от турецкого çapul) на протяжении многих веков было неизменной тактикой грабительских татарских набегов. По словам Тотта, на совете было решено, что эти отряды, «последовательно раздробляясь, покроют всю территорию Новой Сербии, сожгут все деревни, всю жатву, захватят в плен жителей и уведут стада». Также было положено, что «остальная армия перейдет Ингул на другой день и направится небольшими переходами к польской границе, стягиваясь постепенно к крепости св. Елисаветы, чтобы охранять фуражиров и ждать их возвращения». Итак, из этих слов прямо следует, что задачей основных сил ханского войска было имитировать угрозу крепости св. Елисаветы и, не пытаясь атаковать её всерьёз, сковать силы гарнизона, чтобы позволить чамбулам беспрепятственно грабить сёла провинции. Затем татары собирались двигаться в польские земли; добычу, захваченную загонными отрядами, позже следовало по справедливости разделить между всем войском.

Воспоминания Ф. де Тотта здесь в высокой степени созвучны словам его знаменитого соотечественника Г. Л. де Боплана, который за сто двадцать лет до того оставил свое описание тактики крупного татарского набега в зимнее время, ставшее уже каноническим. Де Боплан пишет, что в ходе такого набега татарское войско встаёт лагерем в 3−4 лье от границы противника, чтобы отдохнуть, и делится в аналогичной пропорции — две трети образуют главные силы («кош»), а остальные образуют правый и левый фланги (по 8−10 тыс. человек), которые по вступлении на неприятельскую территорию делятся на отряды по 500−600 человек для захвата добычи. «Разбегаясь в разные стороны по селам, они окружают их и устанавливают вокруг по четыре сторожевых поста, поддерживающих большие костры на протяжении всей ночи, боясь, как бы кто-нибудь из крестьян не ушел от них; потом грабят, жгут, убивают всех, кто оказывает сопротивление, берут и уводят тех, кто сдается, и не только мужчин и женщин с грудными детьми, но также скот: лошадей, волов, коров, баранов, коз и пр.». Даже размеры ханского войска у де Тотта и де Боплана практически совпадают — 80 тыс. татар и 200 тыс. лошадей. Не вызывает сомнения, что тактика грабительского «чапула», описанная де Бопланом, оставалась для татар непререкаемым каноном и во время нашествия Крым-Гирея в 1769 г., несмотря на присутствие в его войске османского контингента.

По рассказу де Тотта, с трудом перенесшие поход по зимней степи турецкие сипахи предпочли остаться с ханом, и только «серденгечти» (в османской армии того времени — отряды добровольцев-смертников, отправлявшихся на особо опасные задания, штурмы и т. д.) отправились грабить. Они-то и проявляли наибольшие зверства, и их обычай отрезать головы у противников якобы вызывал отвращение у Крым-Гирея. Согласно принятому плану, отправившиеся на грабёж татары вступили в провинцию, рассыпались на чамбулы и начали беспощадно разорять русские селения. Первым их ударам подвергся лежащий на юге провинции округ Елисаветградского пикинерного полка.

Украинский историк В. В. Грибовский настойчиво утверждает, что целью нападения Крым-Гирея было взятие крепости св. Елисаветы, однако приведённый рассказ де Тотта о совете у хана перед вступлением в провинцию полностью это опровергает. И абсолютно ложным является следующее утверждение Грибовского: «В конце концов, Крым-Гирей уступил требованиям своего войска и разрешил ему произвести ограбление близлежащей территории, что фактически означало завершение военного похода, поскольку значительная часть его участников с этого момента уже была занята отправкой пленных и добычи в крымские владения». Мнимая «уступка» хана столь же мнимым «требованиям войска» является плодом фантазии исследователя, пытающегося так обосновать свою концепцию изначально «неграбительской» военной экспедиции Крым-Гирея.

Когда на следующий день ядро татарского войска во главе с ханом вслед за чамбулами перешло через Ингул, случилась кратковременная оттепель, а уже к ночи ударили жестокие морозы, и ближайшие сутки стали самыми гибельными для орды — по словам де Тотта, от холода тогда погибло 3000 человек и 30 000 лошадей. Особенно страдали от мороза турецкие сипахи; непривычные к суровому климату, они не имели припасов, голодали и клянчили еду у татар.

По рапортам А. С. Исакова, передовые татарские разъезды появились вблизи крепости 19 (30) января, против них были высланы партии. Тогда же были получены известия, что «неприятель во многом числе» стоит при слободе Калиновке (современное село Калиновка Кропивницкого района Кировоградской области, в 12 верстах к юго-юго-востоку от крепости). Исаков докладывал, что выслал против него целый деташамент с пехотным полком, «несмотря ни на ужасную стужу, ни на метель, тогда бывшую». Позднее в своем итоговом отчёте Исаков писал: «По полученному ж известию, что он во многом числе остановился от крепости в двенадцати верстах, то в ночь послана пехота и легкие войски, но неприятель, услыша по снегу ход, тотчас отдалился опять в степь». Имея преимущество в подвижности, эти татарские отряды легко уклонялись от боя и изматывали русские войска. Именно тогда были взяты в плен два татарина, которые «утвердились в том под смертною казнью», что хан имеет 80 тыс. человек, включая 10 тыс. турок. Как представляется, именно после получения этих данных Исаков и решил не выступать основными силами навстречу противнику. При этом он особо подчеркивал, что принципиально важное решение оставаться в крепости было принято не им единолично, а «положено общим советом полковых командиров».

В двенадцатом часу дня 20 (31) января Исаков докладывал, что сейчас получил известие о движении противника мимо крепости, в трех-четырех верстах от неё, к Днепру. Он писал: «Я собираюсь всем корпусом, оставя некоторую часть в крепости, следовать за ним, но при том вашему превосходительству имею сказать то, что здесь такая погода, что в десяти саженях человека видеть не можно, то есть метель». Это было то самое ненастье, которое, по запискам Тотта, разразилось на другой день после перехода главных сил хана через Ингул. «Я теперь учреждаю все поиски над ним при весьма большом морозе и вьюге», — докладывал Исаков Ф. М. Воейкову в тот же день 20 (31) января. В действительности в решающие дни набега Исаков оставался под защитой крепостных валов и не рисковал бросить вызов ханскому войску на открытом пространстве.

Меж тем противник стремительно распространился по провинции. Полковой квартирмейстер Жёлтого гусарского полка князь Кудашев, находясь в Глинско, узнал от приехавшего из шанца Дмитровского (11-й роты Жёлтого полка), «яко 20 числа сего месяца в слободу Петриковку, расстоянием отсюда (от Кременчуга. — В.К.) в семидесяти верстах на дороге к крепости Святыя Елисаветы набег татарской множественным числом учинен». Слобода Петриковка, позже получившая название Мурзинка (современный посёлок городского типа Новая Прага Александрийского района Кировоградской области), была расположена в 50 км к востоку от крепости Св. Елисаветы, здесь находился шанец 4-й роты и полковая канцелярия Елисаветградского пикинерного полка. Таким образом, противник обходил крепость далеко с её левого фланга. Петриковка (Мурзинка) была полностью разорена татарами. По полученным оттуда известиям Исаков докладывал, что противник «имеет же и пушки с собою, кои и употреблены против слободы Петриковки, когда отбивались запершись в церковной ограде жители оной». Данные о пушках у татар представляются недостоверными, однако можно сделать важное сопоставление с мемуарами Ф. де Тотта. По его свидетельству, к хану прибыл гонец от татарского султана (т. е. одного из членов ханского дома Гиреев) и сообщил, что «жители одного большого селения укрылись в монастыре в числе 1200 человек; их сопротивление принудило султана употребить в дело серные светильни, которые он велел прикрепить к стрелам, надеясь, что упорство этих людей уступит перед страхом пожара; но огонь распространился слишком быстро, и несчастные все погибли». Этот вестник прибыл к Крым-Гирею вечером 20 (31) января (см. хронологию набега ниже). Так что с самой высокой степенью вероятности можно предположить, что под сожжённым монастырём татары имели в виду церковь Петриковки, где упорно оборонялись местные жители. А эффект применённого татарами пиротехнического оружия мог быть принято за воздействие стрельбы из пушек.

По словам Ф. де Тотта, ханское войско, вступив в Елисаветградскую провинцию и ориентируясь по сигнальным маякам-кострам («фигурам») русских, вышло к укреплённому населенному пункту Аджамка (у де Тотта le bourg d'Adgemka), имевшему 800−900 домов. Это был шанец 19-й роты Елисаветградского пикинерного полка, расположенный в 18 км к востоку от крепости Св. Елисаветы (современное село Аджамка Кропивницкого района Кировоградской области). К этому моменту татарское войско полностью обессилело из-за стужи. По словам де Тотта,

После днёвки в Аджамке воспрянувшее духом ханское войско, которое даже не собиралось штурмовать крепость, двинулось дальше на север, вглубь Елисаветградской провинции, к границам польской Смелянщины и в сторону Днепра. Здесь на их пути стоял знаменитый Чёрный лес — заповедный лесной массив в верховьях реки Ингульца. Здесь произошёл примечательный эпизод того набега. По словам Ф. де Тотта, хан с ядром своего войска прибыл в деревню Красников (Crasnikow). Публикатор русского перевода записок де Тотта не смог идентифицировать этот населённый пункт. Мы же можем с большой уверенностью говорить, что это было село Красноселье (современного Александровского района Кировоградской области). Де Тотт пишет, что в полутора милях (имелась в виду так наз. татарская миля, т. е. примерно 10 км) от этого села находилось укреплённое поселение Цыбулёв (Sibiloff). Несомненно, речь шла о носившем это название шанце 15-й роты Чёрного гусарского полка (совр. село Цибулёво Знаменского района Кировоградской области) и расположенном в 9 км к юго-юго-востоку от Красноселья.

Французский дипломат вспоминал:

Примечательно, что и русские источники подтверждают столкновение и огневой бой на границе Чёрного леса. А. А. Скальковский приводит в своём труде найденный им рапорт вальдмейстера секунд-майора Петра Максимова от 26 января (6 февраля) 1769 г., в котором говорилось, что скрывшиеся в Чёрном лесу обыватели стреляли по татарам из ружей, причем потери были с обеих сторон. Наконец, и нами среди материалов Военно-ученого архива был найден ещё один любопытный документ о том же самом событии. 29 января (9 февраля) генерал-поручик Г. Я. фон Далке докладывал П. А. Румянцеву из Кременчуга:

Как следовало из донесения казака П. Белобабы, главные силы ханского войска и, почти несомненно, сам Крым-Гирей со свитой и гвардией в ночь с 25 на 26 января ночевали в селе Борки (Бирки, современное село того же названия в Александровском районе Кировоградской области), в 47 км к северу от крепости Св. Елисаветы и в 12 км с северо-западу от Красноселья. И это подтверждает, что мы правильно локализовали описываемые де Тоттом события. По словам француза, часть татар попыталась атаковать шанец Цыбулёв на следующий день после боя под Красносельем и в лесу. Взять укреплённый и имевший пушки Цыбулёв татары не смогли. Однако, вопреки словам Максимова об отсутствии ущерба, они сожгли дома на окраинах шанца. На следующий день, 26 января (6 февраля), Крым-Гирей с ядром войска после ночёвки в Борках повернул на запад, к польской Уманщине.

Барон Ф. де Тотт описывает события набега на русской земле без привязки к конкретным числам, но мы, отталкиваясь от установленных дат, теперь можем довольно подробно восстановить хронологию произошедшего.

В те дни, когда войско Крым-Гирея стояло в Аджамке, двигалось на север и участвовало в боях у Чёрного леса, генерал А. С. Исаков продолжал стоять в крепости. В эти дни к нему прибыли отправленные генералом Г. Я. фон Далке из-за Днепра два пехотных батальона Елецкого и Ряжского полков, а также Ямбургский карабинерный полк, численно весьма слабые. Ещё позднее, уже после прохода татарского войска, прибыл Псковский карабинерный полк, который был оставлен в Цыбулёве и так и не соединился с главными силами Исакова. В рапорте на имя П. А. Румянцева от 24 января (4 февраля) Исаков прямо называл слабость своего отряда главной причиной бездействия:

По донесениям А. С. Исакова, 25 января (5 февраля), в тот день, когда Крым-Гирей уже вступил в Смелянщину и часть его сил атаковала Цыбулёв, отряд татар «в нескольких тысячах» вновь приблизился к крепости, но «опять разбит высланными от меня и прогнан до Цыбулева, который был от него атакован, но тоже отбит с уроном ему и наконец прогнан в Польшу». Как докладывал Исаков, в боях вблизи крепости действовали пикинеры и гусары поселенных полков, а также добровольцы из запорожцев, компанейцев и малороссийских полков.

Штаб-квартира П. А. Румянцева находилась в Глухове, за 370 км по прямой от крепости св. Елисаветы, слишком далеко от всей Украинской линии. Вдобавок татарское нападение застало Румянцева в Киеве, куда он выехал на совещание с главнокомандующим 1-й армией князем А. М. Голицыным. Поняв из донесений А. С. Исакова и других местных командиров, что события развиваются не самым благоприятным образом, Румянцев обрушился с гневной критикой на командующего войсками в Елисаветградской провинции. В своём ордере Исакову от 27 января (7 февраля), когда татары уже выходили из русских пределов, Румянцев фактически обвинил его в пренебрежении служебным долгом, преувеличении сил неприятеля и даже в трусости:

Ещё до получения ордера-разноса от П. А. Румянцева Исаков 27 января (7 февраля) наконец выступил с основными силами своего «корпуса» и двинулся на северо-запад, оставив в крепости св. Елисаветы батальоны Ряжского и Елецкого полков (600 человек в обоих), 1600 малороссийских казаков и 400 человек из гарнизонных батальонов. На следующий день, 28 января (8 февраля), Исаков докладывал из шанца Новомиргородского (современный Новомиргород, райцентр Кировоградской области Украины): «Выступил я действительно и вчерась сделал форсированный марш, ныне же в Миргород пришел, применяясь к обращениям неприятельским, известие теперь есть, что он (неприятель. — В. К.) к Смелой тянется, то по сему не оставлю и я по обстоятельствам его обращения подвигаться ему напротив к защищению границ, для того стараюсь ежечасно ведать подлинные его движения».

Итак, Исаков выступил со своим корпусом из крепости лишь спустя 6−7 суток с момента прохождения главных татарских сил вблизи крепости, и за два дня форсированными маршами, несмотря на морозную погоду, прошёл путь от крепости до Новомиргорода, около 55 км по прямой. Оттуда Исаков двинулся дальше на запад, в сторону приграничного шанца Архангельского.

Для активного преследования татар А. С. Исаковым после прихода в Новомиргородский шанец была направлена лёгкая конница под началом полковника Псковского карабинерного полка князя И. В. Багратиона (родственник, но не отец П. И. Багратиона), силой в 2 тыс. человек. Она так и не настигла главные силы хана, но вела охоту на рассыпавшиеся по провинции татарские чамбулы и, настигая, уничтожала некоторые из них. Примечательно, что конницу Багратиона составляли в основном местные жители, служившие в поселенных Чёрном и Жёлтом гусарском и Елисаветградском пикинерном полку (округ последнего наиболее пострадал от татар). Поэтому борьба русских мстителей с татарскими налётчиками имела особо беспощадный и истребительный характер. В плен татар практически не брали, а приканчивали их на месте. Один из рапортов Исакова Ф. М. Воейкову, найденный нами в архиве, красноречиво передаёт атмосферу предельного взаимного ожесточения сторон в те дни:

За время татарского набега и преследования противника войска команды А. С. Исакова также сильно страдали от мороза:

Несмотря на истребление отдельных чамбулов, ханское войско, обременённое большой добычей, беспрепятственно и благополучно прошло на запад по северным окраинам Елисаветградской провинции и по южным — польских Чигиринской и Смелянской губерний — и пришло в Уманщину. Вопреки всем запретам Крым-Гирея, татары столь же беспощадно грабили владения Польши, союзником которой формально называла себя Османская империя.

Татарское войско пробыло на Уманьщине три дня, а затем, никем по-настоящему не преследуемое, двинулось на юг, в сторону родных степей, и, не доходя до самой Умани, прошло восточнее этого города, между ним и русским приграничным шанцем Архангельским. Придя в местечко Саврань Брацлавского воеводства, Крым-Гирей устроил там стоянку с общим дележом добычи и затем распустил по домам свои орды, за исключением Буджакской, во главе которой он 5 (16) февраля выступил из Саврани и проследовал через Балту и Ягорлык к Дубоссарам. Уже к 9 (20) февраля генерал А. С. Исаков от высланных им конных разведчиков имел сведения, что хан находится в Балте и распускает свои войска по домам. Затем хан переправился через Днестр у Бендер под звуки артиллерийского салюта и, отдохнув в Бендерской крепости, 13 (24) февраля торжественно вернулся в свой дворец в Каушаны.

Одновременно с вторжением ханского войска в Елисаветградскую провинцию меньшие по численности орды под руководством калги и нуреддина напали на Бахмут и Волчьи воды, но были успешно отражены местными русскими гарнизонами и быстро отступили, хотя и успели взять добычу. Силы татар, подступивших к Бахмуту 27 января (7 февраля), были оценены русским командованием всего в 5 тыс. человек. Этот гораздо менее значительный по размерам эпизод и дал советским историографам формальные основания превозносить «прогрессивную» стратегию обороны П. А. Румянцева, как представляется, без малейших оснований.

На пепелище русской провинции: споры и подсчёты

Последнее в истории татарское нашествие на Россию завершилось, и русским военным и гражданским властям оставалось лишь подсчитывать ущерб и искать виновных. Широкой публике в России была представлена сглаженная и приукрашенная версия событий. В официальном журнале военных действий 2-й армии за 1769 год, который был на следующий год опубликован в Санкт-Петербурге, было фактически повторено изложение генерал-майора Исакова, где подчеркивалось, что ханскому войску был дан успешный отпор, что попытки татар атаковать крепость св. Елисаветы и гусарский шанец Цыбулёв были отбиты с немалым уроном, что войска генерала Исакова преследовали орду на её пути в Польшу и освобождали взятый полон.

Как мы видели, татары, вопреки словам А. С. Исакова, находились на территории Елисаветградской провинции и разоряли ее не четыре дня, а по меньшей мере с 19 по 26 января (с 30 января по 6 февраля). Русские военачальники были хорошо осведомлены о реальном ходе событий и не скупились на чернила и эмоции для оправдания себя и перекладывания ответственности на других.

Ещё во время набега П. А. Румянцев обвинил во всём генерал-майора А. С. Исакова и в дальнейшем продолжал придерживаться этой линии. Он затребовал у Исакова объяснений, и 12 (23) февраля тот представил свой подробный, на 8 листах, отчёт, в котором повторил свои прежние доводы. Слабость его отряда как в регулярной пехоте, так и в лёгких войсках не позволила ему сразиться с главными силами противника. Встретить врага в открытом поле Исаков не мог, так как опасался, что подвижные массы татарской конницы попросту обойдут его и дальше беспрепятственно устремятся вглубь провинции, создадут угрозу крепости и разорят её форштадт. Также Исаков подчёркивал, что с имевшимися у него силами он был практически беспомощен против тактики татар, распылившихся по провинции на множество мелких загонных отрядов. «Есть ли способ сего неприятеля, легкого, ветренного и хищного, удержать, чтобы он не ворвался в границы и не сделал какого похищения, особливо в обширной и открытой со всех сторон провинции, разве надобно кругом протянуть цепь, во многом числе войск, а иначе ума моего не достает», — писал Исаков, и добавлял: «За ветром гоняться не можно».

31 марта (11 апреля) 1769 г. П. А. Румянцев в очередной реляции императрице изложил свое видение произошедшего, возложив всю вину на генерал-поручика Г. Я. фон Далке и более всего на генерал-майора А. С. Исакова. Румянцев ставил в вину Исакову, что тот, во-первых, не рискнул встретить противника в запорожской степи, вне пределов провинции, а во-вторых, что после перехода татар через Ингул он заперся в крепости, а не распределил свои войска отдельными заслонами на территории провинции:

Когда именно и в каких выражениях был дан Исакову этот приказ — неизвестно, и какой военный смысл был выводить пехоту из крепости в зимний лес — тоже.

Доводы обеих сторон неравного спора были выслушаны на самом высоком уровне. В протоколе заседания Государственного совета от 14 (25) мая 1769 г. было записано: «Читана реляция графа П. А. Румянцева с приложенными при оной копиями с ответов генерал-поручика Далке и генерал-майора Исакова, на которую рассуждаемо было, чтоб отдать на рассмотрение его, графа Румянцева, дабы он помянутому генерал-майору Исакову, сходственно с милосердием Ея Императорского Величества, сделал увещевание». Ещё в феврале 1769 г. под предлогом болезни (неясно, настоящей или «политической») он был сменён на посту командующего войсками Елисаветградской провинции генерал-майором В. Ф. Лебелем. Это был окончательный закат карьеры Исакова; о дальнейших его назначениях ничего не известно.

Так насколько был велик в действительности масштаб человеческих потерь и материального ущерба, нанесённых войском Крым-Гирея?

1 (12) марта 1769 г. в Константинополе было получено и встречено пушечным салютом донесение Крым-Гирея об одержанной им победе. Хан доносил, что с войском в 70 тыс. татар и 10 тыс. сипахов он разорил 150 деревень, захватил 20 тыс. пленных и несколько сот тысяч голов разного скота. Ф. де Тотт также писал, что в русских пределах татарами было сожжено около полутора сотен деревень. По словам А. А. Скальковского, «вся почти Елисаветградская провинция и часть зимовников Запорожских по Ингулу, Корабельной, Мертвым-Водам (в Бугогардовой поланке) была захвачена врагами или пожрана пламенем».

30 марта (10 апреля) 1769 г. императрица Екатерина II повелела «о присылке уведомления, сколько при впадении неприятеля в границы Елисаветградской провинции и около Багмута пленено народа и последовало убытков». Потери русской армии были невелики. В Елисаветградской провинции пикинеров, гусар и казаков убито 10, пропало без вести 2 и ранено 8, а под Бахмутом чинов той же службы убито и пропало без вести 29 человек. Труднее было определить потери населения и материальный ущерб. Военные власти оказались не в состоянии сами провести точные подсчёты и обратились в Новороссийскую губернскую канцелярию за данными властей земских. Оттуда были представлены два рапорта — один изюмского комиссара секунд-майора А. Т. Грачёва, другой — Днепровского пикинерного полка вахмистра Байдана, значковых товарищей Луценко и Кириллова.

По рапорту трёх последних, в Елисаветградской провинции в результате набега ханского войска было взято в плен 498 человек обоего пола, убито — 345 мирных жителей; сожжено 4 церкви, 1138 жилых домов, 5 мельниц, 1 винокурня; угнано 4429 овец, 5897 голов рогатого скота, 370 лошадей, 30 свиней; сожжено немалое количество сена и хлеба.

По ведомости секунд-майора Грачёва, в плен было угнано 624 души мужского и 559 женского пола, убито — 100 душ мужского и 26 женского пола; то есть общие человеческие потери составили 1309 человек. Угнано скота — 13 567 крупного рогатого скота, 17 100 овец и коз, 1557 лошадей, сожжено 4 церкви, 3 мельницы ветряные, 3 водяные, 1190 поселенских домов, 1 винокурня. В районе Бахмута татарами было убито 40 и взято в плен 794 человека, нанесен материальный ущерб на сумму 60 400 рублей.

Барон Ф. де Тотт называет на порядок большее число захваченного ясыря — свыше 20 тыс. человек (уже ко времени сбора орды на польской территории). Французский консул выводил эту цифру из того, что положенная хану по закону десятая доля добычи («хумс») составила две тысячи человек, даже при всевозможных ухищрениях татар укрывать свои трофеи от начальства. Такое количество пленных де Тотт наблюдал лично, поскольку Крым-Гирей щедро раздаривал невольников приближённым, предлагая их, в том числе, и своему французскому гостю. По показаниям шпиона русского командования, после окончания успешного набега хан послал в Константинополь в дар султану 300 высоких женщин и 300 — меньшего роста (три сотни невольников — традиционный у татар размер для такого рода даров). Согласно историко-биографическому труду крымского принца Халим-Гирея, во время похода на русские земли в 1769 г. Крым-Гирей захватил в плен 15 тыс. «московитов».

Французского резидента впечатляла та зверская сноровка, с которой татары в ходе набега транспортировали свою добычу, в том числе и двуногую:

По всей видимости, значительная часть ясыря была захвачена татарами именно на польских в то время Смелянщине и Уманщине — несчастных землях, и без того опустошаемых конфедератами и гайдамаками и лишённых всякой организованной военной защиты. В любом случае эти пленные в подавляющем большинстве были православными малороссами. Но и российских подданных в полон было угнано немало. Впоследствии в ходе победоносной кампании П. А. Румянцева весной и летом 1770 г. на реке Прут к его войскам из татарских селений Буджака бежали русские рабы, захваченные в январе 1769 г.

Примечательно, что высшие сановники Российской империи исходили из представления о том, что в ходе набега в татарский полон было угнано 16 тыс. человек. В феврале 1770 г. сменивший П. А. Румянцева новый главнокомандующий 2-й армией генерал-аншеф граф Пётр Панин писал своему брату Никите, фактическому главе дипломатического ведомства, что «прошлая зима (1768−1769 гг. — В.К.) здесь стоила до 16 000 обывательских голов и душ, а нынешняя — ни одного волоса». Два могущественных брата-вельможи могли быть вполне откровенны друг с другом. Позднее именно это число жертв татарского набега — 16 тыс. человек обоего пола и всех возрастов — было приведено Н. И. Паниным в инструкции по ведению мирных переговоров с Турцией. Причем рассматривались они как фактически безвозвратные потери, поскольку угнанные невольники были рассеяны по всей Османской империи и добиться их возвращения на родину не представлялось осуществимым.

Разорительный татарский набег зимы 1769 г. воскрешал в памяти самые мрачные страницы истории многовековой обороны оседлой Руси от хищных кочевников Великой степи. В те дни как будто соприкоснулись две разные эпохи — «сторожевой и степной службы» времён Русского государства Рюриковичей и екатерининского расцвета мощи Российской империи. Однако то был лишь последний буйный порыв затухающего степного пожара, повториться которому было более не суждено. А татарским ордам совсем скоро предстояло столкнуться с суровым возмездием великой северной империи. Кованая пята державы Нового времени должна была опуститься на средневековое ханство.

Вскоре после возвращения из зимнего похода, во второй половине марта по новому стилю (точная дата неизвестна) 1769 г., в разгар подготовки к предстоявшей летней кампании, Крым-Гирей I скоропостижно умер в своем дворце в Каушанах от неизвестной болезни или, как полагал барон Ф. де Тотт, в результате отравления. Именно в столице Буджакской орды, под звуки музыки любимого придворного оркестра, окончил свои дни последний выдающийся хан из дома Гиреев. А в эти самые недели русские армии готовились с огнём и мечом перейти границы Крымского ханства и Османской империи.

* Данная статья представляет собой сокращенную версию обширного очерка о нападении Крым-Гирея на Елисаветградскую провинцию, опубликованного в сборнике: Славяне и Россия: Россия, Болгария, Балканы. Проблемы войны и мира. XVIII—XXI вв. (Мифы и реальность). Сб. статей / Гл. редактор К. В. Никифоров. М.: Институт славяноведения РАН, 2019. 516 с. (Никитинские чтения «Славяне и Россия»). PDF-версия данного сборника появится в свободном доступе на сайте Института славяноведения в 2020 году.