Успехи захватнической политики Германии ускорили действия Рима, который давно уже планировал получить плацдарм на Балканах. Интерес Муссолини вызвала Албания, которую уже несколько раз (в 1903 и 1915 гг.) пытались занять итальянские власти. Владение двумя берегами самого узкого места Адриатики — Отрантского пролива — считалось весьма важным стратегическим преимуществом. В марте 1937 года был подписан итало-югославский договор о нейтралитете, который предполагал и раздел сфер интересов в Албании. Страной после переворота 1924 года управлял избравший себя президентом лидер одного из местных кланов Ахмед-бей Зоголли, а в 1928 году он обеспечил провозглашение себя королем Зогом I. Его Величество пыталось лавировать между тремя соседями, обеспечивая таким образом независимость своей страны. 24 марта Муссолини отдал приказ итальянскому представителю в Албании ген. Франческо Джакомини ди Сан Савино потребовать аудиенции и объяснить монарху, что германское проникновение на Балканы делает для Италии абсолютно необходимым потребовать протектората над Албанией.

Юзеф Бек
Итальянские войска в Албании. 1939

25 марта в Тирану был направлен полковник Марио де Феррарис. Он передал королю требования дуче, которые по сути дела были требованием ликвидации независимости. От короля ожидали согласия на введение в страну 40-тысячной итальянской армии, занятие ею всех стратегических объектов (городов, портов, аэродромов, перевалов и т. п.), объединение таможенных границ и т. п. Единственным плюсом для Албании было повышение дипломатических представительств до ранга посольств, но итальянский посол должен был получить право полноправного участия в работе албанского правительства.

Принятие этих условий привело бы к превращению королевства в провинцию Италии. Зог медлил с ответом, всячески затягивая время. 2−3 апреля в Тиране и других городах начались массовые демонстрации протеста. 5 апреля Муссолини направил ультиматум, ответ на который должен был последовать в 24 часа. 6 апреля последовал официальный отказ, началась эвакуация из страны итальянских подданных. Около 730 рабочих и инженеров, работавших на добыче нефти в районе гор. Берата, были эвакуированы через порт Влеру. 7 апреля Италия приступила к действиям. Утром над населенными пунктами появились итальянские бомбардировщики, разбрасывавшие листовки с призывами не сопротивляться и не подчиняться албанскому правительству. Оккупационные войска составили особый Специальный корпус — 22 тыс. чел., 64 орудия, 125 броневиков, 860 автомобилей, 1200 мотоциклов и 2,5 тыс. лошадей. Корпус возглавил ген. Джиованни Мессе — войска высаживались в четырех пунктах — в Сан Джиованни ди Медуа, Дураццо, Валоне, Санта Каранто. Албанская пограничная стража и население оказали сопротивление, небольшая армия отступила в горы. Король покинул столицу, захватив золотовалютный запас стоимостью 16 млн фунтов (половина в лирах). Королевское семейство осело в Париже. 8 апреля итальянцы заняли Тирану. 12 апреля все было кончено, в Тирану для устройства новой итальянской администрации прибыл министр иностранных дел Италии граф Чиано.

Галеаццо Чиано в Албании. 1939

Это была третья после Абиссинии и Испании военная акция Рима, которая окончательно исчерпала ресурсы Муссолини. Он был заинтересован в передышке, которую так и не получил. Уже в 1938 году страна вплотную подошла к финансовому банкротству. Ввоз рыбы, мяса, зерна, сырья, нефти, содержание колоний, особенно в Абиссинии, — все это легло тяжелым бременем на бюджет. В мае 1938 года была принята 10-летняя программа модернизации и перевооружения Вооруженных сил (армия нуждалась в 1098 легких гаубицах, 1108 противотанковых орудиях, новых самолетах и танках и т. п.), на которую планировалось потратить 24,5 млрд лир. При этом на первые пять лет выделялось только 5 млрд лир.

26 марта Испания присоединилась к Антикоминтерновскому пакту, 1 апреля 1939 г. Франко заявил о победе в Гражданской войне. В тот же день его правительство было официально признано США. Победившая сторона развязала репрессии против республиканцев. Количество жертв послевоенных расправ было весьма значительным. В разное время официальные цифры колебались от 40 до 200 тыс. чел. Большое количество солдат и офицеров республиканской армии и тех, кто подозревался в симпатиях к противникам националистов, было заключено в концентрационные лагеря. Поражение Республики имело еще одно следствие.

«Когда гражданская война в этой стране завершилась, — вспоминал Судоплатов, — стало ясно: в мире не остается больше места для Троцкого».

Задача по его устранению была поставлена лично Сталиным. 20 августа 1940 года операция «Утка» была успешно завершена агентом советской разведки Рамоном Меркадером. Троцкий был ликвидирован.

Неизбежность большой войны становилась очевидной. Чехословакия (ЧСР) была уничтожена, Албания превратилась в колонию, Испанская республика пала. Теперь настало время другого государства.

Пакко
Карта оккупированной Албании
«События идут быстро. Карта Европы продолжает меняться, на сегодня уже нет Албании, — обращался к Литвинову полпред в Германии. — Встает вопрос — кто на очереди?»

В Берлине начали поговаривать о расчленении Югославии и продолжали оказывать давление на Румынию. На самом деле, уничтожение остатков ЧСР поставило перед Германией следующую задачу — политическую изоляцию Польши.

«Всякий дальновидный человек, заботящийся об интересах Польши, — отмечал Леопольд Эмери, — должен был понимать, что существование сильной Чехословакии, связанной с западными державами, — это единственная постоянная гарантия существования Польши, являющейся порождением Версаля и Брест-Литовска, Польши, к которой и у Германии, и у России были настойчивые и достаточно законные территориальные притязания».

Растущая военно-политическая активность Германии и явный рост её влияния и популярности в Прибалтике после возвращения Мемельской области порождали вполне понятные опасения в Москве. 28 марта 1939 г. НКИД сделал заявление о том, что Москва не допустит предоставления Эстонией каких-либо исключительных прав и привилегий третьему государству на её территории или в портах. В тот же день при встрече с посланником Латвии Фрицисом Кациньшем Литвинов затронул ту же тему. Посланник заверял наркома в том, что его страна не собирается идти ни на какие уступки немцам, хотя те и оказывают определенное давление на Ригу. Литвинов напомнил латышскому представителю, что Чехословакия и Румыния до последнего дня также заявляли о готовности сопротивляться внешнему давлению, и добавил, что вопрос о существовании Латвии не является для СССР проблемой внутренней политики Риги. Такая же беседа прошла в тот же день при встрече Литвинова с посланником Эстонии Августом Реем.

Действия советской дипломатии были замечены в Англии и во Франции и вызвали там значительный интерес. Собственно, они и предпринимались именно с учетом англо-франко-советских отношений.

«Мы это сделали, — отметил в докладе Сталину 23 апреля Литвинов, — с целью побудить Прибалтийские государства к самозащите, но никаких обязательств в помощи на себя не взяли. Последнее необходимо подчеркнуть, так как Англия и Франция усилят свои возражения против пункта нашего предложения об их гарантиях для Прибалтики, если они будут думать, что мы уже ангажировались».

Впрочем, как показали последующие события, расчет на понимание Лондона и Парижа не оправдался ни вообще, ни в частности.

Совершенно особенное положение в планах советской стороны занимала Финляндия. Граница с этим государством, установленная в ходе Гражданской войны и иностранной интервенции, когда-то не устраивала финских националистов. Теперь её стратегическое положение на подступах ко второму экономическому и политическому центру СССР — Ленинграду — беспокоило Москву. И не без оснований. Финляндия, как и Польша, достаточно последовательно занимала враждебные или недружественные позиции по отношению к СССР. Еще ранее советская сторона потребовала от Хельсинки гарантий того, что Аландские острова не будут укрепляться и не будут переданы третьей стороне. Официальный ответ сводился к тому, что армия и правительство этой страны готовы защищать её нейтралитет как от посягательств Германии, так и СССР. В марте вопрос о возможных территориальных изменениях на границе и гарантиях нейтралитета Финляндии продолжал обсуждаться, но без каких-либо результатов. В конечном итоге к апрелю стало ясно — финское правительство не пойдет на уступки советской стороне и будет по возможности тянуть время для того, чтобы выждать более предпочтительный для себя момент для ответа.

Обстановка в Европе менялась. 25 марта главнокомандующий сухопутными силами вермахта генерал-полковник Вальтер фон Браухич получил директиву Гитлера — тот не планировал решение проблемы Данцига силовым путем. Вскоре ситуация резко изменится. 29 марта посол Великобритании в Польше Говард Кеннард встретился с главой МИД Польши Беком и предложил ему гарантии своего правительства. По словам британского дипломата, тот колебался недолго, только две затяжки сигареты. Уже 31 марта Чемберлен заявил о предоставлении гарантий польских границ. Это решение далось кабинету весьма тяжело, ему предшествовало долгое обсуждение. Перед заявлением премьера на встрече с послом СССР Майским Галифакс спросил полпреда, не показывая ему текст договора (!), может ли Чемберлен заявить, что советское правительство его одобряет. Делалось это, разумеется, из соображений необходимости демонстрации единства перед германской угрозой. Изумление Майского было беспредельным, и он спросил Галифакса — как он себе видит подобное заявление при том, что Совнарком не знает содержания польско-английского соглашения. Лондон консультировался только с Парижем и Варшавой. В конечном итоге лорд согласился с тем, что доводы Майского обоснованны.

Эдуард Галифакс (слева) и Невилл Чемберлен (справа)

Секретность при подготовке соглашения глава Форин-офис объяснил «исключительно оппозицией со стороны поляков к участию СССР в какой-либо общей с ними комбинации». Дальнейшее поведение собеседника было не менее удивительным.

«По словам Галифакса, — докладывал Майский, — поляки выдвигали будто бы тот аргумент, что участие СССР вызвало бы такую реакцию в Германии, которая сделала бы открытый конфликт между Польшей и Германией неизбежным. Далее Галифакс стал спрашивать меня, готов ли был бы СССР в случае нападения Германии на Польшу оказать последней помощь, например, в такой форме, как снабжение поляков оружием, амуницией и прочее?»

Майский ответил, что СССР постоянно оказывает помощь жертвам агрессии, но Польша не желает ее получать, и поэтому СССР не будет ее навязывать, а займет выжидательную позицию. После оглашения декларации в парламенте Чемберлен пригласил для беседы Ллойд-Джорджа. Тот подверг критике позицию премьера, решившего пойти на столь рискованный шаг, не имея договоренности с СССР. Ссылки Чемберлена на то, что Германия не рискнет на войну на два фронта, а второй, восточный, обеспечит Польша, вызвали у Ллойд-Джорджа приступ смеха. Беседа закончилась следующим заявлением бывшего премьера:

«В отсутствие твердого соглашения с СССР я считаю Ваше сегодняшнее заявление безответственной азартной игрой, которая может закончиться очень плохо».

Разумеется, эти предупреждения уже не могли остановить действия Чемберлена. Британское правительство в это время всерьез рассчитывало на то, что польско-румынский блок выдержит удар немцев на Востоке, а СССР при этом будет поддерживать своих антисоветски настроенных соседей военными поставками. 1 апреля 1939 года был подписан соответствующий польско-британский договор. При этом в случае военных действий англичане готовы были отправить во Францию две дивизии (Даладье настаивал на 20) и категорически отказывались переправлять на континент авиацию — она нужна была им для защиты Острова.

Было что-то символическое в первоапрельских гарантиях Лондона Польше. Сразу же после предоставления гарантий Польше Галифакс известил британского посла в Варшаве, что только «неспровоцированная» акция Германии вызовет вмешательство Великобритании. Что касается третьего члена правительственной триады, то Хор и после всего того, что случилось с Чехословакией, выступал категорически против сотрудничества с СССР, считая Польшу наиболее ценным союзником на востоке Европы. Это мнение разделялось Галифаксом. В тот же день, 1 апреля, Литвинов обратился к польскому послу в СССР с вопросом о причинах отказа Варшавы сотрудничать с Москвой. Посол высказал свое недовольство по поводу вопроса, но затем заявил, что Польша не собирается вступать в союзы ни с кем из своих сильных соседей и ни против кого из них. Гжибовский напомнил, что во время сентября прошлого года, когда советские войска концентрировались у польской границы, Варшава не обращалась за помощью в Берлин. Также она намерена поступить и в настоящий момент. На следующий день эту позицию посла поддержал и Бек.

Польский министр находился с визитом в Лондоне, и Литвинов решил воспользоваться этим, поручив Майскому уточнить ряд вопросов. Ситуация, в которой английский МИД ссылался на позицию Польши, Румынии и даже доминионов, не казалась главе советского дипломатического ведомства убедительной. Оговорки Чемберлена вызывали подозрения относительно истинной цели его политики. Литвинов инструктировал советского полпреда в Лондоне:

«Мы, конечно, не можем удовлетвориться английскими объяснениями и киванием на Польшу, ибо встает законный вопрос, почему Англия должна так считаться с сомнениями и возражениями Бека. Речь как будто идет пока о помощи не Англии, а Польше, и решающее слово должны были сказать Чемберлен и Даладье, а не Бек. Не в первый раз Англия дает нам предложения о сотрудничестве и потом берет их обратно со ссылками на действительные или возможные возражения то Германии, то Японии, а теперь Польши».

Между тем уже 3 апреля Верховное командование Вооруженных сил Германии издало директиву «О единой подготовке вооруженных сил к войне». Вермахт стал готовиться к нападению на Польшу. Планы действия должны были быть закончены к 1 мая, а готовности к их исполнению требовалось достичь к 1 сентября 1939 года. 4 апреля Бек на встрече с Галифаксом категорически выступил против соглашения с СССР, отметив, что Польша готова улучшить отношения с Москвой, но не расширять их. Возможности Красной армии оба политика оценивали низко. По их мнению, она годилась разве только для обороны, но никак не для наступления. В тот же день на встрече с Литвиновым в Москве Гжибовский отметил, что нет необходимости торопиться, так как в случае необходимости Варшава может обратиться за помощью к Москве. На это последовал резонный ответ — подобное обращение может и запоздать, а СССР не желает выступать в качестве автоматического резерва. В польском МИДе, очевидно, считали подобное поведение мудрым. Между тем 5 апреля фон Вайцзекер передал инструкцию фон Мольтке в Варшаву — предупредить Бека, что больше предложений из Берлина Польша не получит и что Берлин не намерен более терпеть дипломатических приемов, имеющих целью исключительно одно — затянуть время.

Странно было бы, если Берлин не начал готовить провокацию в Глейвице, что подразделения СС и начали делать по образцу, который не понадобился в случае с Судетами. 6 апреля Чемберлен огласил коммюнике о польско-британских переговорах в парламенте. После этого Галифакс пригласил к себе Майского и стал уверять его в том, что никаких обязательных для его страны соглашений между Беком и им не было подписано, договор о взаимопомощи лишь планируется подписать в будущем. Бек, по словам Галифакса, последовательно выступает против привлечения к сотрудничеству СССР, но британский министр заявил, что хочет создать широкую коалицию, частью которой обязательно должен стать Советский Союз, а польско-английское коммюнике должно стать первым шагом к такой коалиции. В тот же день полпред СССР во Франции Суриц встретился с Боннэ — француз пытался доказать советскому дипломату, как важно для интересов Москвы защищать Польшу и Румынию. Беседа убедила Сурица — французы хотят «…чтобы мы взяли на себя обязательства».

В то же время советская разведка докладывала об усилении польскими властями войск на советской границе и начале эвакуации из приграничных районов гражданского населения и скота. Могли такие новости настроить на доверие к Лондону, Парижу и Варшаве?