Одиссей – древний прообраз человека коммунизма

В древности существовало достаточно много мифов об Одиссее, однако весь мир знает, прежде всего, один из них — тот, который поведал великий Гомер. Именно образы гомеровских Одиссея и его жены Пенелопы всегда подразумеваются, когда мы слышим их имена. Именно они вошли в код западной культуры. Все помнят про странствие Одиссея, когда он, покинув побежденную Трою, стремился вернуться на родную Итаку к своей жене Пенелопе. Помнят и про пряжу Пенелопы, которую она днем пряла, а по ночам расплетала, что бы дождаться своего Одиссея и отвязаться от женихов. И никому нет дела до тех вариантов мифа, согласно одному из которых, например, Пенелопа вступила в любовную связь со всеми женихами и в итоге родила бога Пана. Мало кто помнит и знает альтернативные версии этой истории, и это хорошо.

Я не оговорился, когда сказал именно об «истории». Ведь тут на меня могут наброситься сонмы специалистов, которые начнут наперебой объяснять, что это еще доисторическое время языческих природных циклов, что это миф, а не история, и так далее. Все это так, однако, все дело в том, что Гомер сделал нечто невероятное, которое до сих пор, как мне кажется, мало кем оценено по достоинству: он первым в истории западной культуры, а скорее всего и мировой, начал распрямлять языческий круг вечного возвращения в стрелу времени и являть миру уже не миф, а именно историю.

Циклическим коловращением в языческой античности заведовали богини судьбы — Мойры. Это и есть Рок. Если говорить очень огрублено и в целом, то античные представления подразумевали следующую конструкцию. Над Зевсом находятся Мойры, ведающие судьбами и богов и людей. Зевс же является блюстителем закона (по сути, исходящего от Мойр) и в соответствии с ним управляет как олимпийскими богами, так и людьми. Классический античный герой — это тот, кто бросает вызов Року, то есть, по сути, всей этой «системе». Однако мало кто верил в то, что возможна какая-нибудь, пусть даже и самая минимальная, победа над Роком. Поэтому античный герой — трагичен. Выход же за пределы этой «системы», преодоление ее, означало распрямление античного языческого круга вечного возвращения в стрелу времени.

Спустя 8 веков после Гомера Христос «распрямил» своей жертвенной любовью этот казавшийся нерушимым круг, и культура Запада обрела направленность. Но до христианства об этом мечтали очень многие язычники. Не было бы этой потаенной страсти в человечестве — не откликнулось бы оно на проповедь Христа и апостолов. Но оно откликнулось. И откликнулось оно во многом благодаря тем «антироковым» вибрациям, которые запустили Гомер и культ Прометея. Ведь именно Прометей и Гомер возможно впервые дали человечеству надежду на то, что роковая судьба преодолима.

Главный эпитет Прометея и Одиссея — это «хитроумный». Такое совпадение в те времена не могло быть случайным. И тот и другой бросают вызов Року, то есть Мойрам. И тот и другой бросают вызов Року во имя любви. Прометей, любя людей, спасает их от уничтожения Зевсом и дарует им (очень, между прочим, загадочный) огонь. После чего он оказывается прикованным к скале, а орел, насланный на него Зевсом, каждодневно клюет его печень. Одиссей же… Впрочем, тут лучше просто процитировать великого Гомера:

Нимфа Калипсо, богиня богинь, Одиссею сказала:

«О Лаэртид, многохитростный муж, Одиссей благородный,

В милую землю отцов, наконец, предприняв возвратиться,

Хочешь немедля меня ты покинуть — прости! Но когда бы

Сердцем предчувствовать мог ты, какие судьба назначает

Злые тревоги тебе испытать до прибытия в дом свой,

Ты бы остался со мною в моем безмятежном жилище.

Был бы тогда ты бессмертен. Но сердцем ты жаждешь свиданья

С верной супругой, о ней ежечасно крушась и печалясь.

Думаю только, что я ни лица красотою, ни стройным

Станом не хуже ее; да и могут ли смертные жены

С нами, богинями, спорить своею земной красотою?»

Ей возражая, ответствовал так Одиссей многоумный:

«Выслушай, светлая нимфа, без гнева меня; я довольно

Знаю и сам, что не можно с тобой Пенелопе разумной,

Смертной жене с вечно юной бессмертной богиней, ни стройным

Станом своим, ни лица своего красотою равняться;

Всё я, однако, всечасно крушась и печалясь, желаю

Дом свой увидеть и сладостный день возвращения встретить,

Если же кто из богов мне пошлет потопление в темной

Бездне, я выдержу то отверделою в бедствиях грудью:

Много встречал я напастей, немало трудов перенес я

В море и битвах, пусть будет и ныне со мной, что угодно

Дию». Он кончил. Тем временем солнце зашло, и ночная

Тьма наступила. Во внутренность грота они удалившись,

Там насладились любовью, всю ночь проведя неразлучно.

В этих строках передан практически весь основной смысл «Одиссеи». После такого выхода за пределы «системы» Гомер вынужден был несколько «примирить» (именно такой термин по подобным поводам использовал Гегель) своего героя с ней и поэтому пишет: «Во внутренность грота они удалившись, Там насладились любовью, всю ночь проведя неразлучно». По-другому в VIII веке до н. э. Гомер написать не мог. Одиссей не мог совсем отказаться от Калипсо, которая, между прочим, могла ему и отомстить. Но Гомер все равно устраивает этот демарш своего героя, и поэтому он велик. А этот демарш Одиссей совершает во имя любви к земной женщине и родине, и при этом он отказывается от бессмертия и любви Калипсо. Такую цену готов заплатить Одиссей ради своего возвращения и встречи с любимой!

А между тем любовь-бессмертие, от которой отказывается Одиссей, имеет колоссальное значение в западной культуре. В итоге она вылилась в то, что принято называть «вечной женственностью». Но эта традиция, тянущаяся из неописуемых недр древности, которой наследовали, так или иначе, Вергилий, Данте, Гете и многие другие, — не традиция Гомера. Гомер — это совсем наоборот. Ведь стать бессмертным и победить смерть — это две абсолютно разные вещи.

Так, достоверно известно, что, в частности, Данте входил в общество fedele d'Amore. Вот что писал религиовед Мирча Элиаде про любовь, которой поклонялись в этом обществе:

«Другой fedele d'Amore, Жак де Безье, в своей поэме C'est des fiez d'Amours предписывает «не разглашать советы Любви, но тщательно их скрывать». Он же подтверждает духовный характер посвящения через Любовь, интерпретируя значение слова Amor:

«А как часть слова означает «без», a mor означает «смерть»; сложим их и станем «бессмертными».

То есть гомеровский Одиссей это совсем другая любовь. Это любовь, распрямляющая время и побеждающая смерть. По этому поводу прекрасно высказался Сталин, собственноручно написав на странице поэмы-сказки Горького «Девушка и смерть»: «Эта штука посильнее «Фауста» Гете (любовь побеждает смерть)». У меня не самое простое отношение к личности Иосифа Виссарионовича, но толк в философии и метафизике (и пускай тут всякие «леваки» и марксисты-атеисты попадают в обморок) он знал.

Насколько и до какого времени Иосиф Виссарионович был верен марксизму — вопрос очень сложный. Но в данном случае это его замечание полностью соответствует духу настоящего Маркса.

В письме своему зятю Людвигу фон Вестфалену Маркс написал следующие строки:

«А в ответ заячьим душам, торжествующим по поводу того, что положение философии в обществе, по-видимому, ухудшилось, она повторяет то, что Прометей сказал слуге богов, Гермесу: Знай хорошо, что я б не променял Своих скорбей на рабское служенье: Мне лучше быть прикованным к скале, Чем верным быть прислужником Зевеса.

Прометей — самый благородный святой и мученик в философском календаре».

Гомер, Прометей, Христос, Маркс — вот не полный список тех, кто давал человечеству «веру, надежду и любовь». И поэтому гомеровский Одиссей — это не только один из основных культурных героев Запада, но и древний прообраз человека коммунизма.