КНР и социальная справедливость

В Пекине 31 октября завершился важный пленум правящей ЦК КПК, первый за полтора года, прошедших после конституционных изменений в КНР, которые последовали в марте 2018 года за XIX съездом КПК. Предыдущий пленум ЦК состоялся в феврале 2018 года и прошел в канун так называемых «двух сессий» — созываемых почти одновременно сессии ВСНП, однопалатного парламента КНР, и НПКСК — Народного политического консультативного совета Китая — главного совещательного органа КНР, обеспечивающего широкое народное представительство.

Иногда НПКСК сравнивают с российской Общественной палатой, но это сравнение некорректное. Влияние и вес НПКСК несоизмеримо выше. Как и охват, который помимо Патриотического единого фронта китайского народа (ПЕФКН), объединяющего под руководством КПК восемь формально некоммунистических демократических партий и Всекитайскую федерацию промышленности и коммерции, включает общественные и деловые круги «специальных автономий» — Гонконга (Сянгана) и Аомэня (Макао), а также представителей Тайваня и зарубежных диаспор. Упрощая, можно сказать, что НПКСК является отражением принципа «одна страна — две системы» и соединяет то, что называется «материковым Китаем» с более широким контуром китайского влияния как на территории КНР, так и за ее пределами (кстати, почему бы и нам не подумать над включением в ту же Общественную палату представителей бывших союзных республик?).

Суть изменений в конституции КНР, внесенных сессией ВСНП в марте 2018 года, — в укреплении государственной управленческой вертикали вслед за партийной вертикалью, укреплять которую решил XIX съезд КПК. Формально это укрепление любят сводить к отмене ограничений на лидерство в партии и государстве двумя сроками, известных как «модель преемственности Дэн Сяопина». Как она функционировала? Очень просто. Власть в КПК менялась на четных по нумерации съездах, передавший партийное руководство преемнику уходящий генсек несколько месяцев, до весны следующего года, оставался председателем КНР, и уступал его преемнику весной года, следующего за четным съездом. Но при этом на несколько лет сохранял руководство высшим органом военного управления — Центральным военным советом (ЦВС), отдавая его преемнику только незадолго до следующего, нечетного съезда партии, на котором очередной преемник появлялся уже у нового генсека. На съезде его включали в семерку членов Посткома Политбюро ЦК, а через полгода, на сессии ВСНП, он становился заместителем председателя КНР.

Что-то напоминающее конвейер перманентно меняющегося руководства с поэтапными, запланированными кадровыми перестановками. Но у этой системы было три недостатка. Первый: пресловутое «коллективное руководство», при котором статус «первого лица» лидера во многом оставался формальным, не позволявшим ему руководить решительно, заставлявшим постоянно оглядываться на остальных членов семерки. Второй недостаток: уязвимость этой модели от пресловутого «субъективного фактора», которую, надо полагать, руководство Китая в полной мере испытало во втором сроке прежнего лидера Ху Цзиньтао (2007−2012 гг.). Это интересная, но отдельная тема — от Цзэн Цинхуна до Бо Силая и Чжоу Юнкана, поэтому не будем перегружать материал. Самый главный недостаток — третий. По аналогии с «коллективным» брежневским руководством КПСС и СССР мы знаем, что таковое ведет к застою, прорыв из которого требует не «коллективного», а харизматичного лидерства. Из понимания, куда эта дилемма завела нашу страну, и на примере десятилетки Ху Цзиньтао, китайское руководство вынесло определенный урок, отсюда и конституционные реформы Си Цзиньпина. Точку в этом вопросе поставило понимание мотивации Дэн Сяопина, который в свое время при Мао Цзэдуне дважды пострадал от репрессий, с трудом вернулся на политический олимп уже после Мао, переиграв его временного преемника Хуа Гофэна, и потому опасался концентрации власти в одних руках.

При принятии решения о конституционной реформе, без сомнения, учитывались не только плюсы дэнсяопиновской модели, но и ее узкие места, например, тяньаньмэньские события 1989 года, едва не отправившие КНР по пути СССР еще даже впереди нас. А также, и это самое основное, анализ настроений недовольства в народе однозначно указывал на зашкаливающую коррупцию, утопившую в свое время и советскую компартию, а при «коллективном» руководстве, функционирующем на принципе баланса околовластных групп, эффективная борьба с этим злом невозможна. Любые усилия уходят в песок клановых интересов, у которых «наверху» одинаковые возможности и «крыши». Плюс постоянное обострение международной обстановки, которого не было при Дэне и которое подвело ЦК КПК к осознанию расширяющейся необходимости быстрой реакции на внешние перемены, что также требует руководящей харизмы.

Разумеется, на Западе, да и у нас, в России, в особенности в либеральных кругах, после того, как реформа была объявлена, пошел вал спекуляций на темы «закручивания гаек», «авторитаризма» и даже «сталинизма». Объясняется этот казус просто. Для Запада Китай — геополитический противник, и западные элиты, контролирующие информационное пространство через подконтрольные частные СМИ, бросились дискредитировать новый курс китайского руководства, чтобы его ослабить в собственных интересах. Что касается российских либералов, то понимание естественного совпадения в современных условиях международных интересов России и КНР не для них, и на «восточный вектор» российской внешней политики эта группа смотрит глазами интересов своих западных хозяев, виноват, «партнеров». И таскает для них каштаны из огня в расчете на приобщение к «глобальной элите».

Словом, китайскую конституционную реформу, как нередко водится в СМИ, у нас упростили, свели до кадровых банальностей и стали ассоциировать сугубо с отменой ограничений в два срока пребывания на высшем государственном посту председателя КНР, принявшись рассуждать, «на сколько сроков и лет останется у власти Си Цзиньпин». Тут же заметили особенности нового зампреда КНР Ван Цишаня, который относится к команде председателя Си, являясь его доверенной фигурой, не рассматривается преемником по возрасту (вышел за рамки разрешенных возрастных ограничений) и пришел с поста главы Центральной комиссии по проверке дисциплины (ЦКПД) центра внутрипартийного противодействия коррупции. А также то, что Ху Цзиньтао не задержался и на посту главы ЦВС, передав его Си Цзиньпину вместе с председательством КНР. Этим и ограничились, не увидев за деревьями леса.

Коррективы кадрового обеспечения партийно-государственной харизмы на высшем уровне — лишь первый шаг, символизирующий, что перемены начинаются с верхов. Но затем они спускаются вниз, ибо движения от коллективности к авторитету требуют все уровни партийной и властной организации, так как вся она целиком была подогнана под стандарт «коллективного руководства». И странно, если было бы иначе. Поэтому попытки ее адаптации к харизматической модели заведомо неэффективны. Именно об этом и говорили решения прошлогоднего третьего (или более привычного для нас февральского) пленума ЦК КПК, который и дал реформе зеленый свет. Поэтому если сравнить принятые тогда Решение ЦК и Проект углубления реформ партийных и государственных структур с коммюнике и содержанием обсуждения итогов только что завершившегося четвертого, октябрьского (2019 г.) пленума ЦК КПК, то налицо их прямая связь и, следовательно, преемственность.

Об этом же говорят и прошлогодние информационные сообщения из КНР, например: на (третьем, февральском) пленуме «были рассмотрены и приняты Решение ЦК… и Проект… Было достигнуто согласие о передаче части содержания названного Проекта на рассмотрение первой сессии ВСНП 13-го созыва». Ясно говорится, что реформа комплексная, а на утверждение парламентской сессии передается не все ее содержание, а лишь его часть, как раз и связанная с конституционными изменениями в виде отмены ограничений на два срока у власти. Всему свое время, и это время настало. До новых «двух сессий», главной из которых с точки зрения реформы, конечно же, является сессия ВСНП, четыре месяца, и этого времени вполне хватит для утряски всех деталей. Их много, но ни одна из них принципиального значения не имеет: верхний эшелон перестроен, стабильность на этом маршруте сохранена, немного потеряна динамика темпов экономического роста, но это не критически.

«Подсуетились» и американцы, сделавшие с помощью торговой войны все, чтобы максимально усугубить эти издержки, но, по информации, которая как раз в эти дни поступила с китайско-американских переговоров по торгово-экономическим вопросам, основные пункты двустороннего соглашения, (при?)останавливающего торговую войну, уже согласованы. С одной стороны, с завершением пленума в КНР, внутренняя ситуация в ней, можно сказать, успешно прошла очередной крутой поворот. С другой стороны, проблемы, связанные с предстоящими президентскими выборами на беспрецедентном фоне импичмента, появились у США, поэтому тем в Вашингтоне, кто связан с командой Дональда Трампа, придется сосредоточиться на домашних проблемах. И вернуть внешнюю политику в русло внутренних интересов плюс заинтересованность Белого дома в сведениях о главном противнике Трампа — Джо Байдене, который на пару с отпрыском Хантером, собирая деньги в «черную кассу» Демократической партии, засветился в Шанхае не менее ярко и рельефно, чем в Киеве. Тут не захочешь — и то умеришь амбиции и пыл, жизнь заставляет.

Итак, что главное в решениях завершившегося пленума, тематику которого задал доклад, сделанный Си Цзиньпином по поручению Политбюро ЦК на говорящую тему: «О некоторых важных вопросах сохранения и совершенствования социалистического строя с китайской спецификой, стимулирования модернизации системы и потенциала государственного управления»? Самое главное то, что «вся деятельность, связанная с государственным управлением, осуществляется в соответствии с социалистическим строем с китайской спецификой», то есть в соответствии с социалистическим принципом социальной справедливости. В материалах пленума присутствует знакомое тем, кто помнит советский период, упоминание о «распределении по труду, хотя имеются и другие формы распределения». Причем оно соседствует с указанием на «сложности, риски и вызовы внутри страны (!) и за рубежом», несмотря на которые курс Политбюро после предыдущего пленума (февраль 2018 г.) «привел к новым крупным достижениям в различных делах партии и страны» и потому получает «всецелое одобрение» пленумом работы Политбюро.

В сухом остатке этой в общем-то казуистической формулировки (специфичности «партийного языка» никто не отменял) признается, что в КПК и в стране не все согласны с реформой и с Си Цзиньпином как «ядром» партийно-государственного руководства (собственно, несогласные и сами себя за последние годы обнаруживали неоднократно). Но большинство — за такую реформу, ибо, с одной стороны, связывают с ней достигнутые успехи, а с другой, не видят ей альтернативы в условиях международного обострения. Для нас, в России, эта формулировка, помимо укрепляющей роли для внутренней стабильности соседней страны, с которой у нас протяженная общая граница, означает еще и констатацию неизменности стратегического партнерства между Пекином и Москвой. Добавим к этому, что точно в духе внутренней реформы в КНР было выдержано и июньское (этого года) московское Совместное заявление глав наших двух государств. В нем подчеркивался тот же вектор — сверху вниз, от выстроенных и отлаженных отношений лидеров — Владимира Путина и Си Цзиньпина — к широчайшему спектру контактов на всех уровнях — от парламентов и правительств к отдельным ведомствам, в том числе силовым, и широкой общественности. Следовательно, никаких «ножниц» между внутренней и внешней политикой в КНР не наблюдается, вектор общий, и в материалах пленума он отражен тезисом о «сохранении и совершенствовании системы институтов…», а также «развития социалистической демократии».

Теперь о социализме. Сколько спекуляций мы слышим о «превращении Китая в капиталистическое государство»? Погруженный в эту тему, да подтвердит, не дав автору соврать. А как на самом деле? Даже те китайские СМИ, которые, территориально располагаясь в Гонконге, относятся к «капиталистическому» флангу формулы «одна страна — две системы», и те, когда дело доходит до упрямой статистики, вынуждены констатировать, что, во-первых, 96% (!) ВВП, даже с учетом «специальных автономий», производится субъектами экономики государственного сектора, и, во-вторых, что за последние три года «эпохи Си» эта цифра возросла на 5%. Иными словами, с 9% в 2017 году «вал» частного сектора уменьшился до 4%, то есть более чем вдвое. Добавим к этому, что за этот же самый период из беспросветной бедности и нищеты благодаря специальным госпрограммам выведены 700 млн человек (!), преимущественно в отдаленных и сельских районах и в национальных окраинах. Так какие могут быть сомнения в безусловности социалистических приоритетов современного Китая и в соответствующей социально-экономической динамике?

С точки зрения большой политики пленум подтвердил социалистический выбор сохранением привязки мероприятий реформы, запущенной XIX съездом КПК, к «двум столетним юбилеям». Первый этап, связанный с «совершенствованием» институтов, привязан к столетнему юбилею КПК, то есть к 2021 году, когда планируется завершить построение «общества среднего достатка». Второй, промежуточный рубеж, предполагающий «практическое осуществление» институциональной модернизации — 2035 год. И третий, с ее окончательным «завершением» — 2049 год, столетие КНР. Эти планы не являются секретом, Си Цзиньпин озвучивал их с момента прихода к власти на XVIII съезде в 2012 году, упаковывая их в концепцию «великого возрождения китайской нации» или «китайской мечты» (именно нации, ибо речь в этой формулировке идет о всех гражданах КНР всех национальностей).

Для нас важно то, что они не просто уложены в контекст партийной политики, но и сама КПК, об этом прямо сказано в материалах пленума, не отделяет свою политику от государственной. Помните, с чего начиналась «перестройка» в СССР? С пресловутой «департизации», главной мишенью которой оказалась 6-я статья Конституции СССР о руководящей и направляющей роли КПСС. В Китае, безусловно, учли этот опыт, и ни о какой департизации ни слова. И очень печально, что именно советское руководство, в начале 50-х годов рекомендовавшее руководству КПК не копировать нашу однопартийность, а организовать межпартийный союз под руководством компартии, впоследствии от собственных же рекомендаций, доказавших свою эффективность в Китае, отказалось внутри собственной страны. Остается незыблемым пункт о партийном руководстве НОАК и в целом вооруженными силами, на котором Си Цзиньпин сделал упор еще в докладе на XIX партсъезде. Как это соотносится с известным у нас китайским лозунгом «Винтовка рождает власть»? Очень просто: история китайской революции развивалась так, что народная социалистическая власть выросла из победоносной для КПК гражданской войны. Но сразу же после этой победы, в рамках новой государственности, партийная власть безоговорочно подчинила винтовку себе. Так что и здесь никакой «департизационной перестройщины», равно как и размножения центров власти, не будет.

Еще пленум провозгласил предстоящую правительственную реформу; детали пока не сообщаются, но очерченные рамки ее сроков позволяют предположить, что основные параметры будут заданы позже. Идет ли речь о том, что концепцию реформы подготовит действующий Госсовет во главе с Ли Кэцяном, или следует ожидать утверждения новой исполнительной структуры вместе с новой командой и премьером — это открытый вопрос, который, видимо, разрешится ближе к XX съезду КПК, намеченному на 2022 год. Представляется, что именно эту щекотливую тему имели ввиду те же гонконгские СМИ, которые в преддверии пленума задавались рядом вопросов. В частности, сохранится ли курс на централизацию в условиях обострения отношений с Западом? Или Си Цзиньпин «готов к послаблениям режима» ради прогресса в экономике, который ассоциируется с восстановлением с ним отношений? Каков ответ? Очень простой: пленум показал, что прямой связи между тем и другим руководство КПК не видит, и его можно понять.

С одной стороны, у страны гигантский внутренний рынок, и декларируемый поворот к нему — это вопрос как раз управленческой эффективности; его можно решить за счет внутренних резервов, не вступая в излишнюю внешнюю конфронтацию. С другой же стороны, опыт как чужой, скажем, российский, так и собственный, связанный прежде всего с торговой войной с США, показывает китайскому руководству, что практика односторонних уступок не снижает, а напротив усугубляет напряженность, ибо разжигает у противоположной стороны нездоровые аппетиты. Вряд ли обоснованно поощрять их, одновременно давая «послабляющий» сигнал внутренним нарушителям. Поэтому в этой связи автор выделил бы два фрагмента решений пленума. Один связан с тезисом о продолжении «совершенствования систем партийного и государственного надзора, усиления проверок и контроля над осуществлением властных полномочий». Отголоском стало проведенное уже на следующий день после закрытия пленума, 1 ноября, специальное совещание ЦКПД, прошедшее под председательством ее руководителя, члена Посткома Политбюро ЦК Чжао Лэцзи. Совещание предсказуемо высказалось за проведение в жизнь не только буквы, но и духа пленума, и это означает, что никаких послаблений коррупционерам ждать не следует.

Другой, очень показательный и столь же деликатный момент, связан с вынесением на пленум так называемого «дела Лю Шиюя», бывшего секретаря парткома Китайского комитета по контролю над ценными бумагами, директора правления и заместителя секретаря партгруппы Всекитайского союза снабженческо-сбытовых кооперативов. В конце января Лю лишился этих постов, а в начале октября, после проведенного ЦКПД расследования, признался и раскаялся в коррупционной деятельности и злоупотреблении служебными полномочиями. Благодаря раскаянию Лю Шиюя оставили в партии под условием двухлетнего испытательного срока, но лишили всех административных должностей. Утвердив его решение (ибо речь идет о члене ЦК), пленум дал понять, что главное — не кара, а осознание проступков. Ответственность за коррупцию неотвратима, но ее тяжесть зависит от самого коррупционера, которому никогда не поздно встать на путь исправления — так, видимо, звучит этот месседж, ибо данный эпизод отнюдь не спонтанно вошел, точнее, был включен во все официальные информационные отчеты.

И последнее: главное, чему учит нас китайский опыт «эпохи Си», заключается в том, что поворот власти к обществу и ответ на его запросы — куда более надежный путь к разрешению экономических, социальных и политических противоречий, чем перекладывание издержек развития на плечи сограждан. И чем ближе наше взаимодействие, тем скорее это будет осмыслено.