«Джокер»: невеселый смех и лукавая «правда» в блестящем фильме

Говорят, что клоуны в обычной жизни — самые невеселые люди на свете. Не думаю, что этому есть какое-то научное подтверждение, и не могу опереться на собственный опыт — у меня нет ни одного знакомого клоуна. Но вот другой любопытный факт подтверждается многочисленными наблюдениями: если современный Голливуд берется за острую социальную тему, то получается что-то вроде смеховых пароксизмов Артура Флека — вроде бы человек хохочет до слез, а никому не весело, даже ему самому. Хотя и острота — порой вплоть до шока — имеется, и тема обрисована во весь рост… Но приглядишься, распробуешь — нет, все-таки подделка. Суррогат. Маска и грим.

Фильм Тодда Филлипса во всем, кроме своей социальной струнки прекрасен, нефальшив и полностью заслуживает «Золотого льва». Тонкое печальное лицо Хоакина Феникса завораживает, а его ужасная худоба и почти кататонические позы через какое-то время начинают казаться шедевром великого скульптора. Во все мытарства Артура и корчи его мятущейся души веришь без оговорок. В его реальную тотальную несчастливость и нафантазированное счастье, в его жалкую помятую тетрадку — смесь безнадежного крика о помощи со шпаргалкой бесталанного комика, в окружающие его бесконечные лестницы, по которым он пытается карабкаться вверх, пока жизнь без остановки несет его вниз, во мрак… По ходу фильма человеческие лица вокруг Артура все больше скрываются за отвратительными клоунскими масками, а те, что остаются на виду, выражают или профессиональное равнодушие или брезгливость и злобу. Пока он не сходит вниз по лестнице, уже отчетливо сознавая направление движения, пританцовывая и наслаждаясь каждым шагом. Безумцу легко затеряться в обезумевшем мире, сделать его своим другом и защитником — надо только позволить себе отпустить тормоза и окончательно слететь с катушек.

Все обставлено так, чтобы будущий Джокер вызывал сочувствие и сострадание, вплоть до отождествления. В отличие от почти всех канонических вариантов он не имеет никакого отношения к преступному миру, он не преступник, а жертва. Редкая вечная жертва не мечтает однажды стереть своих обидчиков с лица земли. Занятно, что Артур Флек — пока еще всего лишь Артур Флек — об этом вроде бы как раз не мечтает и сперва законопослушно-испуганно пытается оттолкнуть навязываемый ему «ствол». Но все лестницы в его жизни ведут только вниз. Момент, когда ему кажется, что он наконец перестал беспомощно хвататься за воздух и расправил крылья, становится началом его падения.

Сочувствие несколько вянет, когда понимаешь, что отсутствие идентичности, ощущения себя, собственной реальности — очень типичный симптом для будущих серийных убийц и террористов. В фильме открытым текстом говорится о том, что, только совершив дерзкое тройное убийство, Артур начинает чувствовать, что он существует. Стать причиной чего-то, хотя бы чьей-то боли и смерти, чтобы они сработали как проявитель, как фотопленка для невидимой частицы, бесцельно и бессмысленно несущейся в огромном равнодушном синхрофазотроне. Изрядная часть «брейвиков» и «колумбайнеров» порождены именно желанием ходячих мертвецов ощутить себя живыми, приумножив вокруг себя мертвое. Сострадать смертельно опасным больным людям можно, но только если мы имеем дело с историей болезни, а не пытаемся возвысить душевнобольного до символа. Пусть даже нездоровый смех без причины для нашего времени вполне символичен, а современный мир устроен так, чтобы людей с дырой на месте души становилось все больше.

Флек-Джокер — вовсе не Чарли, не маленький человек, которого пытается сожрать несправедливое общество. Он изначально неполноценен, и его несчастья происходит именно от этого. Болезнь и полное отсутствие таланта, а не какой-то заговор не пускают его на сцену. Из-за болезни и невозможности вписаться в общество Артур с его матерью ведут жалкую жизнь. Можно было бы поговорить о человеческом равнодушии, о неумении сочувствовать и сопереживать больным людям, о невнимании к ним со стороны общества и государства. Грешно смеяться над калекой — а порой и опасно. Но обозначенная с первых кадров тяжелая психическая болезнь главного героя делает фундамент социальной линии фильма сооруженным на песке из негодного материала.

Все «социальное», что можно было бы без передергиваний и подтасовок выжать из истории Артура Флека — это попрание богатыми и удачливыми заповеданного всеми религиями мира принципа любви и милосердия к «малым сим». Миллиардер Томас Уэйн, отец будущего Бэтмена, уверенно идущий в мэры Готэма, презрительно отзывается о «неудачниках», называя их «клоунами» (тут сразу вспоминаются некоторые высказывания отечественных чиновников), что становится последней каплей, переполняющей чашу народного гнева. Но вот то, как выглядит протест и кому желают подражать его участники, превращает обоснованное возмущение в массовый психоз, индуцированный психопатом. «Мы не сделали скандала, нам вождя недоставало, настоящих буйных мало, вот и нету вожаков…» В Готэме буйный псих, осуществивший на деле потаенные мечты тысяч униженных и обездоленных, нашелся, и это открыло шлюзы, позволило «сделать скандал», да еще какой! Ну и что, что «вождь» даже не думал чем-то руководить.

Автор очень талантливо использует ловкость рук, заставляя зрителя гадать, на самом ли деле Артур — сводный брат Брюса Уэйна или Пенни Флэк все выдумала, как сам Артур вообразил свой роман с соседкой по этажу. Тем самым тема жестоких и бессердечных богачей погружается в густой горячечный туман. Единственным доказанным грехом Уэйна-старшего остаются его некрасивые слова в интервью, вызванные классовой солидарностью и сказанные сгоряча. Что вовсе не значит, что он не смог бы стать полезным в качестве мэра. И вовсе не «новорожденный» Джокер убивает Уэйна, а запущенная его поступком стихия хаоса и насилия, в то время как он сам лежит в отключке. Но, придя в себя, он принимает приветствия ликующих замаскированных, стоя, словно триумфатор на капоте полицейской машины — безумец над обезумевшей толпой. Принимает по праву, вполне заслуженно.

Красиво и поучительно. Вот только все это почти полностью обесценивает заявленную социальность фильма и заставляет в упрощенном и искаженном виде трактовать очень непростую и очень актуальную тему массовых протестов, выставляя их в виде трагического несчастного случая, вызванного помрачением рассудка. Вместо благородно-иронических масок «Анонимуса» — дебильные клоунские рожи, вместо борца за справедливость — сумасшедший-нарцисс, которому чихать на всех и вся, кроме своего воспаленного эго. А индуцированные им «простецы» просто… «самоорганизовались». Причем, не получив от учиненного ими хаоса никаких выгод, одни убытки, да и Джокер в итоге угодил-таки в Аркхем.

В реальности очень многие уличные протесты на манер «твиттерных» и «цветных» революций имеют совершенно здоровых (с точки зрения врачей) кукловодов, «хорошо знающих, с какой стороны у бутерброда масло», преследующих совершенно конкретные цели и разрабатывающих свои планы на холодную голову. Хаос рождается в чистеньких кабинетах из аккуратно разложенных по папкам документов, а не в берлоге безумца из дикого хохота, слез и соплей. Очень его не хватает в фильме — этого господина в дорогих перчатках, который бы поглядывал из окна на пылающую площадь и поглаживал лежащую на роскошном столе клоунскую маску. Но чего нет, того нет. Все остается в сфере почти исключительно медицинской.

К тому же далеко не любое народное возмущение — непременно «цветная революция» или бессмысленный и беспощадный бунт. Но «Джокер» вольно или невольно пытается создать впечатление, что восстание в принципе — что-то вроде психопатологического припадка, нечто такое же отвратительное и нездоровое, как задушить подушкой собственную мать (или мачеху, не важно).

В общем, становятся ли клоуны непременно печальными, когда стирают грим, неизвестно. А вот Голливуд, замахиваясь на социальную тематику всегда хоть немного, а подвирает. Ведь не говорить всей правды и скользить по поверхности сложнейших и болезненных вопросов и значит врать. Что является причиной вранья — трусость или чья-то указка — не столь и важно. Клоунам и фокусникам лучше верить на арене, а голливудским кинематографистам — до тех пор, пока в зале не зажжется свет. Так оно вернее будет.