«Красный князь» о русской и советской литературе. На пути к своей гибели

Дмитрий Святополк-Мирский. Русское письмо. Статьи. Рецензии. Портреты. Некрологи. СПб.: Алетейя, 2020

В истории советской литературы за Алексеем Толстым прочно закрепилось прозвище «красный граф». Думается, что подобная характеристика, может быть отнесена и к Дмитрию Святополк-Мирскому (1890−1939) ставшему «красным князем».

Вся его жизнь состояла из парадоксов. Еще гимназистом он увлекся современной литературой, в первую очередь символизмом (даже переписывался с Блоком), от которого в дальнейшем отрекся. Потом участие в Первой мировой войне, ранение и ордена за личную храбрость сменилось «хождением по мукам» Гражданской войны, правда, не на передовой, а в штабах и с довольно двусмысленным финалом. Князь оказался в составе интернированной поляками группы генерала Николая Бредова и самовольно покинул своих боевых товарищей, оказавшихся, мягко говоря, в тяжелой ситуации. В эмиграции он много сотрудничал с англоязычной прессой (The London Mercury), а также с периодикой Русского зарубежья, предпочитая издания евразийцев, стремившихся примирить «правду» изгнанников и «правду» Советской России. Впрочем, скоро откровенная левизна евразийцев перестала удовлетворять Святополк-Мирского. Он вступил в британскую компартию (князь жил в Англии), а летом 1932 г. вернулся на родину, где спустя пять лет был арестован и в 1939 г. скончался в заключении.

Не менее парадоксальна была и литературная критика князя, последовательно менявшего взгляды в угоду своим новым политическим убеждениям. Постоянные положительные оценки таких писателей, как Марина Цветаева или Велимир Хлебников, которого он считал «поэтом поэтов», являются исключениями, лишь подтверждающими правило. Впрочем, были и просто парадоксальные утверждения, не обусловленные текущей политической конъюнктурой. Так, по мнению Святополк-Мирского, творчество Федора Достоевского «не является типичным для русского литературного ума (…) это случай противостояния Достоевского всей русской литературе (его времени)».

А вот как критик оценивал Зинаиду Гиппиус, «поздравляя» ее с шестидесятилетием.

Далее Святополк-Мирский обращал внимание, что весь жизненный путь поэта «трагически искажен роковой связанностью с Мережковским».

В конце рецензии приведем начало одной из последних его статей, написанных в Советском Союзе: «…уже сейчас ясно, что для нашей поэзии истекающий год будет много интереснее 1934 г. И можно наметить некоторые основные черты этого подъема. Это поворот к большему лиризму и большее доверие поэта к самому себе. Поэты начинают писать, что они хотят, а не то, что им навязывала близорукая и глуховатая иногда критика».

Как-то сразу вспоминаются заключительные реплики булгаковских «Дней Турбиных», когда в ответ на восторженные слова Николки Турбина «сегодняшний вечер — великий пролог к новой исторической пьесе», более трезвомыслящий капитан Александр Студзинский отвечал: «Кому — пролог, а кому — эпилог». Для Святополк-Мирского описанный им «поворот» знаменовал начало конца, увы, трагического.

Издание предоставлено книжным магазином «Циолковский».