«Бывшая Ленина»: слишком устойчивые устои. Интервью с автором
В романе Шамиля Идиатуллина «Бывшая Ленина», вышедшем недавно в «Редакции Елены Шубиной», события в городе Чупове разворачиваются в борьбе со свалкой, в которую практически превратился город. Сравнения и метафоры напрашиваются сами собой, однако, не менее масштабна здесь тема, которая всем нам хорошо знакома, но о которой почему-то не говорят. Анатомия развода, конечно, не так грандиозна, как судьба страны, говорить о ней неудобно, но ведь и это образ страны. Разве нет? Что ж, слово автору.
Елена Соковенина: Очень много напрашивается всяких вопросов именно по бытовой части. Она ведь уходит корнями во всё. Вот, например, крах семьи — это же образ российской женщины, прямо Некрасов рядом стоит — такой современный. И сразу же вопросы к мужчине. Наболевшее, чисто по-женски. Все эти разводы, «мы сами стали теми парнями, о которых мечтали в детстве» — не помню, кто сказал, чуть не Шэрон Стоун. Ну, в общем, да, модель российской семьи выглядит именно так: жена в большой степени берёт на себя материнские функции, и никто не может понять, зачем она это делает. И отсюда длинная тема, как бы использовать всю эту энергию в мирных целях. Взяла на себя больше, чем следовало, хотя могла взять что-то такое, что саму порадовало бы, и не было бы краха. Что в итоге и происходит с Леной и Даниилом Митрофановыми в твоём романе.
Шамиль Идиатуллин: Вот именно. Если совсем уж всерьез, — подлец Митрофанов просто, вот и всё.
Елена Соковенина: Так если бы он один!
Шамиль Идиатуллин: О да. Вообще, конечно, тема распространенная, если не банальная. Жили долго и счастливо, с сакральным «родили-построили-посадили» справились, осталось красиво встретить старость рука об руку — и тут муж вдруг понимает, что уже никому ничего не должен, и в первую очередь жене, которую двадцать лет потерпел — и хватит, пора для себя жить, а она дальше как-нибудь сама, не маленькая, чай.
Это началось относительно недавно. Человек исторически существовал в условиях, когда дожить до сорока — за счастье, и там уже не до новой жизни, прежнюю бы еще месяц-другой потянуть. Потом общественное развитие сделало подобный поворот нередкой, хоть и малозаметной невовлеченному глазу трагедией: к сорока годам мужчина сохранялся получше, чем женщина, и был куда сильнее востребован самыми разными возрастными и социальными стратами: соответственно, я, импозантный, благородно седоватый и раз в месяц на что-нибудь да годный, пошел себе дальше, а ты, дряблая, обвисшая, осваивай скамейку у подъезда. И только совсем недавно, на наших глазах, положение изменилось категорически, спасибо прогрессу, здоровому образу жизни и господу Богу: мужчины и женщины за сорок могут и выглядеть, и быть эффектнее-крепче-здоровее собственных детей, тезисы про «нынешние пятьдесят — это прежние тридцать» звучат пошло, но от этого не становятся менее обоснованными, и цитатка про сорок лет из фильма «Москва слезам не верит», ввернутая в «Бывшей Ленина», то и дело находит применение.
Что не отменяет того факта, что всякий случай «Пожили двадцать лет вместе, а дальше как-нибудь порознь» — по-прежнему страшное потрясение и драма для всех участников.
Но я такого нашего не читал почему-то.
Елена Соковенина: Вот. И я. Как думаешь, почему?
Шамиль Идиатуллин: Не знаю. Факт, что у нас полно важных, жизненных даже тем, которые не замечаются и не рефлексируются ни общественным сознанием, ни литературным подсознанием. Я же тоже долго не замечал, но вот заметил, вполне случайно — и взялся. Потому что сколько уж можно о второстепенном, если главное не трогаем и отворачиваемся.
Елена Соковенина: Ладно. Скажи, а какого читателя ты видишь у этой книги? Молодого, старого? Там же и отцы у тебя, и дети. И эти дети уезжают из страны, а как объяснить, что…
Шамиль Идиатуллин: Про возраст вообще не представляю, но всерьез, конечно, 22−65. Понятно, что самые главные герои «Бывшей Ленина» чуть помладше меня, им слегка за сорок. Но и остальные герои, которых много, не то чтобы второстепенные: активный слой молодых, как 18−20 лет, так и 25−27, — и за их фасон де парле мне, ты заметила, наверное, по башке уже наприлетало и будет, чувствую, и дальше прилетать, — и те, кому за тридцать, есть, и старшие совсем, условно в возрасте моих родителей. Не то чтобы я всерьез рассчитывал за каждое из этих поколений важно эдак высказаться, но показать попробовал, и в действии, и в размышлениях. Надеюсь, что не совсем бездарно.
Елена Соковенина: Смотри, про уезжающих детей. У тебя в романе этот разговор отцов-детей — одна из болевых точек. А, может, и ничего? Ну уехал, набрался полезного, приехал назад. Вон Пётр Первый так сделал. Тоже хороший ракурс. Но почему-то не верится в такой вариант. При том, что люди сейчас ездят много. Уезжают-возвращаются. Может, всё-таки к лучшему? (И откуда этот скепсис в голове, почему не девается он никуда).
Шамиль Идиатуллин: Ну, кабы я знал ответы, я бы в президенты или галактические диктаторы пошел и всех спас волевым силовым способом. А я не знаю. Но вижу, что есть вопросы, которые мы не замечаем, и это опасно, смертельно опасно. И задача литературы как раз такие вопросы формулировать. Вот, сформулировал, как уж смог.
Елена Соковенина: Скажи, только честно: ты веришь, что после твоего романа что-нибудь да изменится?
Шамиль Идиатуллин: Нет, конечно. Я никогда не пишу, чтобы изменить. Я пишу, потому что должен, а что там дальше — не нам знать. Я пишу книги для себя — про себя или про соседей, родню, знакомых, близких и далеких, а не про сферических коней, картонных человечков и даже не про актуальные проблемы людей, живущих в другом полушарии.
Елена Соковенина: Вот ты говоришь, не нам знать. А кому?
Шамиль Идиатуллин: Аллаху, ибо только Он ведает.
Елена Соковенина: Вот спихивать всё на Аллаха я бы не стала. На Аллаха надейся, как говорится, а сам не плошай. Попробуй всё-таки более приземлённый вариант. А то с такой философией мы так на свалке и останемся.
Шамиль Идиатуллин: Ну как. Мне кажется, надо отделять человеческий промысел от божеского. Наша задача — делать, что возможно, пытаясь выбрать самый безвредный вариант, и не считать, что только мы правы, и что это гарантированно сработает.
Елена Соковенина: А мы разве делаем, что возможно? Мне кажется, проблема, вокруг которой выстроен сюжет, как раз в том, что нет, или как минимум долго не делали.
Шамиль Идиатуллин: Конечно. Это каждый для себя решает. Иногда сам. Иногда под воздействием обстоятельств, в том числе книжек.
Елена Соковенина: К вопросу об Аллахе. В устах специфической публики «татарский националист Идиатуллин» стал уже притчей во языцех. Хотя собственным примером доказывает органичную общность многонационального общества. Иначе Россия не было бы Россией, не говоря уже о том, что мононациональная страна в принципе обречена на гибель. Почему в «Бывшей Ленина» мало представлены татарские герои?
Шамиль Идиатуллин: Ну как почему — потому что задача литературы помогать выживать человечеству, а не баюкать и заворачивать в клубочек, которому удобней катиться к ближайшему обрыву. Я ведь уже 15 лет в малотатарском обществе живу. Вот, наконец-то сыграло. Что вижу, как говорится, о том и.
Елена Соковенина: А вот этот семейный уклад, такой удушающий своей обыденной неправильностью — откуда у вас, доктор, такие картинки? В смысле, неужто со своей семьи??? Твой семейный уклад похож вообще? Я когда первые страницы читала, чувствовала, что меня душат колготками. Колготки Лены у тебя так часто встречаются, что это прямо-таки отдельный персонаж романа.
Шамиль Идиатуллин: Проблема с этой книгой была в том, что как раз все семейное там процентов на 90% подсмотренное на стороне и додуманное, причем относительно недавно. Я как человек, больше четверти века состоящий в счастливом браке, даже представить не мог, что такое бывает. И вот шок от того, что да, такое и бывает если не как правило, то очень часто, стал одним из основных толчков для книги. Вернее, как — я знал, конечно, но как-то списывал на флюктуации. А потом задумался. Потому и герой женщина: коли уж взялся за не свою тему, так по полной, ну и потому что, как мне представлялось, это было бы, может, не только интересно, но и полезно — в первую очередь мне как автору, читателю и мужику.
Елена Соковенина: Ну и, кстати, получилось. Я, правда, тоже могла бы высказаться похожим образом — насчёт со стороны, но у меня такой период в жизни действительно был. И я не до конца уверена, что окончательно изжито. Тут можно начать сложную беседу о сути любви, но… наверное, оставим это читателям?
Шамиль Идиатуллин: Oui.