Как в СССР политика уходила от фантазий к науке – и обратно

А. М. Деборин. Введение в философию диалектического материализма. М.: URSS, 2017

Фундаментальные проблемы человечества, побуждающие мыслителей создавать сложнейшие философские системы, на деле регулярно встречаются каждому из нас. Возьмём проблему желаемого и действительного. Все мы, больше или меньше, пытаемся изменить окружающий мир (или своё положение в нём) — и каждый знает, что мир обычно не рад нашему вмешательству, и всё идёт не по нашему плану. Это кажется незначительным и тривиальным на частно-бытовом уровне; но что, если люди желают изменить всё общество, его мораль, политику или экономику?

Советский философ Эвальд Ильенков столкнулся с этой проблемой, решая в СССР задачу воспитания сознательной и творческой личности, революционера и строителя коммунизма. Он заметил, что работа по воплощению желаемого, изменению мира, может пойти тремя путями: шаблонным, произвольным и творческим.

Работа по шаблону предполагает механическое воспроизведение уже готовых схем, решений, когда-то и в какой-то ситуации бывших актуальными и эффективными, но (в чём минус этого пути) теперь, в изменившейся ситуации, ставшими мёртвыми догмами, не интересными и устаревшими.

Произвол противопоставляет себя шаблону и держащейся на нём системе, однако при нём работа совершается хаотично, под влиянием любого сиюминутного импульса. Произвол потому является бессмысленным (единственный его смысл — слепой протест против устоявшихся форм) и неосознанным. Ирония здесь в том, что кажущиеся человеку «произвольными» и потому «новыми» импульсы и представления на деле также создаются существующим миром, господствующей в нём системой (её воспитанием, постоянным влиянием), как и шаблоны. Только это их происхождение остаётся для человека неизвестным. Не осознанная необходимость ведёт к несвободе.

Творчество же, единственно способное осуществить желаемое и породить новизну, не является ни воспроизведением готовых форм, ни набором хаотичных действий. Оно требует понимания и осознания: как и в каких условиях создавались имеющиеся шаблоны, как изменились условия сейчас и почему шаблоны устарели, в чём состоит новая необходимость, новый вызов эпохи, новая потребность людей, отвечая на которые только и можно создать нечто поистине новое.

Ильенков решал конкретную задачу в рамках существующей советской системы, опираясь тем не менее на «абстрактные» философские изыскания. Стоит ли удивляться, что философские вопросы занимали важное место в деятельности революционеров, которым нужно было эту систему строить (предварительно победив царизм и капитализм). Предшественником Ильенкова в работе над диалектической логикой нередко называют революционера Абрама Деборина, в 1907 году написавшего «Введение в философию диалектического материализма» (изданное в 1916 году), а после революции ставшего влиятельным преподавателем марксизма.

Роль Деборина в революции и развитии СССР может показаться незначительной; его работы справедливо обвиняют в «абстрактности» (что отмечал тот же Ильенков), оторванности от практической жизни; тем не менее, философа высоко ценили ключевые фигуры революционного движения, вроде Плеханова и Ленина. Косвенно его оценил и Сталин, при котором Деборина обвинили в «меньшевистском идеализме» (в чём позднее обвинят и Ильенкова).

«Введение» представляет собой критический очерк истории современной западной философии, постольку, поскольку те или иные учения были живы для критиков марксизма (и большевиков) после подавления революции 1905 года. Собственно материалистическая диалектика выводится Дебориным в самом общем виде как метод познания из логики Гегеля. Про их содержание написано крайне мало. Характерно описание Дебориным ситуации, в которой выходит книга:

Исследуя западную философию с точки зрения её подходов к познанию, Деборин выделяет две свойственных ей крайности: «рационализм» и «психологизм». В первом случае (яркий пример — Платон) говорится, что первичными в мире являются законы разума (человеческого, или высшего — божественного), которые согласно своей логике формируют мир. Соответственно, «истинное» познание мира осуществляется не через изучение окружающих предметов (теней, создаваемых разумом), а непосредственно разума, духа, Бога.

Во второй крайности (яркий пример — Дэвид Юм) априорные (изначальные) законы разума обычно не признаются. Психологизм основан на наблюдении, что все предметы окружающего мира познаются нами через органы чувств, через чувства: условное дерево есть для нас лишь комплекс из запаха, цвета, тактильных ощущений и т. д. Следовательно, нет ничего, кроме ощущений в нашей «голове». Мы имеем дело с нашими чувствами, а не с независимо существующим миром. Из этого «психологизм» заключает, что мира нет. Или, осторожнее, что мы ничего не можем про него сказать.

Однако человек в реальности почему-то стабильно приписывает каким-то «комбинациям ощущений» определённые качества и связи, не вводимые из чувств, вроде непрерывного существования (мы верим, что мир не исчезает, когда мы закрывает глаза) или причинно-следственной связи. Поэтому философы вроде Иммануила Канта дополнили «психологизм» «рационализмом»: познание человека строится на соединении чувственных ощущений («опыта») на основе врождённых, вечных законов разума.

Во всех этих случаях история творится в голове человека: в его ощущениях и «врождённых» мыслях. Объективный мир если и признаётся существующим, то считается непознаваемым. Как сказал бы «Ильенков», эти крайности приводят либо к произволу, либо к шаблону. Если категории «рационализма» не являются врождёнными, то они формируются обществом, властью, а значит это — шаблоны, догмы, смысл и ограниченность которых не осознаётся. Если мы концентрируемся на индивидуальных чувствах, то теряем всякий путь к истине и буквально выдаём желаемое за действительное. Утопии, разбивающиеся об действительность, — классический пример. Причём зачастую, как отмечали это психологи ХХ века (к примеру, Эрих Фромм), «желаемое» также задаётся нам под воздействием извне — например, рекламы.

Деборин противопоставляет «крайностям» диалектический материализм: человек является частью материального мира; материя находится в постоянном движении, поскольку содержит в себе противоречия; человек, взаимодействую с материальным миром, отражает его (со всей его логикой и противоречиями) в свой разум, в котором может мысленно работать с его отражённым образом, а потом попытаться внедрить «модифицированную» идею обратно в материальный мир — постольку, поскольку считается с его логикой и текущим состоянием. В принципе, дальше этого определения философ в своей книге не заходит.

Тем не менее взаимодействие человека с окружающим миром Деборин почему-то описывает как «чувственное созерцание». Как ни странно, из этой «мелочи» в дальнейших выводах вырастает ряд проблем. Говоря о материальном окружающем мире, мы представляем себе естественную природу, «естественного» человека и т. д., с которыми нам как материалистам якобы всегда надо считаться. Соответственно, мы должны заняться изучением физики, химии, анатомии, может быть — поиском изначальной «природы человека», выстраиванием «пирамиды» его потребностей. Мир становится для нас механистичным, прямолинейным, механистически-просчитываемым. И действительно, как перед революцией марксисты вроде Александра Богданова некритически «впитывали» «строго-научный» позитивизм, так и в 1920-е годы Деборину противостояли «механицисты», а в 1960-е Ильенков боролся с позитивистами и перекосами «кибернетиков».

Поэтому ещё Маркс подчёркивает: человек познаёт мир не через созерцание, а через труд, через практическую деятельность по его изменению. Мир «отражается» в голове не как в снимке фотокамеры, а уже в динамике. Человек постоянно изменяет мир под свои нужды; во взаимодействии с миром изменяется и сам человек, его природа.

Отсюда — важное замечание про отношение производственных сил и производительных отношений, как сказали бы в СССР — «базиса» и «надстройки»: после того, как силы породили отношения, отношения начинают развивать силы. Иначе говоря: материальный мир — это уже не только деревья и работа на станке, он включает в себя, например, СМИ, компьютеры и интернет; потребности человека — это уже не только еда и сон, но и те, что порождаются высокой культурой общества. Если индивид работает программистом и пишет код, это ничуть не меньше формирует особенности его психики, идеологии и т. д., не меньше задаёт его интересы, чем «материальная» работа на заводе. Условно говоря, если завтра человек создаст машину, которая воспроизводит в реальности любую его фантазию, то фантазия станет материальной силой и её законы, овеществлённые в мире, станут определять жизнь и логику дальнейших поколений.

Это не значит, что сегодня всякая идея становится действенной, истинной. Однако границы материального, с которым нужно считаться, значительно расширились: марксизму требуется не только и не столько естественно-научное исследование, сколько социологическое и, быть может, отчасти психологическое.

Можно предположить, что абстрактно-созерцательная позиция Деборина не слишком помогла диалектическому материализму в СССР стать действенной теорией; быть может, она повинна и в скатывании в критикуемый автором в 1916 году догматизм. По крайней мере, описание интеллигенции тогда до боли сходно с её состоянием уже в Перестройку. Впрочем, даже абстрактный уклон в диалектическую логику показался новому поколению философов 1930-х годов слишком опасным.

Вместе с тем даже приблизительно-экономическое изучение окружающего мира становится для большинства философов и революционеров и тогда, и сейчас слишком тяжким трудом. Левые мыслители ХХ века достигли больших высот в отдельных областях знания, вроде исследования языка, однако стали жертвой описанных Дебориным крайностей (например, заменив априорные законы разума априорными законами языка). Сегодня актуальная проблема — довольно произвольные поиски «действенной» замены марксизму, больше по признаку эффективности и действенности, чем научной состоятельности. В этом смысле, при всей абстрактности работ Деборина, они концентрируются на тех «азах», которые современный марксист должен всегда держать в голове.