Зачем «диванная» оппозиция зовёт Русь к топору?

«Суха теория, мой друг, / Но древо жизни пышно зеленеет!», — эти незабвенные строчки из «Фауста» Иоганна Вольфганга Гете кое-кому вновь оказались не в прок. Или позабыты в угаре страстей и амбиций. Распушив хвост на волне серии протестных акций, некоторые «диванные» оппозиционеры храбрятся, призывая себе в оправдание призрак революции. Это легко и приятно делать, сидя в Лондоне, рисуя в богатом воображении себя политическим «стратегом», двигающим по шахматной доске послушные собственной «руководящей» воле фигуры и пешки, в которых так не хочется видеть живых людей.

В поисках «горючего материала» такие оппозиционеры обращаются к «болотному» пафосу 2011−2012 годов, закладывая его в фундамент неизбежного, как им кажется, социального переворота, забывая, правда, что о номенклатурном происхождении того протеста еще тогда говорили и писали отнюдь не чиновники. А вполне квалифицированные и уважаемые журналисты самых разных изданий, которые приписывали всплеск протестных настроений отнюдь не классическому «верхи не могут, а низы не хотят», а в первую очередь взаимному противостоянию кланов («башен») внутри самой власти.

Сам ход событий, упомянутых 27 июля, если в чем-то и пересекался параллелями с акциями семи‑ и восьмилетней давности, то лишь просматривавшейся в нем смесью стихийно-локального недовольства столичными властями, которые в Москве так и не прижились, с теми же определенными раскладами в тех же верхах. Только расклады на этот раз, похоже, оказались несколько иными, далекими от прямолинейности страстей, бушевавших вокруг прежнего «тандема». Тогда не учли уроки классики: король с кардиналом всегда договариваются, а отношения на фоне их договоренностей между собой до последней капли крови выясняют гвардейцы с мушкетерами. Сегодня выстраивают умозрительные комбинации, играя в революцию. Но держа тем не менее в уме вариант с «преемником», опять-таки не учитывают, что два снаряда в одну воронку никогда не попадают, и что информационных утечек может быть сколько угодно, но сам факт, что оно утекло, говорит о том, что верить этому не нужно.

Поучая так называемых лидеров протеста, которые, оказавшись задержанными с самого утра, самим фактом последующих уличных событий доказали, что сами ни на что не влияют, и все происходит без них, «диванные» оппозиционеры, уверенные, что нет пророка в своем отечестве, обращаются к иностранным авторитетам, призывая себе в союзники, например, завзятого антисоветчика и русофоба Ричарда Пайпса с его надеждами на подрыв внутренней ситуации с помощью студенческого протеста. Также забывая при этом как минимум о двух вещах. Во-первых, что современная Россия — это не встроенная в западную смысловую ценностную систему Франция излета деголлевского правления, хотя даже там протест не был спонтанным, а очень грамотно подогревался теми околовластными кругами, кто был недоволен антиколониальным трендом «Пятой республики». И в своем разжигании тот протест прошел ряд стадий, которыми дирижировали интеллектуальные разработчики Франкфуртской школы с их памятным лозунгом «Маркс, Мао и Маркузе!» (последний — один из авторитетов этой школы, известен своими призывами к «революции удовольствий», проповедовавший необходимость «контроля над личностью», который обеспечивается «удовлетворением инстинктов»).

В России, когда разгорается, инстинкты становятся побоку. Как и откатывающиеся на глубокую периферию студенты. В игру, как помним по роману И. С. Тургенева «Отцы и дети», вступают совершенно другие силы с иными интересами, иным уровнем пассионарности и, самое главное, с иными представлениями о целях и задачах.

Автору этих строк, много лет проработавшему в структурах региональной власти Кузбасса, приходилось наблюдать это воочию, изнутри процесса, еще в 2010 году, когда в результате трагедии на шахте «Распадская» на улицы выплеснулся протест, очень похожий на хорошо подготовленный. И чей-то анонимный голос, загримированный под некий «Союз жителей Кузбасса», но стилистикой рассылавшихся в Сети обращений очень похожий на уголовный элемент, стал провоцировать протестующих именно на радикально противоправные действия. Способные довести ситуацию до неуправляемости и сорвать ее в штопор. Может, в этом и состоял тот расчет? «Диванные», увлеченные революционной романтикой, просто не в силах не то, чтобы просчитать, но даже заложиться на хаос, который неизбежно возникает на пике противостояния, когда одни нити управления потеряли, а другие — еще их не перехватили. Эта ситуация — рай для уголовного элемента потому, что первое, что происходит, — с улиц исчезают проклинаемые «диванными» правоохранители. И на них выходят другие. И только потом, через некоторое время, которого многим попросту не хватает, чтобы выжить, становится можно говорить о каком-то осмысленном, организационно и идеологически оформленном содержании, способном восстановить — нет, не страну и не власть, а хотя бы элементарный общественный порядок.

Но даже в этом случае… Всю эту махину очень трудно сдвинуть. Но если, не дай Бог, удастся, сами и угодят под каток, ибо за Февралем в России неизменно следует Октябрь, напрочь лишенный молодежной романтики. Настоящей революцией в нынешнем «оранжевом» ее понимании был Февраль, в Октябре же происходила реставрация, и вопрос стоял о сохранении развалившейся государственности, добиться которой в условиях подожженной февралистами вакханалии можно было только путем восстановления социальной справедливости со всеми свойственными немирному процессу перегибами. Лондонским «диванным» оппозиционерам это невдомек. С нескрываемым восторгом кликушествуя об «игре с нулевой суммой», в которую якобы безвозвратно скатились власть и оппозиция, и в которой ставки задраны до планки «или — или», они своим умишком не догоняют, что на выходе, если этот пожар поджечь и раздуть, получится ни то, ни другое, а нечто третье, которому и первые, и вторые одинаково чужды и враждебны.

Во-вторых, ссылки на Пайпса и поэтому, и просто сами по себе теряют смысл. В том числе и потому, что даже он к России относился пусть с не афишируемым, но очевидным пиететом, понимая всю глубину ее государственной устойчивости. «Россия, подобно сердцу, сжимаясь в трудные времена, всегда готова в более благоприятные разжаться, вернувшись в прежнее состояние», — эту его мысль пропагандисты революционного разрушения игнорируют потому, что она чрезмерно усложняет им задачу, привнося в черно-белую схему элемент многофакторности и многоцветности, до которой им расти — не вырасти. И которая им поэтому не видна. Особенно из Лондона. А не боятся они этой сложности потому, что не усвоили исторических уроков и воспринимают только все ту же черно-белую картинку, хотя, казалось бы, неужели так сложно заглянуть в нынешнюю украинскую реальность и осознать, что она родом оттуда — из событий столетней давности. И была в тех событиях, в той Гражданской войне — ни с красными и не с белыми, а лишь с самой собой, третьей силой, одинаково с ними несовместимой, вопреки схемам «диванных» оппозиционеров, примитивно и тогда поделивших политический спектр на наших и не наших.

Ирония судьбы: даже «партия ЗЕ» на сегодняшней Украине выступает под тем же «зеленым» флагом. С тем же «самостийным» духом и с тем же лозунгом «Бей белых, пока не покраснеют, бей красных, пока не побелеют!». И разве большой секрет, что именно под планы подобной дестабилизации и создавались нынешние украинские закладки, еще в 2009 году, при Ющенко, пытавшиеся превратить Киев в центр российского регионального сепаратизма? «Диванные» такие смелые и сильные, что готовы поджечь фитиль, демонстративно игнорируя «третью силу», или они просто не догадываются об ее существовании?

Памятуя о притче про правду и кривду, следует, невзирая на показную респектабельность, ткнуть их носом еще в одно, пренеприятное обстоятельство. Это не власть собирала незарегистрированным оппозиционерам фальшивые подписи, ибо если она и попыталась бы это сделать, имея в виду дальнейшую умную двухходовку, неужели трудно было подобный данайский дар не принять? Это сами оппозиционеры, памятуя о собственной непроходимости и не собираясь в действительности работать в законодательном органе, решили устроить «китайскую ничью» и использовать выборную кампанию в своих целях, переместив ее на улицы. Собрать нужное количество подписей им было не по силам изначально. Потому, что не привечающие чиновную номенклатуру граждане еще меньше уважают профессиональных ниспровергателей, никогда и нигде, кроме огульной критики, себя не проявивших, не умеющих системно и повседневно работать и не желающих этому учиться. И потому обожающих яркую, скандальную браваду и фронду, рассчитанную на маргиналов, лишенную содержательного смысла. Не дали бы им этих подписей, даже добивайся они их честно. Из инстинкта самосохранения не дали бы.

Но они их по-честному получить и не пытались. Сами лондонские «диванные», ради пропаганды революции идущие на сделку с собственной совестью или что там у них вместо нее, прекрасно этот момент понимают. Потому и стараются его замазать, пуская в ход весь недюжинный дар своих псевдоаналитических фантазий.

Говорят, как корабль назови, так он и поплывет. Подобный сюжет в свое время был блестяще описан еще Владимиром Высоцким в песне о правде и лжи. «Некий чудак и поныне за правду воюет, / Правда в речах его правды на ломаный грош. / Чистая правда со временем восторжествует, / Если проделает то же, что явная ложь…», — таковой оказалась у знаменитого барда итоговая, финальная мораль сей басни.

Вот она и восторжествовала. Так-то, господа…