Вознесение змей на литературный олимп: идеальный сборник короткой прозы

Людмила Петрушевская — при всей кажущейся парадоксальности данного утверждения — один из самых недооцененных современных писателей. В массовом сознании она остается неким абсурдистским мастером, создательницей знаменитых «Пусек бятых» и мгновенно ушедшей в народ фразы про некузявую бутявку. А на самом деле Петрушевская — один из глубочайших современных прозаиков — при том, что она давно существует вне отечественного литературного контекста, а прочно застолбила свое место в контексте мировом.

Начнем с того, что Петрушевская — единственный российский писатель, получивший одну из самых престижных мировых литературных премий: World Fantasy Award — что мгновенно возносит писателя на олимп фантастики. Но увы — почему-то никто из фантастов не признает Петрушевскую «своей», да и у массового читателя при словах «современная отечественная фантастика» возникают совсем иные имена.

Но сборник Петрушевской «Нагайна, или Измененное время» наконец-то расставляет все на свои места. Впервые под одной обложкой собраны ее ключевые прозаические тексты — рассказы, повести и сказки. Все — невероятно глубокие, все — потрясающе разноплановые и неизменно демонстрирующие высочайший литературный талант автора.

У этого сборника, конечно, есть одна центральная мысль — и она не то что не скрыта от читателя, напротив, она представлена настолько выпукло и точно, что не заметить ее просто невозможно. Мысль эта вопиюще проста, если не сказать — наивна, и по-толстовски афористична: смерть есть, но ее нет.

Вся короткая проза Петрушевской, собранная в «Нагайне», — это отрицание смерти, вне зависимости от того, что мы по этому поводу думаем, и какое место понимание вечности занимает в нашем собственном мировоззренческом контексте. Вот любимая девушка возвращается к своему избраннику в новом образе — и его задача только в одном: узнать ее. Вот поэт Александр Блок приходит к своей читательнице и разговаривает с ней, и совершенно не важно, что ни его самого, ни самой читательницы уже нет на свете: зато на терраске старой дачи есть диванчик, и на нем уставшему поэту будет удобно отдохнуть.

И даже когда Петрушевская вдруг уходит в жесткую сатиру, как происходит в ее сказках, в тех же «Судьбе Ноля» и «Царевне-лягушечке», то здесь на первый план выходит ее умение выстраивать фразу, ее певучий и фантастически музыкальный язык: «Он чуть не заплакал от благодарности и снова забрался к ней на закорки. И она, как всякая верная жена, подчинилась его воле и поволокла мужа вдаль». Ну скажите, кто еще может так легко, едко и вместе с тем точно разложить бесспорный штамп о нелегкой женской судьбе?

Петрушевская провокационна, но ее провокация — не столько содержательная, сколько лингвистическая, и тому порукой блестящий короткий «Наш блохнот» — эдакий парафраз пелевинской «Жизни насекомых», да и, по большому счету, игра на поле Кафки, только куда более задорная и по-детски наивная: «Блохи живут в блохословенном мире, в блоханстве. Они все время пьют. И они мечтают о мировом блохосподстве. Чтобы все говорили на языке блохинди».

Но главный, все резюмирующий и все разрешающий текст в «Нагайне» — это маленькая повесть «Три путешествия, или Возможность меннипеи», в котором Петрушевская становится по-борхесовски символична — и в этот раз умело обыгрывает один из главных бродячих сюжетов: рассказ о странствии. Она насыщает текст разнообразной символикой, вставляя образы-цитаты из множества произведений мировой литературы, этот текст — как картинка-загадка, найди, кто где спрятался. Но все — ради того, чтобы разрешить повествование мощнейшей кодой, обреченной констатацией, столь же понятной, сколь и шокирующей: «Еще один жанр литературы — дорога, по которой мы не пошли».

Собственно, есть ли лучшее описание фантастики вообще? Вот оно — «дорога, по которой мы не пошли». Может быть, уже никогда не пойдем, может быть, еще не пошли, но это — неизвестная дорога, на которой мы вряд ли окажемся, но додумать и достроить которую в собственном воображении мы можем. Именно это и делает Петрушевская в своих текстах — странных, ярких, точных, смешных, страшных и прекрасных.

Она и сама по себе — явление: с ее вечными шляпами, с ее пронзительным звонким голосом, с рассказами о собственных снах и с возможностью творить в любых жанрах. Петрушевская необычайно плодовита: она выпускает и собственные песни (и исполняет их сама), и стихи, и даже детективы. Но главный ее жанр — это все-таки короткая проза: рассказ и повесть, когда на десяти страницах символов и смыслов хватает на несколько романов. И то, что лежит в основе этих рассказов, — внутренняя вера в свет, в победу иррационального, но благостного над рациональной жестокостью — в этом и состоит глубочайший авторский пафос Петрушевской (если по отношению к ней вообще допустимо употреблять слово «пафос»).

И то, что она существует вне жанров, вернее, за рамками жанров, — и видно в «Нагайне». Как раньше: непонятно о чем, непонятно, куда отнести, — давайте определим как фантастику. А на самом-то деле, это никакая не фантастика — а просто срез с нашей реальности: та сторона человеческой жизни, которая не видна обычному глазу, но которая, безусловно, существует. И соприкасается с этой частью реальности наша душа. Так что — читайте с открытой душой, и вам откроется удивительный мир. В котором есть свет, в котором возможны маленькие, простые, но такие понятные чудеса, и в котором нет и не может быть смерти — там о ней просто не слышали.

Об авторе книги. Людмила Стефановна Петрушевская родилась 26 мая 1938 в Москве в семье служащего. Окончила факультет журналистики Московского университета. Работала корреспондентом московских газет, сотрудницей издательств, с 1972 — редактором на Центральной студии телевидения.

Первым опубликованным произведением автора был рассказ «Через поля», появившийся в 1972 в журнале «Аврора». С этого времени проза Петрушевской не печаталась более десятка лет. Профессиональные театры начали ставить пьесы Петрушевской в 1980-е: одноактная пьеса «Любовь» в Театре на Таганке, «Квартира Коломбины» в «Современнике», «Московский хор» во МХАТе. Проза Петрушевской продолжает ее драматургию в тематическом плане и в использовании художественных приемов. Её произведения представляют собой своеобразную энциклопедию женской жизни от юности до старости. Пишет сказки как для взрослых, так и для детей.