Социализм с исламским лицом: кто унаследует дело полковника Каддафи?

Полковник Муаммар Каддафи теперь уже прочно вошёл в историю как несправедливая жертва империализма стран НАТО. В 2011 году русскоязычный интернет был заполнен текстами и картинками, изображавшими ливийского лидера чуть ли не как второго Сталина, «жёсткого, но справедливого», стоящего в белом на фоне тёмных западных президентов.

На то были все формальные основания: свергнув короля, Каддафи начал строить в Ливии ни много ни мало исламский социализм; режим, по уверениям полковника, более демократичный и более коммунистичный, чем все демократии мира, включая СССР. Наконец, строительство это велось не стихийно: перед объявлением в стране народовластия (Джамахирии) Каддафи описал и обосновал его в труде, который превозносил как панацею и новую библию — «Зелёной книге». И правда: по скудным данным о внутреннем устройстве Ливии всё же можно сказать, что она была самым «социально-ориентированным» государством региона.

Однако для антизападной риторики оказалось достаточно образа Каддафи как просто «неплохого» правителя — не важно, что именно он хотел сделать, что у него получилось, а что нет. Реальное устройство ливийской жизни остаётся для нас непростым вопросом; к счастью, основные политические тексты, вроде «Зелёной книги» (1976−1979), сегодня доступны русскоязычному читателю. Что же нового предлагает полковник?

Каддафи вскрывает суть своего учения, не дойдя даже до первой главы: в предисловии 1987 года, адресованном «советским читателям» (нашей элите?). Полковник сходу ставит себя в один ряд не только с Мао Цзэдуном (сравнение «Зелёной книги» с маленькой «Красной книжечкой» китайского лидера), но и с пророком Мухаммедом, Иисусом и даже самим Иеговой! Причина тому — в том, что Каддафи открыл конечную истину бытия по крайней мере в его политической сфере. Адресуясь к коммунизму и Марксу, полковник тем не менее приветствует Перестройку, которая есть «единственный путь» к новой теории.

Выглядит этот текст фантасмагорически: атеистической стране пишут про новую религию; адресуясь к диалектическому методу, предполагающему вечное развитие, говорят про конечную истину; государству, в котором даже Перестройку направляет Партия, предлагают народные конгрессы (низовую самоорганизацию). И так далее. Текст, который должен состоять из формальных добрых пожеланий, является по сути издёвкой над СССР — и ленинским, и перестроечным.

Всё это — не случайно. Ключевая черта Каддафи как идеолога — в том, что он вообще не замечает противоречий, нигде и ни в чём. Характерно, что даже в своей речи на Ассамблее ООН (также приведённой в издании) по поводу агрессии против Ливии, он пытается призвать все страны одуматься и объединиться во имя всеобщего мира и благоденствия! При том, что подобные призывы чередуются в его речи с констатацией прямо противоположной реальности международных отношений: столкновения интересов различных стран.

Соответственно, главный возникающий у читателя вопрос: как полковник соединяет традиционный ислам с социализмом, разрешается просто — никак. Каддафи постоянно пытается усидеть на всех стульях, создать видимость примирения всех интересов, собрать в одну кучу черты всех экономических и политических систем.

Итак, сама «Зелёная книга» начинается за здравие: с противопоставления выборной демократии прямой власти Советов (здесь — народных конгрессов, профсоюзов и образующихся на их основе организаций). Каддафи справедливо критикует парламентаризм, при котором избраться способен только богач, а активность граждан ограничивается проводимым раз в несколько лет голосованием за каких-то непонятных людей. Далее полковник критикует партии, так как они имеют тенденцию отрываться от «низов» и становиться новой управленческой элитой, с собственными узкими интересами. Всё это называется в «Зелёной книге» орудиями правления, которые всегда управляются малыми группами и перетягивают политическое одеяло на себя.

Полковник идёт дальше и заявляет: даже если на демократических выборах победит кандидат, набравший 51%, он всё равно будет осуществлять диктатуру — если не своей партии, то этих 51% над другими 49% населения. Но что же это за умозрительное «большинство», и чем оно объединено?

Как бы отвечая на этот неназванный вопрос, Каддафи критикует классовое сознание: мол, деление на классы раскалывает общество, тогда как главное — это единые интересы «народа». Но как же в политике отделить мух от котлет, т. е. реально существующие классовые интересы от общенародных? Ответ Каддафи прост: загнать всех граждан в общие «народные конгрессы» (территориально-племенные организации) и профсоюзы. Тогда общие интересы определятся… путём общего голосования и выборов в конгресс следующего уровня!

Таким образом, мы пришли… к парламентской демократии! Дополненной некими профессиональными союзами — правда, остаётся не ясным, получает ли человек, состоящий и там, и там, два голоса?

На деле это — анархизм Прудона и позднего Кропоткина, надеющийся, что все противоречия капиталистического общества разрешатся сами собой, если дать всем людям полную свободу и возможность непосредственно участвовать в политике.

Измученные и социал-демократией, и правыми партиями «общенародные интересы» становятся для Каддафи камнем преткновения. Остаётся непонятным: если они так сильны и так «естественны», почему же вся история человечества ознаменована победой классовых интересов (угнетателей — аристократов, буржуазии) над народными?

Например, Каддафи критикует Конституцию, потому что она написана людьми — т. е. представителями какой-то конкретной группы, класса, оказавшегося у власти. Ей полковник противопоставляет некий естественный Закон (конечно, с большой буквы!), неясным образом созданный «народом». Дальше Каддафи обнаруживает удивительное совпадение: лучшим выразителем этого Закона является… Религия (читай — ислам)! При этом полковник закрывает глаза на очевидную вещь: реальная религия, и в плане трактовок, и в плане тут и там обнаруживающихся «дополнений» и «корректировок» к исходным текстам, сама создаётся конкретными людьми, выражающими чьи-то узкие интересы. Отсюда — вечные религиозные войны.

В экономической части своего учения Каддафи концентрируется на критике государственной собственности. Мол, наёмный труд остаётся наёмным, даже если наниматель — государство. В предельно невнятных выражениях полковник рисует идею, подобную прудоновской: работник должен получать всю произведённую им прибавочную стоимость, то есть весь продукт, за вычетом затрат на амортизацию и сырьё. Поэтому вместо социалистической системы, когда рабочий как бы делает свой вклад в общий котёл, а потом получает из него отмеренную ему системой долю, Каддафи предлагает некую систему «партнёрства». По всей видимости, имеется ввиду что-то вроде распределения между работниками акций предприятия, на котором они работают.

Полковник пересказывает мечту анархистов: общество мелких собственников. С той лишь поправкой, что доход, превышающий необходимый человеку для существования, конфискуется у него государством… Что сразу делает ситуацию нелепой: ты как бы и владелец своего предприятия, но всегда есть некий «Большой брат», мешающий тебе реализовывать своё владение. Это противоречие должно разрешиться либо в сторону того, что собственники устранят внешнюю помеху и станут полноценными капиталистами, либо в сторону ликвидации «частной» собственности.

Фундаментальная проблема же здесь в том, что производство в современном мире становится всё более общественным: на то, чтобы ты смог нажать кнопку, запускающую станок по сборке автомобиля, должны работать тысячи, если не сотни тысяч других людей — от шахтёров и сталелитейщиков до поваров и дворников. Выделить лично твою долю в конечном продукте можно лишь очень условно.

В итоге, неясные «общенародные» интересы сходятся у Каддафи с конкретным «народным» Законом, а также с невнятным устройством экономики, основанном на мелкой частной собственности. На всё это в «Зелёной книге» накладывается жёсткий национализм: требование единой религии и единого языка в государстве — вероятно, как проявления того же «всеобщего». Кто же в этой системе является мерилом, разграничителем «общенародного» и частного, классового? Свободное творчество масс?

Из книги выходит так; но на деле таким «верховным судьёй» стал сам Каддафи. Под видом стомиллионного «Третьего пути» полковник описал идеализированный образ существующей в Ливии племенной системы. Насколько можно судить, ливийское общество в прошлом веке находилось на стадии, когда в многочисленных родах и племенах ещё не развилось (или по крайней мере не проявилось) внутреннее неравенство.

Конгрессы Каддафи — по сути эти самые племена. Их представители — шейхи, лидеры групп. Из-за неразвитости внутриплеменных различий (или уже из-за фактического отсутствия демократии в племени?), племенные интересы берут верх. Пресловутое «партнёрство» работников — есть, вероятно, племенная собственность.

Каддафи пытался объединить племена вокруг контроля над «рогом изобилия» — нефтедобычей. Под видом «низовой демократии» он раздавал всем сестрам по серьгам: всем шейхам — по местам, всем племенам — по доле от трубы. Чтобы проводить интерес государства (читай: Каддафи и властвующего племени), была создана вертикальная структура комиссаров — спущенных «сверху» людей, призванных блюсти интересы «общенарода» против частных интересов отдельных групп. Выступления против неё жестоко карались.

Пока всё шло хорошо, растущие внутренние противоречия затушёвывались. Но в XXI веке, с одной стороны, выросло внутреннее неравенство в племенах (и также между племенами), с другой — началось внешнее давление на систему. Естественно, объединённая одним Святым духом система рухнула.

Племена разбежались, сразу обнаружив у себя частные интересы. Они же, после гибели Каддафи от рук врага, обнаружились и у полковника: особняки по всему миру, акции иностранных компаний и вложения в политиков, роскошные изделия из золота.

Сила системы Ливии — в опоре на активные, организованные, относительно «низовые» группы, в которых ещё не произошло окончательного внутреннего деления. Необходимость уравновешивать интересы многих субъектов привела к созданию социально ориентированной экономики.

Слабость Джамахирии — в том, что в племенах (и между племенами), служивших «низовыми» структурами, с развитием экономики (чем дальше — тем всё более капиталистической) обострялись классовые противоречия. Если у классовых организаций есть стабильный общий интерес — классовый, то у территориальных и племенных организаций такого интереса нет. Каддафи не «преодолел» внутренние противоречия в своей Джамахирии — он просто до них «не дошёл». До какого-то момента, конечно.

К сожалению, идея «всенародности» — это старые грабли, на которые не раз нарывались искренние революционеры и которыми сознательно загораживались политики, стремящиеся установить диктатуру своего класса или своей группы под видом интересов «народа», никогда не совпадающих с интересами большинства населения (угнетённых классов). Как показывает опыт Каддафи — даже сильное религиозное чувство и наличие архаичных племенных структур не способно перевесить классовое различие. Нужно не закрывать на него глаза, а строить свои планы исходя из чёткого понимания, с каким обществом ты имеешь дело. И не бояться, что какие-то интересы меньшинства будут ущемлены: бесклассовое общество — то, что ещё нужно построить в ходе долгих преобразований, а не то, в чём можно просто всех убедить.