Стреляющий взглядом: “Долларовая трилогия” Серджио Леоне

Серджио Леоне часто забывают, когда речь идет о великих мастерах. Леоне — режиссер не попсовый, впрочем, как и сами спагетти-вестерны. Хотя жанр абсолютно зрительский. Итальянец европейских вестернов — уже звучит экзотично и архаично. Выросший в фашистском Риме, Леоне снял лишь семь фильмов, из которых шесть можно назвать авторскими. Пеплум «Колосс Родосский» — кино студийное. Творчество итальянца разделено на две трилогии: «долларовую», куда входят «За пригоршню долларов», «На несколько долларов больше» и «Хороший, плохой, злой», и «Однажды» — «Однажды на Диком Западе», «Однажды была революция» и «Однажды в Америке».

Ремейк, Иствуд, Морриконе

Самая известная — «долларовая». Чем дальше, тем приключения каждого спагетти-вестерна становятся больше, хронометраж длиннее, сюжеты сложнее и музыка Эннио Морриконе, которая заслуживает отдельного внимания, волнительнее и эпичнее. Больше, длиннее и необрезаннее. Забавно, однако, что чисто американский жанр воскресил итальянец, переделавший японского «Телохранителя» (Yôjinbô) Акиры Куросавы, который на свой лад переделал американский вестерн. А американец Уолтер Хилл в «Герое-одиночке» — итальянца Леоне. «Великолепная семерка» со Стивом Маккуином и Чарльзом Бронсоном — тоже ремейк куросавовских «Семи самураев», и иствудовский «Непрощенный» был переделан японцами. И «Джанго освобожденный» Квентина Тарантино — современный спагетти-вестерн, только не про вчера, а про сегодня. Черный реванш в жанре. Неслучайно и то, что первая глава тарантиновских «Бесславных ублюдков» называется «Однажды в оккупированной нацистами Франции». И новый, девятый (который десятый) фильм Тарантино называется «Однажды в Голливуде». Вот только там, где Леоне молчит, Тарантино болтает.

Именно Серджио Леоне, который в свое время мог взяться за «Крестного отца» и блокадный Ленинград, открыл Клинта Иствуда, сыгравшего Человека без имени, позже превратившегося в Грязного Гарри. Фильмы о жестоком нью-йоркском полицейском — те же вестерны, но в городском антураже. Благодаря спагетти-вестернам Иствуд попал из ковбойского ТВ-сериала в мир большого мужского кино. Иствуд и сформировал жанр, а потом деконструировал в «Непрощенном», переосмысляя значение героизма.

В отличие от других евро-вестернов (тогда же вышел фильм с квинтэссенциальным для жанра названием «Пистолеты не спорят»), леоновская трилогия, объединенная анонимусом Иствуда, демонстрирует, что итальянцу не интересно просто подражать американцам. Даже титры, похожие на «бондовские» или «психовские», задают другую атмосферу, злую, отличную от классических вестернов. Разумеется, спагетти-вестерн, обильно политый «томатным соусом», невозможен без музыки Эннио Морриконе. Вместо оркестра звучат свисты, выстрелы, удары кнутом, конные скачки, гитарные струны и берущие за душу духовые. Это не просто жанрообразующий саундтрек, а судьба персонажей с такими же разбитыми в кровь лицами, как пыльный и измученный фронтир.

Стреляй, а не болтай

Итальянский первопроходец постмодернизма умел ставить кино дешево и сердито, и это видно в «За пригоршню долларов», сделанном если не за пригоршню, то явно без голливудского размаха. Вроде всё как в Америке, только скромнее, жестче и веселее, а в роли Дикого Запада — Испания. Леоне играется с американской жанровой иконографией, а суть евро-вестернов одна — изображение одинокой, алчной и подлой натуры человека. Как говорится в «Хорошем, плохом, злом»: «На свете есть два типа людей: те, кто копают, и те, у кого заряжен пистолет». В вестерне мужика определяет пушка, и побеждает тот, у кого она больше.

Герой Клинта Иствуда — Человек без имени и прошлого — фигура загадочная, мифическая, если не сказать религиозная. Уже своей анонимностью приходящий из ниоткуда и уходящий в никуда стрелок — другой. Не благородный альтруист, а хитрый наемник, работающий в одиночку. Герой вестерна — не только Иствуда — всегда убийца, ведущий свою игру. Этот герой убивает не потому, что хочет, а за дело, как Антон Чигур в «Старикам тут не место», одержимый мессианской правотой. Смысл жизни — выживать. «Мексиканские власти с одной стороны… может, американские с другой, а меня раздавят прямо посередине» — вечный расклад там, где даже самый виртуозный убийца оказывается таким же чужим, как итальянец в традиционно американском жанре, превращенном этим же итальянцем в оду человеческим лицам. Но ирония и трагедия в том, что вестерновский человек разделен не между добром и злом, а между «плохим» и «злым», и единственное спасение — оружие. Как выживают в спагетти-вестернах? Стреляют. Итальянец изучает узнаваемый жанр и изнутри, и со стороны, но вместо осмысления вечных морально-нравственных дилемм, размышлений о справедливости, бессмысленности мести и войны, зритель получает простой и понятный урок — «хочешь стрелять — стреляй, а не болтай».

Идеальный сиквел

Эстетически спагетти-вестерны искусственные, стилизованные, избыточно театральные, а грубая, вульгарная, даже топорная игра актеров превращает жанр в пародию. Хотя, возможно, этого автор и добивался. И хотя классикой жанра принято считать последний фильм трилогии, который правильнее назвать «Хороший, плохой, смешной», моим любимым остается второй — «На несколько долларов больше». Действительно, «Хороший, плохой, злой» — грандиозная эпопея апокалиптического размаха с гуманистическим посылом. Этот военный роуд-муви — «Апокалипсис сегодня» Серджио Леоне, а «На несколько долларов больше» — просто идеальный сиквел. В этом фильме Леоне находит место чести и товариществу в мире жадности и предательства. Здесь совершенно гениальна дуэль персонажей Клинта Иствуда и Ли Ван Клифа, охотников за головами, которые стреляют по шляпам друг друга, показывая, кто батя на фронтире, чтобы потом сесть за стол и распить бутылку виски. И то, что Ван Клиф может посоперничать с Иствудом — показатель отличного и вестерна, и продолжения, хотя все три фильма можно воспринимать как отдельные, самодостаточные истории. А сюжеты классические, вестерно-гангстерские — про ограбление. В сиквеле не забыта и авторская ирония, характеризующая спагетти-вестерн: персонаж Ли Ван Клифа одет в священника, держащего в одной руке Библию, а в другой — не дающий осечек револьвер. Такие мелочи делают вымышленный мир реальным и актуальным.

Серджио Леоне умудряется романтизировать даже самую кровавую историю. Охота за деньгами превращается в драму не только убийц и тиранов, но и трагиков, испытывающих судьбу. «На несколько долларов больше» оборачивается драмой о любви и мести. Маэстро будто возводит миф в статус трагедии. И ведь правда, о чём могут быть спагетти-вестерны, если не о смерти? «Там, где жизнь ничего не стоит, иногда обретает цену смерть». Если у Серджио Корбуччи герой тащит гроб, то у Серджио Леоне герой полумертвецом в гробу прячется. А перестрелка в конце «Хорошего, плохого, злого», мощнейшая по постановке сцена в истории кино, происходит не где-то, а на кладбище.

Кроме людей, в этом условном и символичном приключении важную роль играют время и пространство: в одном — строительство железной дороги, в другом — гражданская война, но главное — бесконечные песчаные просторы, где с приходом «цивилизации», то есть законов, каждый вынужден жертвовать свободой. Сам Клинт Иствуд называет вестерн «фантазией, где закон и порядок выстроены вокруг личности героя, когда он мог бы сам о себе позаботиться». А порядок этот устанавливает тот, кто ловчее с оружием, но не для того, чтобы защищать общество, а чтобы в конце концов умчаться в даль, подальше от жестокого и безнадежного города, где значение человека ничтожно. В спагетти-вестернах человек — грешник по определению, и, видимо, не только в рамках жанра, потому что людскую дикость мы видим не только «там». Вот и «Брат» Алексея Балабанова — идеальный образец вестерна, только русского.

Язык вестерна

Вообще, вестерны делались в Италии и раньше, но именно Серджио Леоне определил стиль жанра. Леоне так же значим, как Хичкок, Трюффо, Тарковский или носивший ковбойскую шляпу Мельвиль. Метко выразился Серж Тубиана, некогда главный редактор Cahiers du cinéma, рупора французской новой волны: «Языку предшествует жестокое, телесное насилие. Мостом между европейской и американской традициями был Серджио Леоне. Насилие у него совершенно хореографично, идет из оперы. Его настоящий темперамент был оперный: значение жеста, голоса, тела».

Язык героев вестернов и впрямь беден, разговоры, скорее, признак слабости, зато богат язык самого Леоне, чье творчество ни с чем не перепутаешь: широкоэкранные панорамы, крупные планы глаз, называемые «итальянскими», будто режиссер вглядывается в душу персонажа, ритмичный, дерзкий, как пуля резкий монтаж, быстрый темп повествования, напряженное затишье перед стрельбой, подчеркивающее судьбоносность момента, ковбойские ракурсы, циничные герои, беспощадные злодеи и великолепная музыка. Но главное, что есть в спагетти-вестернах — шляпы, пистолеты и то, как мужики курят сигары. А грозный прищур героя унижает и уничтожает врага на расстоянии. Походка, взгляд, движения рук становятся содержанием человека с револьвером.

Картины патриарха спагетти-вестернов мифические и саморефлексивные, поэтичные и загадочные, нигилистичные и анархичные. Герои Леоне — джентльмены удачи, которые не ценят человеческую жизнь, только деньги и свободу, и мужественно пронзают меняющийся мир взглядом, как режиссер пронзает жанр, наблюдая за ним и оставаясь верным себе. Серджио Леоне был режиссером большого кино, художником, которого было слишком мало.