Как не наше кино стало нашим
«Игра в пустяки» — вторая книга кинокритика Дениса Горелова в импринте «Книжная полка Вадима Левенталя». Первая, «Родина слоников», что называется, зашла бодро: собрала охапку восторженных рецензий, засветилась в лонг-листе «Просветителя», шорте премии «Новая словесность» (более известной как «НОС») и даже, кажется, отправилась на доптираж, что для сборника кинорецензий не совсем типично.
Но «Родина слоников» была составлена из рецензий на отечественные фильмы, ставшие лидерами кинопроката за последние полвека существования СССР — с заходом в аналитику, с разбором полетов во сне и наяву. «Игра в пустяки» проще и, извините, дурашливее — на что, собственно, и намекает позаимствованное у философствующего медвежонка Алана Милна название. Новый сборник Горелова посвящен зарубежным лидерам советского кинопроката, а цензура, допускавшая (или не допускавшая) такие картины на наши экраны, работала непредсказуемо — но почти всегда по принципу максимальной экономии ценных инвалютных рублей.
«Голливуд у нас лимитировался шестью фильмами в год, причем на мейджор-студии не хватало денег, гнали копеечный трэш или протестное кино, дешевое по определению», — пишет Горелов в предисловии к одному из разделов. Понятно, что разбирать такое всерьез — себя не уважать.
К счастью, автор и не пытается. У него совсем другой подход, другая концепция. Денис Горелов не рассуждает о всемирно-историческом значении и социально-философском подтексте каких-нибудь «Новых Амазонок» или «Анжелики, маркизы ангелов», не дай боже. Тексты, собранные на страницах «Игры в пустяки», по сути своей даже не рецензии — монолог мальчишки, пересказывающего товарищам по двору сюжет очередного фильма, монолог, то захлебывающийся от восторга, то сочащийся сарказмом (а часто то и другое одновременно). Другой жанр, другая интонация, другой посыл.
Книга разбита на разделы по странам-производителям киноконтента — «Наша Америка», «Наша Болгария», «Наша Британия» и т. д., вплоть до «Нашей Японии» — но с очевидным упором на «нашу». Это важно, это принципиально. Лидерами проката в СССР становились разные фильмы: во всех отношениях удачные, крепкие середнячки, и — особенно часто — полная шелуха, тот самый «копеечный трэш». На гребень волны их выносила не оригинальность сценария, не игра актеров, не режиссерская изобретательность, а нечто совсем иное. Хихикая и балагуря, Горелов без труда находит этот общий знаменатель: совпадение с мифологемами, укоренившимися в советском обществе. «Генералы песчаных карьеров» Холла Бартлетта, «Каскадеры» Марка Лестера, «Гонщик «Серебряной мечты» Дэвида Уикса тютелька в тютельку попали в подростковый «пацанский» миф: пронзительная безотцовщина, дворовое братство, «романтика общего стола и хлеба»; адреналиновый драйв, культ скорости, силы, поминутного самоопреодоления — все как мы любим. «Тридцать девять ступеней» Джона Шарпа идеально совпали с советским представлением об Англии и англичанах с их неизбежными твидовыми пиджаками, смогом, Биг-Беном и файф-о-клоком. В «Зите и Гите» Рамеша Сипи воплотились потаенные чаяния нашей замордованной провинциальной золушки-снохи: вот явится из ниоткуда чудесная избавительница, тут-то и отольются кошке мышкины слезки!.. (Но вообще об индийском кино и его поклонниках автор отзывается безжалостно: «Писать о Болливуде уныло и ни к чему: потребители фильмов «Вечная сказка любви» и «Хитрость против алчности» обычно не умеют читать»). «Козерог-1» Питера Хаймса проливал бальзам на сердца доморощенных конспирологов: раз в фильме янки на Марс не летят, стало быть, и на Луну не летали! И так далее, насколько хватит пленки фабрики «Свема».
Другой вариант — «от противного». Прогрессивное западное кино, не говоря уж о братском восточноевропейском, по идее должно было сурово бичевать пороки и обличать загнивающую капиталистическую систему. В итоге советские подростки (и не только подростки) валом валили на голливудские (и не только голливудские) фильмы, чтобы хоть одним глазком взглянуть, роняя слюни, на это подчеркнуто пышное, откровенно гротесковое загнивание. Обольстительные кокетки в мини-юбках, доллары в тугих пачках, опасный блеск ствола на заднем сиденье «мерседеса», брутальность, кровища, аморальщина, демонстративное презрение к условностям — ну, насколько ножницы цензора пощадили самые смачные эпизоды. 24 трупа в «Последнем выстреле» Серджо Мартино — класс! «Интересненько поглазеть, как посторонних мочат». Отмороженные боевики праворадикального толка в черной коже из «Площади Сан-Бабило, 20 часов» Карло Лидзани — зыкински, нам бы так! (По свидетельству автора, именно эта картина отчасти спровоцировала вспышку интереса к неонацизму у молодежи в позднем СССР.) И это не говоря уж о смуглых и благородно-бледных попах, грудях, ножках, то и дело мелькавших на пределе видимости, как ни лютовала цензура — ради такого счастья можно было отказаться от школьных завтраков на пару недель и даже пробиться на сеанс «детям до 16».
При всей своей пустяшности, несерьезности, «Игра в пустяки» имеет неплохой шанс повторить успех «Родины слоников». Для тех, кто начал смотреть кино в 1960—1980-х, это безусловный мастрид. Денис Горелов — Супермен нашей ностальгической кинокритики: глаза-лазеры, большое сердце романтика, алый плащ с серпом и молотом развевается за спиной. Чудовищная эрудиция, сокрушительное остроумие, снайперская точность в выборе слов. В предисловии он говорит о «перемене ракурса» — ну да, это именно она и есть: перемена ракурса, переосмысление, переоценка. Только не кинокартин, а нашего общего подросткового (и юношеского) зрительского опыта. «Игра…» — книга не о кино, а о том, как мы смотрели кино. Не о фильмах, а о кинозрителях советской эпохи: наивных, сентиментальных, доверчивых, часто простоватых, но предельно искренних в проявлении чувств.
Характеристика, пожалуй, чересчур лестная. Но это-то и подкупает.