Фантастическому роману «Война миров», с одной стороны, повезло, с другой — как посмотреть. Кроме многочисленных переизданий и добропорядочных экранизаций, история о вторжении с Марса почему-то притягивает к себе мистификации и творческие шалости. Первым громким медиахулиганством стала радиопостановка другого Уэллса, Орсона, осуществленная в 1938 году. Постановка выглядела как репортаж об инопланетном вторжении в прямом эфире и перепугала многих. Впрочем, паника в США была не такой сильной, как об этом рассказывают легенды. А вот когда через 11 лет в Эквадоре решили повторить этот эксперимент, всё кончилось печально. Перепуганные до полусмерти экспансивные латиноамериканцы, узнав, что их обманули, в ярости разгромили радиостанцию. Говорят, что в этой битве вымысла и реальности погибли шесть человек.

Марина Александрова ИА REGNUM
Вход в музей

И вот еще один эксперимент в жанре «мокьюментари» или, говоря без эвфемизмов, фейк-ньюс. На сей раз, правда, в безопасном варианте — не горячий репортаж, а тихая экскурсия по экспозиции, содержащей свидетельства о делах давно прошедших. Де, в далеком 1989 году, на самом излете советской действительности, во времена талонов на водку и закуску и всяческой неразберихи, на захолустный поселок в Томской области свалился межпланетный снаряд, обитатели которого, устроив посреди зимы чуть ли не тропическую жару и наворовав с округи металла, построили себе, или, скорее, вырастили, «трехопорные механизмы» и начали тихонько обживаться. В отличие от уэллсовских марсиан, они на «войну миров» предпочли не явиться: никого не похищали, не выпивали злодейски кровушку и вообще никак не трогали, а посылаемые против них войска аккуратно разоружали мощным магнитным полем. Даже за один уничтоженный сворой собак-камикадзе треножник не стали мстить. А потом просто тихо померли и распались — вероятно, из-за сильной магнитной бури. Сведения о происшествии были, как водится, засекречены, ученым, рвавшимся исследовать феномен, пригрозили психушкой. И вот в наши дни группа студентов-энтузиастов решает спасти приговоренный к уничтожению архив единственной научной экспедиции на место высадки и создать передвижной «Музей инопланетного вторжения». На Зимнем международном фестивале искусств Юрия Башмета спектакль демонстрировался в залах Художественного музея города Сочи, что придавало особую реалистичность происходящему.

Спектакль, разумеется, вовсе не о пришельцах. Хотя в аудиозаписях, которые можно прослушать и всем вместе, и индивидуально, через наушники, разворачивается неплохая фантастическая история, а рисунки, иллюстрирующие сложную гипотетическую физиологию «трехопорных», и вовсе прекрасны. Но всё это ловушка и обманка, потому что объектами изучения на этой «экспозиции» незаметно оказываются обычные русские люди, обитатели поселка, и так замороченные своей нескладной жизнью, а тут еще пришельцы, военные, эвакуация… «Экскурсоводы» в синих лабораторных халатах медленно и торжественно, подсвечивая себе фонариком в полутемной комнате, демонстрируют то партбилет с отметками членских взносов, то авоську с одиноким батоном. «Экскурсанты» осматривают стеллаж со старыми книгами, какие-то игрушки, деревянные ложки, подборку научно-популярных журналов конца 80-х… Постепенно эта неказистая позднесоветская жизнь превращается в такой же растворившийся в небытии фантом, сохранившийся в виде бессмысленных осколков, как и неудачное мирное вторжение пришельцев. И вызывает такую же смутную грусть о несбывшемся.

Главное тут, конечно, — условность и зыбкость исторической достоверности. Практически любой предмет, самый заурядный и случайно выхваченный, будучи помещен в музейную витрину, обретает совершенно незаслуженную весомость. Становится доказательством, свидетельством, хотя на самом деле он свидетельствует не своим голосом, являясь лишь иероглифом в послании, в которое вложен совершенно внешний и часто лукавый смысл. Реальные предметы, которые можно пощупать и даже понюхать, вполне могут лжесвидетельствовать, и лжесвидетельствуют сплошь и рядом. И одновременно говорить правду — но не о том, о чём должны согласно табличкам.

Эта идея и изящество ее исполнения вполне объясняет номинацию на «Золотую маску» в категории «Эксперимент». То, что спектакль премию в итоге не получил, тоже вполне объяснимо. При всем остроумии он явственно рассыпается на части. Вот проход по «экспозиции», вот зачтение «документов» и виртуозное разыгрывание событий на пластилиновых макетах, вот еще один зал с экспонатами и «свидетельствами», вот кухонный спор экскурсоводов, временно снявших свои халаты, вот «документальный» фильм о поездке на место, вот нечто непонятное в банке, выдаваемое за останки пришельца, на которые предлагается с благоговением по очереди смотреть (не саркастический ли намек на посещение Мавзолея?). Такая бомбардировка сознания зрителя-экскурсанта с разных сторон, может быть, и способна сделать идею доходчивее, но постепенно возникает ощущение не спектакля, а какого-то луна-парка с разными аттракционами. «Ну-ка, ну-ка, чем вы там еще удивите?» Дискуссия на кухне особенно выбивается из общего ряда и разрушает всю концепцию — ведь посетители реальных музеев никогда не оказываются свидетелями подобных сцен. Спор между экскурсоводами-лаборантами вполне пародиен, ибо повторяет заезженные темы из фантастических романов и книг, причем позиции и амплуа тоже типичны — недоверчивый к чужакам мужчина-милитарист и широко мыслящая женщина-пацифистка. В разговоре порой вспыхивают и другие интересные темы, например, какое событие в человеческой жизни можно сравнить со встречей с пришельцем и не был ли визит из космоса чем-то единственно ценным в заурядных жизнях сельчан, пусть и поставил эту жизнь дыбом? Но беда в том, что диалог слишком затянут, а все темы в нём высыпаны просто навалом.

Что же остается в итоге? Послевкусие довольно странное, словно глотнул из той самой банки с заспиртованными ошметками «пришельца». Мысль о тотальной фальсифицированности истории не нова, но вряд ли полезно и конструктивно ощущать себя в зыбкой пустоте, наполненной мифами и фейками. Конец советской эпохи из трагедии, достойной глубокого осмысления и проживания, в спектакле превращается в некую отстраненно воспринимаемую гротескную и печальную нелепицу. Некий проект — то ли советский, то ли либерально-перестроечный, — оказавшись слишком инопланетным, не прижился и распался, одновременно покорежив жизни людей, но никаких выводов, кроме прохладного и даже чуть брезгливого сожаления, извлечь из происходящего невозможно. Стоит ли нам становиться инопланетянами по отношению к собственной истории и к людям, живущим где-то рядом с нами? Но, может быть, создатели спектакля и хотят поставить перед нами именно этот вопрос?