Спор клаустрофилии с клаустрофобией: путешествие с художником в старый шкаф

Параллелепипед… Простая фигура из учебника геометрии, не обещающая, вроде бы, никаких тайн и загадок. Но это только в учебнике, хотя и там порой было над чем поломать голову. А в реальной жизни… Если оглянуться вокруг, то увидишь множество вещей в форме параллелепипеда. Шкаф… сундук… чемодан… коробка с обувью или праздничным подарком… клетка с хомячком… Да и сама квартира, каждая ее комната — это параллелепипед. Кубатура и квадратура. Которая ограничивает и даже портит вечным едким квартирным вопросом, но без нее никак. «Наша крыша — небо голубое» хорошо звучит с экрана, когда сам сидишь перед «ящиком» на любимом диване и с потолка не каплет. Клетка, ключ от которой у тебя в клюве, — это уже не клетка, а гнездо, в которое ты как сорока таскаешь, кроме всяких однозначных и неоднозначных полезностей, разную блестящую чепуху. Впечатления, мечты, надежды, радости и горести, картинки на стенку, игрушки на елку. Здесь мы насиживаем яйца наших грандиозных и заурядных замыслов и свершений, здесь растим птенцов — к счастью, иногда не метафорических. Вроде бы всё хорошо и уютно. И всё же, глядя на хомячка или попугайчика в клетке, чувствуешь невольное грустное родство… и легкий приступ клаустрофобии, впрочем быстро переходящий в умиление при виде бабушкиного шкафа, в который зачем-то упорно залезал в детстве. Может, хотел найти выход в другой мир?..

Выставка художника Наташи Шалиной «Шкаф мой, шкаф» вся посвящена этим самым параллелепипедам и кубатурам. Кстати, самого «глубокоуважаемого шкафа» на выставке нет, хотя есть прекрасный старинный сундук, чья строгая геометричность оживлена чудесной росписью, напоминающей о детстве. В каждом прямоугольнике, образованном железной оковкой, обитает что-то теплое и живое. Малый зал галереи «Борей» на время превратился в кусочек старой квартиры, в которую отлично вписалась дверь из мастерской художницы и множество вещей, найденных на «блошиных рынках» Европы и превращенных в оригинальные рамки для романтических пейзажей. Здесь неказисто, но уютно, «надышано». Из этого мирка не хочется бежать в большой и шумный мир, хочется погостить еще немного.

И всё же здесь есть и другие экспонаты, призванные нарушить благостное поклонение отдающему нафталином теплу замкнутого пространства. Вносящие диссонансные ноты клаустрофобии во всю эту ностальгическую клаустрофилию. Человеческие фигуры в клетке — это всегда ударяет по нервам, даже в культовой комедии Данелии. А в наши времена — тем более, когда все видели хвастливые ролики двуногих зверей, прикрывающих свои зверства верой и Аллахом. Человек не должен находиться в клетке. По крайней мере, в той, о прутья которой можно ободрать руки или разбить лоб. Но разве все мы не носим на себе свои клеточки и клетки — поодиночке, вдвоем или целыми большими компаниями? Вместо живых связей между душами — надетый сверху жесткий параллелепипед, удерживающий рядом, но не вместе. Не важно, что это — заключенный не по любви брак, нелюбимая работа с «коллективом» чужих друг другу людей, церковь, в которой стоишь со свечкой потому, что вроде бы так положено, тусовка, в которой непременно надо быть, чтобы «не выпасть из тренда»… А еще есть клетки в каждой конкретной голове, не дающие воспарить нашим мыслям и чувствам, а нашим внутренним зверям — убежать в лес, где им и место.

«Каждый человек с самого рождения заперт в какой-то клетке, — говорит автор. — Он рождается — и сразу помещается в клетку. Сначала он в утробе матери был в такой определенной клетке, и так он идет, идет — и до самого финала. И всю свою жизнь, всё свое время он проводит в клетке. И только некоторым, минимальному количеству удается выйти. Каждая клетка — это некое размышление, в них нет конкретного сюжета. Где-то одни люди, где-то вместе с животными. Человек очень близок к животному по поступкам своим, по происхождению, по коду своему, по своей жизни, и иногда животные более человечны, чем люди… У меня задуман большой проект «Клетка» — совсем в другом стиле, другой живописи, и сама клетка гораздо больше, просто здоровенная. Это то, над чем я сейчас размышляю».

Детские портреты в стиле ретро из серии «Девочки» тоже не умиротворяют, а тревожат. Они все терпко некрасивы, эти хозяйки кукол, отличимые от них только размером. Они не излучают ни юности, ни надежды и похожи на маленьких сумасшедших старушек, нарядившихся в кружева и бантики. На портретах кое-где есть цитаты из «Алисы в Стране чудес», но их героини — это Алисы, не побежавшие за Белым кроликом, потому что бегать — это неприлично для воспитанной девочки. Они навсегда остались в клетке-рамке, созданной еще одним параллелепипедом — старинной фотокамерой. Говорят, некоторые аборигены в джунглях Амазонки боятся сниматься, думая, что фотокамера украдет их души… Эти девочки навсегда остались на желтоватой фотобумаге, старея, но не меняясь. Хотя, возможно, в своем иллюзорном мире они выросли и даже обзавелись детьми, превратив их в свои маленькие кукольные копии.

Ну, а кто сказал, что в старом шкафу должны скрываться только приятные вещи? Никогда не знаешь, на что наткнешься, когда засовываешь руку в пыльные сокровища. Может, поранишь пальцы о ржавую хищную крысоловку или даже откопаешь самый настоящий скелет — пусть он и окажется в итоге всего лишь учебным пособием. Время от времени всё это нужно вытаскивать на свет, перетряхивать, освежать чистым снежком. Конец года — самое время для этого.