Тува – застывшая в Азии

Тува — далекая, не сразу понятная и такая разнообразная: степная, таежная и потаенно русская. Застывшая в своих семейных юртах и старообрядческих деревушках. Тува — где пришлый буддизм существует параллельно с более древним шаманизмом, а горловое пение пастухов звучит в горных урочищах. Мать великого Енисея и пустынная окраина соленого озера Убсу-Нур; край, где зачастую паром заменяет мост через реку, а сухой воздух смягчает стужу. Такой Тува предстает в фильме «Кочевье», снятом для Министерства природы не вчера и только на днях нашедшем своих зрителей в интернете, которым так и не суждено узнать — кто же автор этой документальной картины.

Фильмов о Туве — единицы. Съемочные группы и режиссеры-энтузиасты не спешат в эту периферию Сибири, где автобусы между населенными пунктами не везде встречаются и волки ведут себя слишком нагло. Впрочем, сорок минут «Кочевья» не про социальную запущенность Тувы, хотя способ переправы через Малый Енисей, наверное, удивит пресыщенного инфраструктурой горожанина. «Кочевье» начинается там, где и должно — вдали от столичного Кызыла, между Западным Саяном и монгольской границей. Река Хемчик петляет среди гор и долин, спускаясь к слиянию с Енисеем, а на стоянке сын выгоняет на заиндевевшую траву отару овец своих стариков. Папироса докурена, а в аскетично обставленной юрте наконец-то разлит по чашкам вкусный и жирный чай с молоком и солью. Можно поговорить.

Многие кочевые тувинцы сменили войлочные юрты, легко разбираемые и собираемые, но не слишком теплые, на бревенчатые избы. Но не все готовы отказаться от традиции, как и от привычной жизни — вне городов и поселков. Да и кочуют чабаны недалеко — день пути, и уже пора обживать зимовье или летник и дальше вести праведную жизнь; свежезарезанный баран уже варится, а глава семьи испросит расположения у духа урочища. Но у некоторых традиция породила настороженность: таковы таежные обитатели. Скота у них почти нет, а избы бедны, да и пришлые люди, вроде золотоискателей, заходят в гости редко.

«Непросто жить в лесу, и кажется, что эти люди представляют какой-то другой народ», — звучит закадровый голос, который отчего-то упорно говорит, вопреки русским литературным привычкам, «Тыва».

Тополя вдоль рек пожелтели. Подходит время снега — надо уходить в ущелья. В горах на лиственницах уже висят гирлянды-косички пожухлого сена для лошадей — на всякий случай. А в труднодоступных, но крепких русских деревнях и заимках, облепивших верховья и притоки Малого Енисея в Каа-Хемском районе, снег припорошил землю, к недовольству лошадей. Этот мир — староверов, таких как вполне разговорчивый с чужаками Петр Сасин.

Пустившим корни в Туве русским терпимы азиатские морозы: «40−47 градусов — аж деревья ломаются! Но нормально переносишь мороз — сухо, ветра нет».

Фильм завершается: Тува погружается в зиму и в ожидание нескорого кочевья, которое не заканчивается никогда.