Не простивший — непрощенный: смертельное столкновение в небе и на земле

Кажется, это все-таки уже тенденция. Фильмы о мстителях-одиночках вне закона появляются на экранах чаще, чем кассовые боевики о «Мстителях», работающих в команде и не вызывающих у зрителя никаких этических и юридических сомнений. Во-первых, фантастика, во-вторых, мстят их герои всякой нечисти, которая на нашей грешной старушке-Земле сама на птичьих правах. Фильмы о мстителях, действующих среди нас и не одетых в трико, — другое дело. Потому что у любого зрителя, кроме записных поедателей попкорна, тут же возникает масса вопросов. Насколько это позволительно — брать возмездие в свои руки? Нет, не с точки зрения закона, тут все предельно ясно, а с человеческой? Что может оправдать такой поступок, какой глубины горе, какой кромешности несправедливость? Облегчает ли совершение мести душу или отягощает ее? И в каком состоянии находится общество, в котором добиться правды все чаще можно только вот так — переступив законы не только человеческие, но и божеские («Мне отмщение и Аз воздам»)?

С вымышленными историями проще. И со старенькими — «Время убивать», наш «Ворошиловский стрелок», «Убить Билла», наконец. И с теми, что поновее, — индийской «Мамой», совсем свежей «Мятой» Пьера Мореля, новыми и новыми реинкарнациями «Девушки с татуировкой» и многими другими. В некоторых из них акцент ставится на смаковании изощренной и жестокой расправы с негодяями, в других побольше именно психологической и социальной составляющей. Негодяи, кстати, обычно не вызывают сомнений в своем негодяйстве. Это наркоторговцы, террористы, насильники, педофилы, продажные копы и судьи и вообще подонки всех мастей, творящие зло сознательно и со вкусом. В общем, те, кого обычно не жалко, кто «заслужил». Но ведь от того, что зло не было преднамеренным, тем, кто испытал на себе его удар, не менее больно. Может быть, боль в этом случае еще острее, потому что велико искушение сказать мечущемуся в отчаянии или окаменевшему от тоски человеку: «Ну, это же просто судьба такая! Никто не виноват, просто так вот вышло. Смирись!» И не почувствовать, каким ужасным оскорблением ляжет эта «житейская мудрость» в его душу. А оскорбление потребует отмщения…

Фильм Сарика Андреасяна «Непрощенный» как раз о таком случае, и случае непридуманном. 1 июля 2002 года мир потрясла катастрофа рейса BTC 2937 Москва—Барселона «Башкирских авиалиний». В небе над Боденским озером в Германии пассажирский лайнер столкнулся с грузовым бортом DHL. Диспетчер Питер Нильсен из компании «Скайгайд» совершил ошибку, неверно указав одному из самолетов эшелон высоты. Погибли все — 71 человек, из них 52 ребенка. Большинство пассажиров самолета «Башкирских авиалиний» были детьми — победители олимпиад, ученики уфимской элитной школы ЮНЕСКО для одаренных детей летели на отдых в Испанию, такова была их награда за успехи в учебе. Здесь же летели и несколько случайных пассажиров, которым не досталось билетов на регулярные рейсы. Среди них — семья инженера-строителя, архитектора из Владикавказа Виталия Калоева, который как раз завершил сооружение нескольких частных домов в Барселоне и ждал близких на отдых, чтобы потом вернуться вместе с ними домой. Горячо любимая жена Светлана, четырехлетняя Диана, которой Виталий, перед тем как уехать в Испанию, подарил первое — и последнее — в ее жизни жемчужное ожерелье, и десятилетний Костя, любитель динозавров, астрономии и шахмат. В одно мгновение благополучный, состоявшийся человек и счастливый семьянин Виталий Калоев превратился в потрясенного, убитого горем полубезумца. Он сам участвовал в поисках останков своей семьи, сам нашел разорванные бусы Дианы, а потом и ее тело. Позже именно эти бусы вдохновят создателей мемориала на месте трагедии. В годовщину катастрофы Калоев присутствовал на траурной церемонии, потом его — «странного мужчину с бородой» — видели в офисе компании «Скайгайд» где он пытался добиться правды и извинений. А еще через несколько месяцев, 24 февраля 2004 года диспетчер Петер Нильсен был жестоко зарезан на пороге собственного дома. По словам Калоева, он не собирался убивать диспетчера — всего лишь хотел посмотреть ему в глаза и вновь потребовать извинений, но мужчина начал скандалить, выбил из руки Калоева фото погибших. Дальнейшее, по словам убийцы, его память не сохранила. У Нильсена, получившего двенадцать ножевых ран, остались жена и трое детей. Калоев, осужденный на восемь лет, был досрочно освобожден, вернулся домой, где его встретили как героя.

Эта история просто не могла не привлечь внимания кинематографистов. О катастрофе и последующих событиях каналом National Geographic был снят документальный фильм, в 2017 году в Голливуде режиссер Эллиот Лестер снял художественный фильм «Последствия» с Арнольдом Шварценеггером в роли Романа Мельника — экранного альтер-эго Виталия Калоева. Фильм весьма вольно трактовал события и вызвал неоднозначную реакцию. А всего через год на отечественные экраны вышел фильм «Непрощенный». Роль мстителя за погибших родных — на сей раз под его настоящими именем и фамилией — сыграл известный актер и шоумен Дмитрий Нагиев.

Два фильма сильно отличаются друг от друга. Грех первого, на мой взгляд, не столько в сюжетной «отсебятине», сколько в лобовом морализаторстве. Зритель из просмотренного способен вынести разве что трехгрошовую мораль, как в брошюрке для воскресной школы: мстить и тем более убивать плохо, мстя за свое горе, приносишь его другим, не стоит считать свое страдание самым ужасным, возможно, тот, на кого ты вынашиваешь злобу, страдает не меньше, нужно уметь вовремя простить и попросить прощения. Сцена с выросшим сыном диспетчера в конце — вообще преступление с художественной точки зрения: нельзя быть настолько… провинциальным, что ли, в стремлении разжевать и положить мораль в рот зрителю, а то вдруг что-то не дошло.

В фильме Сарика Андреасяна нет натужной попытки «раздать всем сестрам по серьгам». Все внимание режиссера направлено на одного Калоева. Диспетчер Петер Нильсен фигура эпизодическая и даже служебная, о его внутреннем мире и личной жизни мы практически ничего не узнаем. Перед нами лишь его гладкая и благопристойная социальная личина и застегнутый на все пуговицы костюм. Даже на пороге своего дома — и смерти — он предстает перед нами в маске: развлекал своих детей, да так и вышел к незваному визитеру. Ни страданий, ни раскаяния, ни надрыва. Лишь оскорбленное нежелание добропорядочного бюргера признавать свою вину и извиняться — ведь это может повредить репутации, да и адвокаты не советуют…

Фильм во многом выглядит полемикой с голливудским предшественником — вплоть до визуальных перекличек и явно преднамеренных совпадений. Взять хотя бы первые кадры, снятые с птичьего полета, — в первом случае это стройка, на которой работает Мельник, во-втором — место крушения лайнера, но картинка почти идентичная, если не приглядываться.

Разительное отличие «Непрощенного» от «Последствий» — в том, как показано горе. Герой Шварценеггера, несмотря на бурные рыдания, — вполне «в себе», от начала до конца. Да, он бросает работу, ночует на кладбище, думает о самоубийстве, но его способность здраво мыслить и общаться с внешним миром на бытовом, посюстороннем уровне не утрачена. У него даже находятся какие-то малозначительные и расхожие слова поддержки для другого несчастного. В аффект он впадает лишь перед самым убийством. А потому в этот аффект как-то не очень веришь, он кажется каким-то досадным недостатком психологической гигиены, истерикой, которая не к лицу крупному, похожему на медведя, мужику. Ох уж эти непредсказуемые и безбашенные русские, нет бы вовремя к психологу сходить, попить таблеточек…

Герой Нагиева на протяжении всего фильма, в общем-то, не вполне человек. Он — ходячее горе. Изваяние горя, икона горя. От характерного актера и шоумена вообще-то такого не ждешь — прорыва к почти библейскому масштабу, к образу страдальца Иова, в своем невыносимом страдании выходящего за земные пределы. Разговор с высшими силами этот окаменевший заживо человек ведет без слов, истерик и почти без слез. И когда Калоев говорит о своей ссоре с Богом, это не кажется преувеличением, красивостью. По его лицу видно, что он действительно побывал там, где могла произойти эта ссора.

При этом Калоев-Нагиев — не машина для убийства, не одержимый. Внутри каменной скорлупы горит живой огонь — страстное желание справедливости. Как высшей, так и самой простой, человеческой. Его иссушенная горем душа жаждет одного — человеческого сочувствия, а не дежурных соболезнований, искренних извинений, а не денежных компенсаций. Он не ненавистник, не маньяк, он готов даже по-дружески пообедать с руководителем «Скайгайда» — после того как услышит извинения. Беда в том, что его попросту не понимают — и дело не в языковом барьере.

Тут начинается конфликт, который, на мой взгляд, интереснее темы мести как таковой. Перед нами два мира. Мир человеческих чувств — и мир юридических параграфов и правил этикета. Мир живой жизни — и мир окостеневшей, давным-давно состарившейся, но все еще изображающей спортивную энергичность цивилизации. При этом Калоев вовсе не выглядит каким-то экзотическим дикарем. Он не «этот загадочный русский» и совершенно не «горец», хотя в фильме — очень скупо и сдержанно — даны намеки на родной культурный уклад героя. Ни о какой «кровной мести по закону гор» речь не идет совершенно, Калоев образованный, интеллигентный человек, лишенный всякой брутальности или экзальтации. Он вполне «европеец». По крайней мере выглядит таковым, пока судьба не сталкивает его лицом к лицу с европейцами «центровыми», «коренными». И тогда становится видна зияющая пропасть внутри одной вроде бы культуры. Тот культурный слой, который сформировал Калоева, можно назвать древним и при этом вечно живым. Его оппоненты несут на себе отпечаток исчерпанности и пыльной старости под маской — снова маской — прогресса. У них аккуратные прически, хорошие зубы, они чисто выбриты и наверняка пахнут хорошим парфюмом. В их головах и на рабочих столах все разложено по полочкам, а если что-то вдруг даст сбой, у них под рукой телефоны и имейлы всех нужных специалистов. Они не могут понять, почему этот человек, давно не посещавший барбер-шоп, смотрит на них дикими глазами, когда ему предлагают деньги — столько-то за жену, столько-то за каждого ребенка. Может быть, надо предложить больше? И почему ему недостаточно официальных писем в красивых узких конвертах, составленных в аккуратных, выверенных выражениях, зачем он хочет каких-то извинений? Извиниться — значит признать свою вину, свою слабость, опрокинуться на спину, открыв мягкий, уязвимый живот, а слабого и открывшегося тут же съедают. Так устроен мир… Их мир. Два мира сталкиваются, как два самолета в небе. Снова вспышка и смерть… Это не свершившаяся месть, и даже не кара, как говорит о своем поступке на титрах реальный Калоев. Это просто еще один несчастный случай со смертельным исходом, еще одна ошибка в заданном курсе. Ее даже можно было бы избежать… наверное.

Режиссер в свою очередь избег тут, к счастью, неприятной крайности — героизировать мстителя, оказавшегося «морально выше» и все такое. Когда Калоев спускается по трапу в родном городе, и какая-то юная журналисточка, захлебываясь от важности момента, спрашивает у него, чувствует ли он себя героем, мы снова видим дикий непонимающий взгляд, словно бы адресованный инопланетному пришельцу. Здесь нет никакой декларируемой морали — достаточно всего лишь взгляда. Калоев не мучается виной, но и героем себя не чувствует. Это вообще не про то, отойди, смешной человечек с микрофоном в наманикюренных пальчиках и шелухой в голове. И встречающие неловко и почти стыдливо сворачивают принесенные с собой неуместные плакаты — словно бы предназначенные какому-то чемпиону-олимпийцу, отстоявшему честь страны.

В фильме нет, к счастью никаких однозначных выводов, начертанных на скрижалях. Неоднозначно даже его название. Кто этот «непрощенный»? Убитый Нильсен? Но фильм совсем не о нем. Если речь о самом Калоеве, то кто мог его не простить? Семья Нильсена? Его собственная семья? Закон? Бог, с которым он «поссорился»? Может быть, все они… Но, по крайней мере, намек на прощение свыше Калоев, по воле режиссера, обретает. Не индульгенцию — всего лишь возможность. Образ кота — как символа семейного очага и самой жизни — очень яркая нота в фильме, подлинная находка. Хотя и тут можно углядеть, может быть, случайный, повтор. Во «Времени убивать» есть момент, когда главный герой, сидя на развалинах сожженного подонками дома, с отсутствующим видом зовет свою пропавшую, а может быть, погибшую собаку. В этот момент для него нет ничего важнее этой собаки, чтобы она прибежала на зов — тогда у него найдутся силы встать и бороться дальше. И собака возвращается. Но герою «Непрощенного» такой милости не дается. Пропавший дочкин кот — пушистый и толстый домашний божок — не возвращается, и было бы очень странно, если бы он вернулся. Вместо этого на руках у героя оказывается чуть живой комочек на трясущихся ножках, которому еще придется отдать немало тепла и заботы, чтобы он выжил и вырос. Это не новая жизнь и не новое счастье — это всего лишь шанс. Прощение еще придется заслужить… И Калоев, не злодей и не герой, а просто настрадавшийся человек, вновь сумевший поднять глаза к небу, понимает это.