Положение рабочего класса в России на заре капитализма

1870-е гг. в России — время, полное противоречий. Общественный деятель Головачев А.А. писал, что не видит «в новых законах ограждения новых начал от старых принципов» [1], но тем не менее тогда еще можно было позволить себе относительную свободу публичных высказываний.

Так, в прессе появлялись публикации, нацеленные на обсуждение, а следовательно, и понимание происходящих в фабрично-заводской среде социальных процессов. В общественных дискуссиях вопрос о необходимой причастности рабочего движения к идеям социализма (с вытекающими, в зависимости от позиции авторов, предложениями) оставался спорным и открытым, хотя власти, несмотря на легкий ветер «оттепели», в своих охранительных намерениях в отношении рабочих утвердились. Стачка на Невской мануфактуре барона Штиглица (1870 г.) в Петербурге спровоцировала важный, насущный разговор (с необходимой оговоркой — для образованного общества, но и это уже было немало) о положении дел на промышленных предприятиях. Как бы мы сейчас выразились, она стала достоянием гласности. Но публикации о пресловутом рабочем вопросе появлялись и ранее (что свидетельствует о том, что он не появился вдруг и неожиданно 22 мая 1870 года). При знакомстве с газетными колонками можно обнаружить много любопытного.

15 апреля 1870 г. «Биржевые ведомости», иронично предваряя фельетон «Рабочий вопрос в 19 в. (исторический очерк социализма)» отвлекающим цензуру утверждением о том, что «…русским незачем бы хлопотать о том, что делается за границею — у нас, благодарение Богу, всё пока обстоит благополучно», обращают внимание своего читателя на самое главное — на то, что «…в большей части случаев рабочие стачки примыкают к идеям гораздо более общим, к проектам более заносчивым, чем какие-нибудь мелкие неудовольствия…» и «в наше время, при настоящем состоянии промышленности, стачки рабочих носят столь же промышленный характер, сколько и политический». Автор заметки не считает, что русских минует чаша сия. И, намекая на то, что неплохо было бы задуматься над европейским опытом решения «рабочего вопроса», перечисляет возможные варианты: «Одни восхваляют кооперативные ассоциации и указывают нам на общества рабочих в Германии, учрежденные для вспоможения рабочим кассам, другие стоят за воображаемое превращение работников в капиталистов, а иные требуют лучшего общественного строя, чтобы уничтожить все беспокойства». Журналистика до 1905 года — это постоянная «игра» с цензорами. Поэтому автор, обозначая (безоценочно) широкие границы возможного диспута по «рабочему вопросу», в заключении дает свой, вполне безобидный с официальной точки зрения рецепт: «…вся надежда водворить спокойствие между рабочими и хозяевами зиждется, с одной стороны, на принятии участия в их интересах всего остального общества, а с другой стороны — на определении действительных нормальных отношений к ним хозяев» [2].

О разнице между западным и отечественным рабочим размышляет на первой полосе и газета «Новое время». «Русский рабочий — профан, скромный и незрелый юноша сравнительно с западным рабочим. Он только — если так дозволительно выразиться — инстинктивно чувствует то, что западным рабочим уже пережито, передумано и обращено в свою плоть и кровь» [3]. Для автора статьи очевиден вектор развития русского рабочего — «плотью и кровью» станут, рано или поздно, для «незрелого юноши» сплоченность и последовательное отстаивание своих интересов. Хорошо это или плохо? По мнению автора, это неизбежно.

«…если не будешь драться с чужими, то дерись со своими, что еще хуже», — пишет автор журнала «Отечественные записки» о назревающем военном конфликте между Пруссией и Францией.

Но что он имеет в виду? Слухи о войне отвлекают внимание от серьезных протестных выступлений рабочих в Европе. Стачки сопровождаются поджогами, насилием, серьезными столкновениями с карательными органами. Нет ли здесь намека на ситуацию в России?

Переводя разговор на тему инцидента на Невской бумагопрядильне, автор статьи заключает: «С какой подозрительностью полицейского сыщика ни рассматривай этот предмет, — всё-таки ничего не увидишь, если только наблюдатель не одержим известной болезнью delirium tremens…», подразумевая то, что стачка была вовсе не стачкой в западном ее понимании.

Но и здесь есть безусловная ирония. Почему у нас нет стачек? Да потому, что «стачки заграницей делаются с заранее определенной целью, например, с целью уменьшения рабочих часов и т.п., а у нас на Невской фабрике рабочие трудились в сутки 15 часов, да сверх того, исполняли разные сторонние работы…» [4]. Т. е. эксплуатация рабочих на российских фабриках более беспощадная, чем на западных, но и рабочие пока не имеют достаточной смелости и опыта отвечать симметрично. «Наши фабриканты, заводчики и вообще всякие предприниматели имеют в своем распоряжении таких работников, каких заграницей давно уже отыскать невозможно…», но долго ли будет продолжаться такое безропотное подчинение, смирение с очевидной несправедливостью?

Газета «Русские ведомости», имевшая славу либерального издания, видит роль государства, прежде всего, в предотвращении насилия, «бдительный надзор за сохранением общественного порядка». Но предостерегает чиновников и судей от пристрастных суждений в интересах промышленников и призывает не отождествлять защиту рабочими собственных интересов с попыткой разжигания бунта: «…справедливо ли видеть в одном лишь факте нежелания людей работать за известную плату … нечто преступное и заслуживающее кары?» [5].

Вообще колонки, посвященные бедственному положению рабочих, «Русские ведомости» публиковали с опасной регулярностью. Например, в №114 за 1870 г. — заметка о тяжелой жизни рабочих Кинешемской железной дороги, и здесь же — о народном гулянии в Марьиной роще (весьма популярном у фабричного люда), с описаниями отвратительного разгула задавленных беспросветным существованием людей:«Безобразиям на гулянии не было конца; напившиеся до беспамятства фабричные снимали друг с друга сапоги и сорочки» [6].

13 июня 1870 г. в 3-м отделении Санкт-Петербургского Окружного суда состоялся суд (важно отметить, что без участия присяжных) над рабочими мануфактуры Штиглица. «Виновен ли подсудимый в том, что 22 мая 1870 года, предъявив, по предварительному уговору с прочими рабочими, требования об увеличении задельной платы, с целью добиться возвышения платы, прекратил работу, несмотря на установленные для Невской бумагопрядильной мануфактуры правила, по которым он о намерении своем оставить фабрику должен был заявить за месяц вперед до приведения этого намерения в исполнение», — такой вопрос поставил суд в отношении 62 обвиняемых. Резолюция суда крайне любопытна для понимания принципов судопроизводства в царской России. Вопрос о «юридическом значении» правил бумагопрядильни «не подлежал возбуждению», т.к. это вопрос вообще не подлежал решению на суде уголовном. Но нарушение этих самых правил — есть стачка, а «наказуемость стачки рабочих, по 1358 ст. Уложения о наказаниях, обусловливается требованиями общественного благоустройства и благочиния» [7]. Четверых рабочих-зачинщиков приговорили к аресту на 7 дней, остальных — на 3 дня. Пятеро из 62 человек были оправданы.

«Русские ведомости» замечают в связи с этим постановлением самое важное, то, что в конечном итоге и поведет российских пролетариев в 1905 год — сам судебный процесс «способен скорее ожесточить рабочих против управления фабрикой, нежели примирить их с ними». Ожесточение, сначала против хозяев, потом и против властей, приправленное традиционным русским поиском справедливости, «правды».

Интересно, что даже известный рупор консервативного лагеря, газета «Московские ведомости», хотя и со свойственным ей умением «прятать голову в песок» и проповедовать «русские особенности», защищающие Россию от массового рабочего движения, отметила, что участников стачки, «обозванных впоследствии бунтовщиками», начальство просто отказалось выслушать. А ведь они пришли к нему, «как всегда выражается наш народ, с покорнейшею просьбою» [8].

Мы видим, что само по себе проявление недовольства рабочих воспринималось обществом, в широком смысле этого слова, с пониманием. Другой вопрос, что в круг ценностных ориентиров монархической власти общественное мнение не входило. 5 июля 1870 г. Третье Отделение рекомендовало цензурным учреждениям «воздерживаться от печатания рассуждений и вообще статей, касающихся несогласий между рабочими и хозяевами, а равно не допускать подобных статей в изданиях подцензурных» [9].

Примечания: