Накануне мира с Турцией. Поражение
Поражение Турции стало очевидным. Султан запаниковал и приказал готовить отъезд двора в Бруссу, с большим трудом его приближенным удалось отговорить своего повелителя реализовать этот план. Русская кавалерия шла вперед, не встречая сопротивления со стороны турецкой пехоты, которая неорганизованными группами брела к своей столице, уступая дорогу конникам. В Адрианополе достаточно было отдать приказ о разоружении, чтобы жители немедленно начали сносить в дом коменданта имевшееся у них холодное и огнестрельное оружие. Впрочем, были попытки утаить винтовки, боеприпасы и ятаганы, но для укрепления порядка в городе была введена патрульная служба, полицейские функции стали выполнять пехотные полки и после нескольких обысков проблема была решена.
В Константинополе в это время горожане и войска и не думали о сопротивлении. При движении на город русские войска сталкивались со следами мародерства. Башибузуки — черкесы и албанцы — грабили мирное население, им помогали и турецкие беженцы. Когда отступавших догоняли, они лихорадочно освобождались от всего типично болгарского и от оружия. Женские платки, одежда, испорченные винтовки, ружья, сабли и кинжалы устилали обочины дороги. В сторону столицы катился вал из 10−15 тыс. повозок, шло, ехало и бежало около 150−180 тыс. человек. Опасаясь, что может сделать эта масса отчаявшихся людей в переполненном уже беженцами городе, русские власти направляли их в сторону Родосто (порт на Мраморном море, совр. Текирдаг — Турция), откуда их пароходами направляли в Малую Азию.
Положение в районе Константинополя постоянно менялось. Оно было абсолютно непредсказуемо. Даже в этой обстановке колебавшийся османский монарх не забыл о конституции Мидхада. Ее судьба окончательно разрешилась именно в эти дни. Парламент был разогнан, часть депутатов была арестована, часть казнена, за другими началась настоящая охота. 9 (21) января русский посол в Англии информировал Петербург об интенсивном обмене телеграммами между Веной и Лондоном по вопросу о возможном военном вмешательстве и о том, что Абдул-Гамид II обратился к английскому правительству с просьбой о присылке британского флота, на судах которого он смог бы укрыться в случае падения столицы. С другой стороны, переговоры с турецкими представителями явно затягивались. Турецкие дипломаты предлагали заключить перемирие без принятия предварительных условий мира. Естественно, последовал отказ, и тогда они предложили вернуться к программе Константинопольской конференции, что также не устроило великого князя. Русская программа вызвала у турецких представителей шок. Русские условия они отказывались принять, заявив, что эти требования выходят за пределы их полномочий. В ответ на это 9 (21) января Николай Николаевич прервал переговоры.
В результате 10 (22) января Главнокомандующим было принято решение двигаться к Константинополю для того, чтобы вынудить султана отнестись к русским предложениям серьезно. Одним из вариантов завершения этого движения было вступление в Константинополь, о чем и было сообщено телеграммой Александру II. Это подействовало, и не только на турок. 23 января Дизраели убедил правительство отправить британский флот в Проливы. Мнение кабинета не было единодушным, лорд Дерби в знак протеста подал в отставку. У Англии не было континентального союзника, Австро-Венгрия колебалась и не начинала мобилизации, внешне не нарушая пока что предвоенных соглашений с Россией. В Петербурге не ожидали столь быстрого изменения ситуации на Балканах. «Дела военные и политические пошли с такой быстротой, — отмечал в своем дневнике 12 (24) января Милютин, — что опередили самые смелые наши предположения. Решительное поражение Сулеймана-паши под Филиппополем, занятие Адрианополя, между тем прибытие турецких уполномоченных в Казанлык — все это шло одно за другим, так что не успевали опомниться и соображать.»
В тот же день в русской столице получили телеграмму от Николая Николаевича. Вечером, после совещания у императора, в котором участвовали Милютин и Горчаков, был составлен ответ. Александр II приказал двигаться вперед вплоть до формального перемирия и соглашения об условиях мира. Что касается турецкой столицы, то в нее запрещалось входить в случае десанта одной из европейских держав. Движение разрешалось в случае, если в городе начнутся волнения и последует приглашение со стороны посольств или местных властей. Категорически запрещалось занимать Галлиполийский полуостров. Русские войска заняли порт Дадеагач, где были захвачены значительные склады с хлебом, 170 вагонов и 5 локомотивов, что резко упростило проблему снабжения армии в Адрианополе. 25 января Горчаков заверил британское правительство, что Россия не собирается затрагивать вопросы европейского характера в будущем мирном договоре. 14 (26) января штаб Главнокомандующего был перенесен в Адрианополь. Утром 15 (27) января в Адрианополь прибыл Н. П. Игнатьев. Будучи убежденным сторонником захвата турецкой столицы или, на худой конец, взятия господствующих высот над ней и Босфора, он был уверен в том, что не следует заключать перемирия до того, как будет реализована эта программа. Между тем в штабе Николая Николаевича еще не получили ответа на свою телеграмму и начинали сомневаться в необходимости столь энергичных действий.
Наконец, 17 (29) января в Адрианополе был получен ответ императора на телеграмму от 10 (23) января. Он вызвал глубокое разочарование в штабе Дунайской армии, где понимали, что на данный момент взять турецкую столицу будет не сложнее, чем Адрианополь. Тем не менее приказ был выполнен. Петербург твердо решил избежать всего, что могло привести к конфликту с Лондоном. К этому времени было уже ясно, что осуществление русской программы послевоенного устройства Балкан категорически не устраивает Румынию. Русские предложения были единодушно отвергнуты на секретном заседании парламента, Бухарест не хотел расставаться с Бессарабией и ссылался на международные гарантии границ 1856 г. Крайне острой была реакция на перемирие в Греции. В Пирее начались антиправительственные волнения, в Афины направилась толпа, и для ее успокоения в столицу пришлось вводить войска. Греческое общество требовало своей (и немалой!) доли в турецком наследстве.
Одно поведение Румынии уже резко усложняло положение русской армии на Балканах и ее перспективы в случае вступления в войну одной из великих держав и тем более — их коалиции. Между тем к 14 (26) января в Петербурге уже не верили в нейтралитет Австро-Венгрии и даже начали сомневаться в надежности (или возможности) поддержки со стороны Германии. 16 (28) января Горчаков предупредил Игнатьева о том, что Вена настроена категорически против создания большого болгарского государства и длительного пребывания в нем русских войск, а вопрос о Бессарабии увязывает с согласием турок и румын. Все это уже не предполагало легкого завершения тяжелой войны. 30 января канцлер был вынужден заявить британскому послу в России, что условия будущего перемирия носят предварительный характер и что все вопросы, носящие общеевропейский характер, будут решаться с участием европейских держав. Милютин опасался того, что Главнокомандующий специально затягивает переговоры, «чтобы продолжать двигаться вперед и иметь наслаждение вступить в Константинополь». По его рекомендации 18 (30) января император отправил еще одну телеграмму в штаб армии с требованием ускорить заключение перемирия.
Предварительные условия мира были разосланы в Берлин, Лондон, Париж и Рим 29 января (10 февраля). От имени России великий князь требовал: 1) выделения Болгарии в ее этнографических границах, признанных Константинопольской конференцией, в автономное княжество; 2) признание независимости Черногории и увеличения ее территории; 3) того же в отношении Сербии и Румынии; 4) создания в Боснии и Герцеговине автономной администрации при достаточных для ее существования гарантиях; 5) выплаты военных издержек. Предполагалось, что переговоры пройдут в Одессе или Севастополе. Пожалуй, это последнее условие было единственным из непринятых, все произошло в Адрианополе. 19 (31) января 1878 года великим князем Николаем Николаевичем — старшим, Сервер-пашой и Намык-пашой было подписано перемирие и предварительные условия мира.
«Турция уничтожена!» — со слезами на глазах сказал Намык-паша. «Она спасена!» — ответил ему великий князь. Вслед за подписанием документа Главнокомандующий немедленно вышел в обеденную залу, где его ждали командующие частями и чины штаба армии. Николай Николаевич — ст. сообщил о перемирии и поздравил подчиненных. Командиры и войска начали праздновать успех. 22 января (3 февраля) 1878 г. великий князь отправил императору рапорт: «Имею счастье поздравить Ваше Императорское Величество с блистательным окончанием военных действий. Неприятель склонил голову перед силою победоносного русского оружия: 18 января турецкие уполномоченные заявили мне, что покоряются нашим условиям, а 19 января, ровно через месяц после Ташкисенского боя, подписали предварительные условия мира и подробные условия капитуляции».
3 (15) февраля на основании подписанного в Адрианополе документа в Гассан-кале под Эрзерумом было подписано соглашение об условиях перемирия на Кавказско-Малоазиатском фронте: турки должны были очистить территории Батумского, Баязетского и Ванского санджаков, передать русским крепость Эрзерум и отвести свои войска за линию Байбурт-Машахатун. 8 (20) февраля 1878 г. крепость Эрзерум была сдана. Здесь свирепствовала эпидемия тифа — город был переполнен ранеными, больными и мертвыми. Борьба с болезнью привела к потерям — после посещения госпиталя заразился и умер генерал Гейман.
Военное положение казалось прочным. Русские войска контролировали основные центры Западной Армении, на Балканах они находились уже в трех переходах от турецкой столицы. Международная обстановка по-прежнему оставалась напряженной. Внешнее спокойствие было нарушено — австрийская пресса начала кампанию по критике России. Получив известие об условиях перемирия, заключенного в Адрианополе, Андраши немедленно предложил решить судьбу Балкан на международной конференции. 23 января (4 февраля) на разводе в Манеже после благодарственного молебна в честь заключения перемирия Александр II заявил, что Россия должна быть готова оружием добиться прочного и достойного мира. «Очевидно, — заметил присутствовавший при этом Милютин, — что слова эти были адресованы не столько к наличной военной публике, сколько к целой Европе». Часть ее уже начала объединяться против Петербурга.
4 февраля австрийцы заявили, что хотели бы собрать конференцию в Вене, на что немедленно последовало согласие Лондона. Ввиду явного нежелания России соглашаться с предложенным местом созыва конгресса, вслед за столицей Австро-Венгрии возникла кандидатура Баден-Бадена, и 9 февраля, снова по инициативе Андраши — Берлин. На самом деле, австрийский канцлер был сторонником более активных действий, однако его настроения разделяли не все. 15 января, 7 и 12 февраля 1878 г. на совещаниях под председательством Франца-Иосифа вновь был поднят вопрос о возможности войны с Россией. Андраши настаивал на начале мобилизации, но финансы Австро-Венгрии не позволяли выделить 310 млн флоринов, которые, по расчетам, потребовали первые 3 месяца содержания армии по штатам военного времени. Кроме того, австрийские военные вовсе не стремились играть роль британской армии «по найму» в войне с Россией, они по-прежнему не были уверены в быстром исходе военных действий, если они начнутся, как и в том, что Италия останется нейтральной в случае Австро-русской войны. В результате было принято решение подготовить мобилизационные планы для развертывания 3 армий против России и 1 — наблюдательной — против Италии, но при этом воздержаться собственно от мобилизации. Между тем без ее начала Великобритания отказывалась выделять Вене кредиты.
Русский посол в Лондоне наблюдал, как вместе с успехами русской армии за Балканами меняется успокоившееся было после первых наших неудач у Плевны общественное мнение в Англии. Он не сомневался в том, что воинственные настроения островитян были вполне серьезными. «Лорд Биконсфильд (т. е. Дизраели, — А. О.), — вспоминал он, — старался меня убедить в том, что Англия располагала огромными военными силами и что она могла довести свою экспедиционную армию до 300 000 человек, влив в нее индийские и канадские контингенты. Для этого нужны были только деньги и время: первое она имела, а зимний сезон предоставлял ей и второе. После блестящего перехода через Балканы, похода на Адрианополь и полного поражения турецких армий взгляд на вещи в Англии переменился, и там забили тревогу.» 27 января (8 февраля) 1878 г. Дерби заявил в парламенте о том, что британский флот получил приказ отправиться в Константинополь «для охраны жизни и имущества подданных». Английская эскадра под командованием вице-адмирала Дж. Хорнби стояла на якоре в Безикской бухте у входа в Дарданеллы с июля 1877. Присутствие своих кораблей в непосредственной близости от Константинополя британское правительство также объясняло необходимостью защиты жизнь и имущество своих подданных.
Это было уже второе решение о вводе кораблей в Мраморное море. Первое было отменено двумя неделями позже. Колебания англичан деморализовали турок, которые теряли надежду на поддержку из Лондона. Лайрд телеграфировал в Лондон, что русские уже оккупировали Константинополь. 8 февраля Хорнби получил приказ войти в Проливы. На этот раз правительство не колебалось и действовало столь быстро, что граф Петр Шувалов вынужден был отреагировать на это решение, не связываясь с Петербургом: «Видя, что я уже не могу изменить решения британского правительства, я объявил лорду Дерби на свой страх и риск, что выступление их флота, вместо того чтобы спасти Константинополь, достигнет совершенно обратной цели, что прохождение ими проливов, как явное нарушение договора, освободит нас от всех данных нами относительно Константинополя и Галлиполи заверений. Мое заявление произвело сильное впечатление на государственного секретаря». Немедленно вслед за этим посол известил об изменившейся позиции Лондона А. М. Горчакова, добавив в шифрованной части свое понимание причин решения британского правительства: «Истинные мотивы: удовлетворить сторонников войны, ответить на взятие Чаталджи и быть готовыми захватить раньше нас форты Босфора». Дерби также решил связаться с английским послом в России, поручив Лофтусу успокоить русского канцлера.
Немедленной реакции России не последовало. На следующий день парламент с решающим большинством проголосовал за необходимые кредиты для военных приготовлений. Решение Кабинета пользовалось значительной популярностью. «Здесь гордятся, — докладывал в Петербург 28 января (9 февраля) в Петербург Шувалов, — направленной против нас морской демонстрацией. Я считаю, что было бы весьма политично выказать известную энергию, заявив, что вступление флота в проливы освобождает нас от прежних обещаний и что, если Англия высадит хотя бы одного человека, мы будем вынуждены вступить в Константинополь наравне с ними. Я полагаю, что такая решительная позиция не поведет к разрыву, а наоборот, предупредит его, остановив англичан на опасном пути вызывающих действий, которые, если на них ничем не отвечать, могут продолжаться и далее».
«Несмотря на блестящие военные успехи, которых мы добились во время войны, — отмечал уже после войны русский посол, — и на полученные нами благодаря им материальные и моральные преимущества, наши национальные стремления в известной части остались неудовлетворенными — для этого требовалось вступление наших войск в Константинополь». Узнав о том, что Хорнби получил приказ пройти Дарданеллы, Александр II пришел в ярость и назвал действия Англии «актом пощечины», приказав составить телеграмму о немедленном вступлении русских войск в турецкую столицу. Попытки Милютина и Горчакова успокоить императора успеха не имели. Только 29 января (10 февраля) русский канцлер известил британское правительство, что его решение, а также желание некоторых других стран защитить своих подданных, заставляет русское правительство изменить свою первоначальную позицию.
В этот день русские послы в Берлине, Лондоне, Париже, Риме и Вене получили телеграмму: «Великобританское правительство, по донесению своего посланника в Константинополе, решилось воспользоваться фирманом, ранее полученным, для направления части своего флота в Константинополь, в видах охранения жизни и безопасности великобританских подданных. Другие державы приняли эту же самую меру для своих подданных. Совокупность этих обстоятельств обязывает нас позаботиться, и с нашей стороны, о средствах оказать покровительство христианам, жизни и имуществу коих будет угрожать опасность, и для достижения этой цели иметь в виду вступление части наших войск в Константинополь».
Эта новость и произвела в Лондоне, по словам Шувалова, «огромное впечатление». 30 января (11 февраля) броненосцы Хорнби — «Александра», «Султан», «Темерер», «Ахиллес», «Аджинкорт», «Фламинго», «Свифтшур» — прошли Дарданеллы. Корабли встретили поначалу холодный прием у турок, но никто не решился противодействовать им. На этот случай Хорнби имел инструкцию применить силу против тех, кого он должен был защитить. Несмотря на успех первых действий, британский адмирал не был уверен в том, как поведут себя турки в дальнейшем и будут ли они сопротивляться в случае, если наша армия попытается овладеть фортами у входа в Дарданеллы. Повторять ошибку, допущенную Даквортом в 1807 г., никто не хотел. Дерби предупредил Шувалова, что если русская армия двинется не только на турецкую столицу, но и на Галлиполи, разрыв Англии с Россией станет неизбежен.
31 января (12 февраля) 1878 г. Горчаковым была отправлена циркулярная телеграмма, извещавшая уже всю Европу о том, что в ответ на действия Великобритании Россия оставляет за собой право предпринять необходимые шаги для защиты жизни и собственности христианского населения Константинополя и ввести в город свои войска. 13 февраля 1878 г. 7 английских броненосцев вошли в Мраморное море и встали у Принцевых островов. Без четырех месяцев осады Плевны это вряд ли бы произошло. За это время в Англии изгладились воспоминания о турецких зверствах и турки превратились в героев, храбро сопротивлявшихся Великой Державе. Неудачи русской армии, безусловно, вдохновляли, и военная лихорадка, невозможная в июле 1877 г., охватила британское общество в феврале 1878 г. С другой стороны, англичане явно опасались того, что их суда окажутся отрезанными от Средиземного моря.
1 (13) февраля Шувалов извещал Горчакова: «Дерби выразил мне серьезную надежду, что мы не двинемся на Галлиполи и не предпримем ничего угрожающего флоту. Подобное движение рассматривалось бы в Англии как угроза безопасности флота и при настоящем состоянии общественного мнения повело бы к серьезным последствиям. Это новый клапан для предотвращения взрыва. Находясь под Константинополем, они не могут сохранять свою прежнюю позицию запрета нашим войскам вступить в Константинополь, и поэтому английские министры запрещают нам войти в Галлиполи. Если хотите не допустить падения Дерби, дайте ответ, способный их удовлетворить». Возникла опаснейшая ситуация, дальнейшее развитие которой было чревато конфликтом, к которому Петербург не был готов.