«Когда два человека любят друг друга, когда они счастливы и веселы и один или оба создают что-то по-настоящему хорошее, они притягивают людей так же неотразимо, как яркий маяк притягивает ночью перелетных птиц».

Фотопортрет Эрнеста Хемингуэя

«Праздник, который всегда с тобой»

Есть писатели, писать про которых — или очень легко, или очень сложно, и Хемингуэй как раз из таких. Он был огромной публичной фигурой, символом, успехом, и совершенно не хочется обсуждать внешнюю канву его жизни, — канву, на которую, как мухи на липучку, слетаются многие его биографы. «Ужасное непонимание с родителями», «зависимость от выпивки» и даже четыре жены были у многих, но ведь делали Хемингуэя писателем не они, а его любовь к литературе, чтение как исследование, споры и ссоры, радость писательских находок, разделенная с кружком друзей — писателей и просто любителей пообщаться на тему художественного изображения действительности. Он стремился понять, зачем оно, это мастерство, в чем — за рамками славы и успеха — может содержаться та истина, на поиск которой не жалко положить всю свою жизнь?

Эрнест Хемингуэй после ранения в Милане. 1918

Жизнь горожанина, замордованного рутиной, даже во время тяжелых испытаний фрагментарна и бестолкова. Увидеть жизнь глазами авантюриста, почуять азарт погони за целью во всем, будь то в боевых действиях или в любви, а главное — в преодолении, — вот что заставляло обитателей ХХ века зачитываться книгами Хэма. То, что привлекало в любых обстоятельствах, — возможность хотя бы вообразить ярость погони за желанной целью, затмившей на этот миг целый мир, радость победы, достигнутой «вот этим человеком», чувство собственной судьбы и наполненности собственной жизни, умение описать такой миг и такое стремление сделало героев Хемингуэя некими фантазийными образами, предметом зависти многих обладателей скромных судеб. А сам он верил, что писать нужно о том, что знаешь, стремился жить жизнью своих литературных персонажей и говорил о своей профессии так:

«Все хорошие книги похожи тем, что они правдоподобнее действительности, и когда ты заканчиваешь читать, остается ощущение, будто все описанное произошло с тобой, а затем — что это принадлежит тебе: добро и зло, восторг, раскаяние, скорбь, люди, места и даже погода. Если ты можешь дать все это людям — значит, ты писатель».

Для интеллигентов СССР, физиков и лириков 60-х годов, Хемингуэй стал иконой. Его фотографии украшали собой многие рабочие столы, его борода и свитер грубой вязки являли пример для подражания, впечатливший огромную часть творческих людей Союза. Результат закономерный для страны, в которой мужество изгонялось в специально отведенные для этого места: обитателям 60−70-х годов, этого «детского сада для взрослых», было отказано в риске и радости собственного решения. Этим людям приходилось осваивать походную жизнь, романтику альпинизма или байдарок, как отдушину, позволявшую хоть немного уподобиться любимым героям. Что ж, пока в мужчинах остается хоть малая толика присущего им характера, приключение будет манить их всегда. Один на один со смертельной опасностью — этого впечатления не заменит никакое другое, включая прославляемые пропагандой успехи родного коллектива.

Эрнест Хемингуэй с ружьем. Куба

И все-таки будь Хемингуэй только певцом авантюры, он всего лишь пополнил бы когорту третьесортных развлекателей. Описывая своих героев, он заставляет радоваться и переживать или гневаться и ненавидеть самую суть их характеров, а поступки их оказывались лишь реактивом, проявляющим то, что было скрыто. Своей вершины талант писателя достиг в повести «Старик и море», когда дело, потребовавшее от старого рыбака напряжения всех немногих оставшихся у него сил, оборачивается видимым поражением. И великой внутренней победой Человека, которого не победят ни обстоятельства, ни старость, ни сама смерть.

Что же касается смерти самого писателя, Хемингуэя залечили от депрессии в психиатрической больнице. Когда он понял, что после электрошоков теряет и чувства, и память, он застрелился. Подлый мир еще раз плюнул на его могилу: теперь эта марка ружья называется Хемингуэй. Вроде как приглашение для тех, кто не желает вести жизнь успешного овоща.