Аудиенция посланника российского монарха ген. Игнатьева у императора Франца-Иосифа завершилась его согласием присоединиться к тексту русской версии протокола. Единственным изменением, которое счел необходимым предложить Андраши (и с которым согласился Дерби) было напоминание Турции о ее обязательстве способствовать возвращению беженцев из Боснии и Герцеговины в свои дома. Австро-Венгрия явно тяготилась расходами по их содержанию. 16(28) марта Игнатьев сообщил об этом в Петербург. На следующий день он вновь прибыл в Берлин, где немедленно встретился с Бисмарком. Канцлер Германии уже знал о предложениях своего австрийского коллеги о посредничестве между Лондоном и Петербургом и они ему категорически не понравились. Позиция Бисмарка была предельно ясной.

Император Александр II

«Меня обвиняют в том, — говорил он, — что я толкаю Россию к войне. Будь я русский подданный и имея я возможность высказать свое мнение на заседаниях ближайших советников русского императора, я сказал бы: будем умеренны в своих требованиях, но будем воевать, ежели мы не в состоянии достигнуть мирным путем результатов, которые удовлетворили бы наше национальное чувство. Обстоятельства никогда быть может так не благоприятствовали России и уже никогда не было, как теперь, целого ряда друзей, которые оберегают ее границу от вторжения неприятеля».

Так как война, по мнению «железного канцлера», была неизбежной, он готов был пойти на поддержку мирных инициатив России, намекнув при этом, что в случае русско-турецкого конфликта крайне желательной была бы территориальная компенсация Австро-Венгрии за ее нейтралитет. По его мнению, Франц-Иосиф нуждался в каком-либо достижении при «таком несчастном правлении», а небольшое изменение границ его монархии на Балканах стоило бы дешевле европейской войны. Само собой разумеется, что сам Бисмарк обещал полное сочувствие Германии России, за которое он ничего не просил. 19(31) марта Игнатьев вернулся в Петербург. Результатом его дипломатических усилий стала готовность Парижа, Рима, Вены и Берлина поддержать русский проект обращения к Турции. В тот же день, 19(31) марта 1877 г. был подписан Лондонский протокол. Он содержал 2 декларации: 1) об обязательстве России провести демобилизацию, если Турция переведет свои войска на мирное положение и приступит к реформам; 2) о лишении силы протокола в случае, если соглашение о двустороннем разоружении не будет достигнуто.

Это был британский вариант европейского обращения к Порте, которая свела на нет все усилия Игнатьева. Лорд Дерби под видом редактирования исключил из документа даже намеки на гарантии проведения реформ. В подписанном документе фактически осталось только упоминание об их желательности и требования демобилизации турецкой и русской армий. По словам, Игнатьева, английская версия Лондонского протокола исключала саму сущность русского проекта, связывавшего требования Европы с предложениями Константинопольской конференции послов. К протоколу были приложены особые декларации России, Англии и Италии, содержание которых явно различалось между собой. Русский документ ставил в основу примирения осуществление реформ и прекращение резни, английский — разоружение, а итальянцы вообще говорили о готовности следовать принципам протокола только до тех пор, пока сохраняется соглашение между подписавшими его странами. Явная демонстрация отсутствия единства Великих Держав по восточному вопросу не осталась незамеченной. В результате султан, поддержанный Англией, 9(21) апреля 1877 г. отверг и урезанный текст протокола, как вмешательство во внутренние дела Османской империи. «Это был финальный акт мирных усилий России совместно с Европой, — вспоминал Лофтус, — и все надежды избежать войны были оставлены».

Николай Павлович Игнатьев

Милютин не имел их и ранее.

«Вся эта дипломатическая бумажная кампания, уже так долго и так бесплодно продолжающаяся на позор Европы, — отмечал он 11(23) марта, — не изменит рокового хода событий на Балканскому полуострове; факты могут расстроить все тонкие соображения дипломатов. Лондонский протокол останется пустым клочком бумаги. История с равным презрением отзовется о двух фарсах, разыгранных в одно и то же время в Лондоне и Константинополе, подписание шестью большими державами протокола, ни к чему и никого не обязывающего, столь же комично, как и открытие турецкого парламента, законченного обращением Савфета-паши к дипломатической трибуне».

За две недели до подписания протокола, 18 марта 1877 г., была ратифицирована дополнительная к Будапештской конвенция, также заключенная 3(15) января 1877 г., по которой подтверждалось право России на возвращение Южной Бессарабии, а Австро-Венгрии — на занятие Боснии и Герцеговины, исключая Ново-Базарский санджак, расположенный между Сербией и Черногорией (отдельно оговаривалось, что судьба его будет решена позже соглашением между Петербургом и Веной). Образование большого славянского или иного (т.е. греческого) государства исключалось.

Теперь России необходимо было договориться с Румынией. 4(16) апреля 1877 г. А.И. Нелидовым, тайно прибывшим в Бухарест, была заключена конвенция об условиях пребывания русских войск на территории Румынии. Румынское правительство обязывалось обеспечить русской армии свободный проход через свою территорию и благоприятную позицию в случае начала военных действий, оказывать содействие в снабжении продовольствием и фуражом, предоставить возможность использовать железные дороги, почту и телеграф. Россия со своей стороны обязывалась «охранять и заставлять уважать политические права румынского государства» и «защищать нынешнюю целостность Румынии». Для укрепления вооружавшейся румынской армии ей было передано 32 тяжелых орудия, 4 вагона пороха, 25 тыс. винтовок.

Формально в мирное время под ружьем Бухарест имел 20 тыс. нижних чинов и 545 офицеров, которые при мобилизации вместе с ополчением должны были возрасти до 1089 офицеров и 52 тыс. нижних чинов. В 1876 г. после мобилизации армия была развернута в два армейских корпуса по две пехотных дивизии в каждом. Дивизии имели по две бригады, кроме того, в корпусе имелась кавалерийская и артиллерийская бригады, саперные части. Их численность составила около 50 тыс. чел. при 180 орудиях, не считая 20−30 тыс. слабо обученного ополчения. Это были неплохие результаты. Однако, поскольку армия находилась в периоде переформирования, многого от нее ждать не приходилось.

Хенрик Дембицкий. Румынские войска ведут бой за редут у Гривицы. 1881

Через три дня после подписания русско-румынской конвенции, которая со стороны России была признанием de facto Румынии как независимого государства, русские войска получили приказ вступить на территорию Турции (Румыния, как вассал Турции, еще считалась турецкой территорией). Румынская армия первоначально была отведена в западные области княжества, формально сохраняя нейтралитет. Турция, не удовлетворившись этими формальностями, объявила войну Румынии, и только после этого, 10(22) мая княжество было провозглашено независимым dejure, и румынские части начали полноценно сотрудничать с русскими. Румынам была поручена охрана левого берега Дуная и обстрел правого берега. Первоначально их переход через реку и непосредственное участие в боевых действиях не предусматривались. Русская армия готовилась к походу за Дунай и с помощью болгар собирала информацию о противнике.

5(17) апреля 1877 г. рейд Константинополя покинул русский станционер корвет «Сокол». 11(23) апреля 1877 г. Россия разорвала дипломатические отношения с Османской империей. В этот же день на паровой яхте «Эреклик» из Константинополя были эвакуированы в Одессу чины русского посольства и консульства в Турции. В ночь на 12(24) апреля русские войска начали переходить европейскую и азиатскую границы Турции. 12(24) апреля 1877 г. в Кишиневе Александр II подписал Манифест об объявлении войны Турции:

«Исчерпав до конца миролюбие Наше, Мы вынуждены высокомерным упорством Порты приступить к действиям более решительным. Того требуют и чувство справедливости, и чувство собственного Нашего достоинства. Турция, отказом своим, поставляет Нас в необходимость обратиться к силе оружия. Глубоко проникнутые убеждением в правоте Нашего дела, Мы, в смиренном уповании на помощь и милосердие Всевышнего, объявляем всем Нашим верноподданным, что наступило время, предусмотренное в тех словах Наших, на которые единодушно отозвалась вся Россия. Мы выразили намерение действовать самостоятельно, когда Мы сочтем это нужным и честь России того потребует. Ныне, призывая благословение Божие на доблестные войска Наши, Мы повелели им вступить в пределы Турции».

В тот же день турецкому поверенному в делах в России была вручена нота об объявлении войны. Русское общество было по-прежнему настроено весьма воинственно. В России объявление войны вызвало огромный патриотический подъем и полную поддержку правительства со стороны практически всех слоев общества, множество людей покидало гражданскую службу и поступало добровольцами в армию. Даже либеральные «Отечественные записки» отмечали:

«…едва ли когда-нибудь царское слово даже о войне с Турцией было встречаемо с таким сочувствием, приветствуемо было такими радостными кликами по всей России, как слово о нынешней войне, лично возвещенное Государем Императором в Москве и обнародованное в Манифесте 12-го апреля по всей России».

Кавказский Наместник Великий Князь Михаил Николаевич издал приказ по Кавказской армии и обращения к жителям Аджарии, Кобулетии. Пребывание русских войск должно было способствовать «…сближению нашему с вами, сыны благородного Картвельского племени, братья по крови всегда верных и любимых подданных Русского Императора». Всем мирным жителям Эрзерумского вилайета гарантировались неприкосновенность имущества и личности. В случае сопротивления ответственность возлагалась на взявших в руки оружие. Николай Николаевич-ст. обратился к жителям Румынии, объясняя им цели войны и причины пребывания русских войск в их стране. Румыны, прежде всего крестьяне, поначалу с опасением встретили русские войска. Очевидно, сказывались воспоминания о Крымской войне. Впрочем, опасения были быстро преодолены, и прежде всего в городах, где начали процветать кафе и отели.

В целом румынское общество весьма тепло встретило русских солдат, власти ограничились тем, что делали только то, что обязаны были делать. Главнокомандующий требовал, чтобы войска не создавали проблем, и они старались миновать Румынию, как выразился один из офицеров, «на цыпочках». Иногда дело доходило до конфликтов, но ничего серьезного не было — старшие офицеры быстро поняли, что местные чиновники ждут от них вежливого обращения, и старались придерживаться такого стиля поведения, вне зависимости от обстоятельств, а их было немало. Снабжение и закупки на территории княжества шли из рук вон плохо. Румынские железные дороги работали из рук вон плохо, большая часть русских войск передвигалась по территории союзника пешим порядком.

14(26) апреля Турция через своего посла во Франции обратилась к Парижу с просьбой о посредничестве для одновременного разоружения, но французское правительство отказалось от этого предложения. Двумя днями предложение о посредничестве было отправлено из Константинополя ко всем державам, подписавшим Парижский трактат 1856 г. Оно также не имело успеха. В Европе ожидали быстрого крушения турецкой военной машины. Генерал фон дер Гольц — безусловно ведущий специалист по османской армии — отмечал:

«…в начале войны все считали, что этих сил (т.е. выделенных Россией в период сосредоточения на Дунае — А.О.) более чем достаточно, чтобы быстрым наступлением на Константинополь сокрушить много слабейшие силы турок и восстановлением креста на Софийском соборе дать широкое историческое решение старой тяжбы по восточному вопросу».

Из Великих Держав наиболее негативным образом на начало русско-турецкой войны отреагировала Великобритания, правительство которой считало, что отказ Константинополя от условий Лондонского протокола отнюдь не закрывал дорогу к миру.

Ответственность за войну была возложена Лондоном на Россию. 1 мая 1877 г. лорд Э. Дерби известил об этом британского посла в России Лофтуса:

«Правительство Ее Величества с глубоким сожалением встретило это известие (об объявлении войны — А.О.). Оно не принимает заявлений и доводов, приводимых князем Горчаковым в оправдание принятого решения».

Кроме осуждения Великобритания пока ничего не могла себе позволить. Дизраели опасался, что русские войска смогут достигнуть Константинополя через 9 недель, а за это время Лондон сумеет перебросить Проливам силы, способные лишь закрепиться на Дарданеллах. Поэтому он предложил правительству немедленно направить флот и морскую пехоту для занятия Галлиполийского полуострова. Это предложение было отвергнуто — Лондон не хотел связывать себя союзом с Турцией и снова участвовать в войне против России. По русским расчетам, основанным на донесениях военного агента в Англии, на подготовку экспедиционной армии в 50−60 тысяч человек Лондону потребовалось бы 13−14 недель, а на подготовку константинопольской позиции — еще 8−10 недель.

Экспедиционную армию надо было еще перебросить морем, огибая Европу. Так что отказ кабинета Дизраели поддержать своего премьер-министра был продиктован не миролюбием, а возможностями. Была, правда, и англо-индийская армия, но ее мобилизационные возможности были невелики, а единой точки зрения на ее возможности в метрополии не было. После восстания сипаев старая система формирования армии была упразднена, что сказалось на численности армии. Кроме того, изменился и взгляд на задачи армии. Она должна была быть достаточно сильной, чтобы поддерживать порядок в самой Индии, контролировать ее границы и, в случае русского вторжения, удержаться до прихода подкреплений из метрополии. Состав армии неуклонно, хотя и медленно, сокращался. В 1864 г. ее численность составила 121 тыс., в 1865 — 118 тыс., в 1866 — 117 тыс., и в 1878 — 113 тыс. чел. Примерно половина из них была представлена британцами и резко понижать их численность на субконтиненте было небезопасно. В 1877 году англичане смогли перебросить на Мальту из Индии только 5000 морских пехотинцев. Позже они все же получили поддержку (из состава Бенгальской армии).

Алексей Боголюбов. Переправа русских войск через Дунай у Мачина

Что касается Австро-Венгрии, то рассчитывать на её поддержку Лондон не мог — переговоры о совместных действиях на восточном направлении затягивались австрийской стороной, опасавшейся поначалу выходить из режима договоренности с Россией. Уже 20 апреля 1877 г. австрийцы приступили к подготовке планов и организации оккупации Боснии и Герцеговины, которую они планировали осуществить после русской победы над Турцией. В разгар переговоров с Лондоном Франц-Иосиф отправил Александру II письмо, в котором говорилось:

«Что бы ни случилось и какой бы оборот эта война не приняла — ничто не может заставить меня отступить от данного мною слова. Англии было в самой решительной форме сообщено, что она ни при каких обстоятельствах не может рассчитывать на союз с Австрией».

На самом деле от обстоятельств зависело очень многое. Ситуация была предельно ясной. Командир IV Армейского корпуса ген.-л. П.Д. Зотов, получив распоряжение о мобилизации, удивительно точно отметил в своем дневнике от 10(22) апреля 1877 г. основные направления будущих событий:

«При отсутствии нашего Черноморского флота и при господстве [турок] на Черном море и Дунае, операционною нашею линию уже не может быть береговая восточная полоса Турции; переправу через Дунай придется провести выше Силистрии, а может быть, и выше Рущука; коммуникационная линия вдоль Дуная, усеянного турецкими крепостями, будет тянуться верст на триста и более, нужно ее прикрыть; затем, после переправы через Дунай мы врезываемся в середину расположения неприятельской армии, следовательно, сообщения наши нужно будет прикрывать с обеих флангов, как же тут обернуться 6 корпусами, особенно при настоящем их слабом составе. Мне кажется, что в момент переправы через Дунай нужно иметь под рукой минимум 8 корпусов: один временно оставить на левом берегу, по два корпуса бросить направо и налево после переправы, а с остальными тремя ломить прямо за Балканы. По всей вероятности в этом деле важную роль играет экономический вопрос; но наша экономическая система всегда основывалась на фальшивом фундаменте; мы всегда стремимся в настоящем сэкономить хоть несколько тысченок, не соображая, что впоследствии приплатим за это десятки миллионов. Если мы сразу поставим на европейском театре войны 350 т., а в Азии 150 т., а всего 500 т., и положим, что ежедневный расход, кроме обыкновенного военного расхода, будет 1 000 000 р., то, имея шансы окончить кампанию в 3 месяца, война обойдется России в 100 миллионов; ежели же неудачное начало затянет войну на целый год, и мы в конце концов все-таки должны будем поставить против турок полмиллиона бойцов, то война нам обойдется со временем вчетверо дороже, а как вдруг, к довершению всех невзгод, время сделается нашим врагом, благоприятные политические условия для нас в Европе изменятся и Турция приобретет в Англии и Австрии вместо тайных явных союзников, — ведь дело будет совсем скверно».

Только молниеносная и решительная победа давала России возможность избежать вмешательства Европы. Возможность достичь подобного успеха была предоставлена. Ни в одной из русско-турецких войн фактор времени не играл столь значительную роль. Турция возлагала все свои надежды на успешную оборону. Русские планы были основаны на расчетах проведения войны в одну кампанию, что требовало высокого уровня подготовки армии и ее руководства. «У нас подготовлены войска и материальные средства, — отмечал 27 июля (8 августа) 1876 г. Милютин, но вовсе не подготовлены ни главнокомандующие, ни корпусные командиры». На самом деле состояние армии было далеко не блестящим, что не замедлило сказаться на ее действиях.