В конце 1876 года стало ясно, что война за освобождение славян не вызовет активной поддержки со стороны славян. Очевидным было и другое — эта война может начаться только при условии соглашения с Австро-Венгрией. Без этого соглашения фланг русской армии на Балканах и ее связь с Россией находились бы под постоянной угрозой. Столкновение с Австро-Венгрией не могло не отразиться и на отношениях Петербурга и Берлина. Переговоры с австрийцами обещали быть весьма сложными.

Русский узкоколейный паровоз с вертикальным котлом. 1875
Дмитрий Алексеевич Милютин

Военный министр Д.А. Милютин сообщал начальнику штаба действующей армии ген. А.А. Непокойчицкому:

«…в настоящее время более всего должна Вас озабочивать та политическая обстановка, при которой нам, может быть, придется начать войну. К сожалению, надобно сознаться, что обстановка эта в настоящее время вовсе неблагоприятна для нас. Отношения наши к Сербии и Румынии изменились не к лучшему. Месяц назад мы смотрели на оба эти княжества как на своих надежных союзников и предлагали действовать заодно с ними. Теперь Сербия открыто заявляет, что не желает продолжать войны, что не может вести ее, и предваряет нас, чтобы мы не рассчитывали на ее содействие. В то же время венский кабинет настойчиво противится вступлению наших войск в Сербию, и мы даже согласились уже включить в конвенцию нашу с Австро-Венгриею это ограничение нашего круга действий. Чрез это, конечно, изменяется значительно наш прежний план действий в случае войны. Но если Сербия будет, так сказать, нейтрализована, то не будет худа без добра. С одной стороны, конечно, это даст возможность Порте сосредоточить несколько больше сил против нас; но, с другой стороны, и мы не будем уже озабочены охранением Сербии и избегнем ослабления нашей армии отделением туда значительного корпуса. Если ж в план Его Высочества Главнокомандующего могло входить движение какой-либо части наших войск в долину Тимока и далее по направлению к Софии, то пути эти нам не возбраняются. Можно даже, как мне кажется, вполне рассчитывать на то, что в случае успешного для нас начатия кампании и движения за Дунай к Балканам, в западной части Болгарии Сербия, несмотря на теперешнее ее пассивное положение, не останется простою зрительницею наших успехов и сделает последнее усилие, чтобы снова собрать сколько будет возможно своих войск для совместного с нами действия. Даже и Андраши в своих прениях по поводу конвенции, упорно противясь вступлению наших войск в Сербию, не возражал против совместного действия с нами сербских войск вне сербской территории и даже в долине Тимока».

Эти слова писались накануне завершения длительных переговоров о соглашении с Австро-Венгрией. 21 октября (2 ноября) 1876 года Милютин отметил в дневнике, что ему удалось настоять на посылке ген. Н.Н. Обручева в Вену «…в качестве частного путешественника, чтобы негласно помочь нашим дипломатам выработать серьезный проект конвенции (на случай войны с Турцией — О.А.)», хотя А.М. Горчаков и пытался отказаться от этой услуги военного министра, ограничившись инструкциями русскому послу. Информация Милютина частично подтверждается письмом Горчакова Е.П. Новикову — послу России в Вене — которое посланник военного министра должен был вручить ему. Обручев действительно отправился в Вену в качестве «простого путешественника». Новикову предписывалось принять его как простого соотечественника, к которому не должно быть приковано ни официальное, ни частное внимание. В сопроводительном письме Горчаков счел необходимым подчеркнуть пассивный характер полномочий Обручева: в формулировке канцлера он должен был только консультировать дипломатов в специальных военных вопросах, а не «помогать» им в милютинской версии, что означало более энергичное или независимое от МИДа участие в переговорах с Австрией.

Николай Ярошенко. Портрет Николя Николаевича Обручева. 1898

28 октября (9 ноября) 1876 года Обручев прибыл в Вену. Одновременно российское посольство получило инструкции канцлера, необходимые для начала конкретных переговоров. Обручев, не имевший официального статуса, формально не принимал прямого участия в переговорах. Однако реальный вклад Обручева был велик — это признавал и Новиков, который уже через два дня после прибытия генерала просил у Горчакова позволения открыть перед австрийцами «секрет миссии Обручева», придав ей таким образом дипломатический статус. Но на эту просьбу последовал отказ. На переговорах с Австрией основными были два вопроса: 1) о дружественном нейтралитете Австро-Венгрии, о конкретных формах этого нейтралитета; 2) о территориальном урегулировании на Балканах после войны с Турцией. Новиков, согласно инструкциям, согласовывал военную часть предполагаемых документов с Обручевым, хотя и мнение военного ведомства, представленного Николаем Николаевичем, не было определяющим даже в военных вопросах. Всё, что вызывало сомнение Новикова, немедленно отсылалось на окончательное решение канцлеру.

Мобилизация поставила в порядок дня проблему железных дорог. Имевшихся на тот момент 70 тыс. верст было явно недостаточно, хотя подвижной состав — 3095 паровозов, 4 867 пассажирских и 61 241 товарных вагонов — считался вполне приемлемым для обеспечения воинских перевозок. Кишиневско-Ясская ветка Одесской железной дороги, соединявшая русские дороги с румынскими, должна была быть введена в строй в 1874 году, но по ряду причин (аварии при строительстве, а затем банкротство фирмы, которая вела проект) движение по ней открылось только 28 марта (10 апреля) 1877 года. К тому же она была одноколейной, на 233 км. имелось только 12 разъездных станций, дорога еще плохо обеспечивалась водой.

Состояние Одесской железной дороги также вызывало нарекания — качество дороги оставляло желать лучшего. Именно здесь перед войной произошла Тилигульская катастрофа. 4(16) января 1876 года сошел с рельсов и рухнул с высокой насыпи локомотив и 24 вагона, из них 11 пассажирских, в которых перевозились призванные запасные солдаты. 70 человек было убито, 54 тяжело ранены. Естественно, что в предвоенный период такое состояние коммуникаций в возможном тылу армии, которая должна была действовать на главном стратегическом направлении, не могло не волновать военных. Подвижной состав Варшавско-Венской железной дороги, в случае невозможности использования сети австрийских дорог, трудно было бы использовать для обеспечения переброски войск. Между тем довольно быстро выяснилось, что имеющихся в России пассажирских вагонов для перевозки войск не хватит, а товарные требовали значительной доработки — утепления (обшивки стен, потолков и двойных полов), установки печей и т.п.

Ssr
Предполагаемое место Тилигульской катастрофы

О сложности проблемы можно судить по простым цифрам: для перевозки пехотного полка требовалось 6 эшелонов примерно по 30 вагонов и платформ в каждом (в дивизии их было 4), кавалерийского полка — 5 эшелонов, батареи — 2 эшелона, летучего дивизионного парка — 10 эшелонов и т.п. Только в течение 1877 года было заказано 4534 новых вагона и 161 паровоз, но проблемы с подвижным составом так и не были полностью решены. Кроме того, необходимо было учитывать и низкую пропускную способность румынских железных дорог. Они были одноколейными и рассчитанными на европейскую узкую колею (1,435 м.), в то время как русский подвижной состав — на широкую (1,524 м.). Станции не имели достаточных возможностей для выгрузки и погрузки и были слишком удалены друг от друга. Снабжение армии на Балканах могло оказаться под угрозой. Сформированные при мобилизации 2-й и 3-й железнодорожные батальоны с началом войны были переброшены в Румынию, где они вели работы по развитию станций, устанавливали разгрузочные приспособления, совершенствовали пути и т.п.

Не удивительно, что русские военные хотели получить от Вены права на эксплуатацию австрийских железных дорог в Галиции на время русско-турецкой войны. Андраши соглашался на содействие австро-венгерского правительства в вопросе об организации «санитарных учреждений» России на австрийских железных дорогах, на принятие и транспортировку русских раненых, но возражая против транзита через свою территорию русских военных грузов. Такое решение Вены устраивало Горчакова: он считал, что армия не имеет нужды в транзите. Австрийцы не хотели уступать в вопросе о транзитных перевозках, и Горчаков уговорил Милютина отказаться от этого требования. Министр, ознакомившись с донесениями послов из Вены и Константинополя, 16 ноября 1876 года согласился,

«…что нет необходимости настаивать на условиях, которые были заявлены со стороны военного министерства при первоначальных соображениях о заключении военной конвенции с Австро-Венгрией и Румынией. Лучше сделать важные уступки, лишь бы не замедлить подписание конвенций».

Переговоры после этих уступок военного министерства ускорились. 23(5 декабря) ноября 1876 года Новикову МИДом была направлена инструкция, разъяснявшая взгляд Горчакова (подкрепленный еще и согласием Милютина) на вопрос о железных дорогах: Россия не требует согласия Австрии на перевоз военных грузов через австрийскую территорию. Но недостаточность единственной железнодорожной линии, связующей Россию и Румынию, заставляет Петербург просить о возможности использовать часть австрийских железных дорог в качестве вспомогательных коммуникаций, не требуя активной опеки Вены над русскими контрактами с австрийскими частными компаниями. В конечном итоге Австрия согласилась на перевозку русских военных грузов по своей территории, для чего было использовано около 580 вагонов.

8(20) декабря 1876 года, еще до подписания документов, но после окончания переговоров de facto, Обручев покинул Вену. Он вез с собой в Петербург личное письмо Франца-Иосифа Александру II и корреспонденцию Новикова для канцлера. Посол высоко оценивал участие Обручева в Рейхсштадтских переговорах:

«Его (Обручева — О.А.) опыт служил мне источником знаний и необходимых аргументов во время дискуссий с министром иностранных дел Австрии».

Прибывший в Петербург генерал немедленно отправился с детальным отчетом о своей миссии к Милютину, а не к Горчакову, что вызвало протест канцлера на имя императора. Но позиции Горчакова у императора с конца октября серьезно ослабли, и письмо министра осталось без ответа. Александр II, ознакомившись с результатами миссии Обручева и ходом переговоров, согласился с проектом конвенции.

3(15) января 1877 г. в Будапеште была заключена секретная русско-австрийская конвенция. Поскольку исход конференции в столице Османской империи был еще не ясен, Петербург и Вена прежде всего договорились о совместных действиях для того, чтобы добиться на переговорах автономного устройства для Боснии, Герцеговины и Болгарии. Статья 2-я звучала уже более реально:

«В случае если бы переговоры не привели к желаемому результату и последовало бы прекращение их, которое повело бы к войне между Россией и Турцией, Императорское и Королевское правительство формально обязуется соблюдать по отношению к действующей изолированно России доброжелательный нейтралитет и, насколько это будет от него зависеть, парализовать путем дипломатического воздействия попытки вмешательства или коллективного посредничества, с которыми могли бы пытаться выступить другие державы».

Для войны на Балканах России было жизненно важно соглашение с Веной, так как австрийцы, действуя из Трансильвании, как в 1854 г., могли легко угрожать коммуникациям русской армии на нижнем Дунае. Петербург вынужден был принять предложенные в уплату за дружественный нейтралитет Австро-Венгрия условия. Сделать это было тем более необходимо потому, что Бисмарк еще в октябре 1876 г. недвусмысленно дал знать императору Александру, что в случае военного столкновения Германия ни в коем случае не позволит России разгромить и разрушить империю Габсбургов.

Смысл инструкций германского канцлера генералу Швейницу был достаточно прозрачен:

«Если, к нашей скорби, мир между Россией и Австрией невозможен, то хотя мы могли бы допустить, чтобы наши друзья проигрывали и выигрывали друг у друга сражения, однако мы не можем допустить, чтобы одному из них был нанесен столь тяжкий урон и ущерб, что окажется под угрозой его положение как независимой и имеющей в Европе значение великой державы».

3 февраля 1877 г. с частным письмом к Бисмарку обратился русский посол в Лондоне граф Петр Шувалов. Он предлагал главе германского правительства свои рассуждения о возможности соглашения между Петербургом и Берлином. Россия должна была обеспечить Германию от возможности возникновения коалиций в случае действий последней на Западе, Германия взяла бы такие же обязательства относительно действий России на Востоке.

«Если бы подобная вещь убедила Европу, — писал Шувалов, — немало осложнений в будущем можно было бы избежать! Именно поэтому, дорогой князь, что таково мое глубокое убеждение, я неизменно сожалею о той непрочности, которую продемонстрировало согласие между тремя дворами во время нынешнего кризиса. Наш союз не дал о себе знать ни в действительности, ни хотя бы по видимости. Если бы Англия поверила в него, то она придерживалась бы более твердой политики по отношению к Турции. Если бы Порта была в этом убеждена, она отнюдь не упорствовала бы в своем упрямстве и сопротивлении».

15 февраля Бисмарк ответил на это обращение Шувалова пространными рассуждениями о ценности русско-германского партнерства, которые, впрочем, не содержали ответа на предложения русского дипломата:

«В союзе двух империй заключается такая сила и [гарантия] безопасности, что меня приводит в раздражение уже сама мысль о том, что он может когда-либо подвергнуться опасности без малейшего на то политического основания, только по воле какого-нибудь государственного деятеля, любящего разнообразие или считающего, что французский язык приятнее немецкого. Относительно этого я готов с ним вполне согласиться, не подчиняя, однако, этому соображению политику моей страны. Пока я буду возглавлять наши [государственные] дела, вам трудно будет избавиться от союза с нами».

Реальные действия Бисмарка подталкивали Петербург на соглашение с Веной. Берлин был заинтересован, чтобы Россия начала войну на Балканах, но для того, чтобы обострились ее отношения с Веной и Лондоном, а не для того, чтобы произошла война с неясными последствиями для европейского равновесия. Русско-турецкая война лучше всего укладывалась в расчеты германского канцлера, изолируя бессильную Францию и поднимая цену поддержки Германии и в Лондоне, и в Петербурге, и в Вене.

Отто фон Бисмарк

В Будапеште Дунайская монархия обещала оказать помощь России в организации временных русских госпиталей на железнодорожной линии Краков — Черновицы и перемещению из Румынии в Россию по ней русских раненых и больных. В свою очередь Вена получала право выбора момента и способа оккупации Боснии и Герцеговины. Дополнительные пункты конвенции исключали возможность аннексии кем-либо Ново-Базарского санджака — территории между Сербией и Черногорией. В отличие от предыдущих переговоров в Рейхштадте территориальные компенсации Сербии и Черногории на этот раз не упоминались. Обе стороны договорились в случае начала военных действий не распространять их: Австро-Венгрия — на Румынию, Сербию, Черногорию и Болгарию; Россия — на Сербию, Черногорию, Боснию и Герцеговину. В результате войны Болгария (т.е. Дунайская Болгария), Румелия (т.е. Забалканская Болгария) и Албания должны были получить статус независимых государств. Впрочем, это было еще не окончательное соглашение. Глава 9-я конвенции гласила:

«Последствия войны и территориальные изменения, которые могли бы явиться результатом возможного распадения Оттоманской Империи, будут урегулированы специальной конвенцией».

Это были чрезвычайно тяжелые условия, и Петербург попытался еще раз избежать военного решения восточной проблемы.