Рим: у самых истоков Запада. И России
Жили-были два брата, звали их Ромул и Рем. Жили они в VIII веке до н.э. почти посередине нынешней Италии, и были, по легенде, сыновьями бога Марса, рожденными женой свергнутого царя славного города Альба-Лонги. Осиротевших младенцев вскормила волчица. Повзрослев и совершив немало подвигов, Ромул и Рем решили возвести свой собственный город, а царствовать в нем будет тот из них, кому боги пошлют знак. Гадать решили по птицам, и Рем первый увидел шесть орлов, летящих к нему, но тут же со стороны Ромула пронеслось уже двенадцать священных птиц. Братья поссорились, оба были упрямы, но от идеи города не отступились. И вот Ромул провел первую узенькую канавку вокруг Палатинского холма, высыпая землю с внутренней стороны:
«Здесь будет ров и стена моего города», — заявил он.
Рем же, всё еще злящийся на брата из-за орлиного знамения, стал перескакивать через канавку, издеваясь над Ромулом. Тогда Ромул убил своего брата со словами «так будет с каждым, кто осмелится переступить стены моего города».
Сама по себе история и волчьего вскармливания, и изгнания из Альба-Лонги, и подвигов в стычках с шайками разбойников, скорее всего, указывает на то, что Рем, Ромул, а также примкнувшая позднее к Ромулу молодежь и сами были одной из таких хулиганствующих шаек, состоять в которых для юноши античного мира часто заменяло то, что в наше время называется срочной армейской службой. Некоторые греческие полисы даже снаряжали для своих юношей корабли и отправляли их на пару лет пиратствовать, а вот жители Альба-Лонги, судя по легендам, отправили своих подростков по суше. Кто же знал, что они не только в драках и грабежах будут упражняться, но еще и возведут город, которому суждено было превзойти солидную и обладавшую к тому времени 400-летней историей Альба-Лонгу.
Римляне оказались странным народом. Рим сразу был готов впитывать в себя различные племена, частью посредством завоевания, частью — посредством брачных союзов, как это случилось в истории с прекрасными сабинянками. После того, как Альба-Лонга отказала своим взбалмошным переселенцам обеспечить их еще и женщинами, без которых развитие города проблематично, они украли жен у соседнего племени сабинов. Впрочем, римляне оказались настолько галантными кавалерами, что прекрасные сабинянки упросили своих отцов и братьев не начинать войну, когда те решили, что такое безобразие всё-таки следует наказать.
Вот что интересно, в отличие от своих соседей с Запада или Востока, римляне мало значения придавали мифам и легендам о богах, больше интересуясь «полезными функциями» этих существ. Поэтому, когда пришла пора обзаводиться мифологией, они с большим или меньшим успехом переняли таковую у греков. Словом, когда стало уже совсем невмоготу, мифологию Риму пришлось изобретать, с этой задачей великолепно справилась созданная по заказу императора Августа гениальная «Энеида», которая сразу объяснила римлянам их происхождение и место среди народов и богов.
Но отсутствие мифологии сослужило и добрую службу: нет мифологии — нет и причин выяснять с соседями, чьи литературные произведения о божественном истиннее. Но и это еще не всё. Во-первых, римляне считали отсутствие мифологии фактом своего божественного происхождения и особого благочестия, которое выражалось в нежелании оскорблять богов всякими историями об их распрях и супружеских изменах. А во-вторых, и это главное, самым важным в истории всего человечества оказалось то, что отсутствие тяги к мифопоэтике обернулось серьезным интересом к законотворчеству.
Закон, стоящий над любыми обстоятельствами, вот что стало тем верховным божеством, которое превратило Рим из захолустного местечка, терявшегося на фоне греков, галлов и прочих соседей по Средиземноморью, в великого господина Европы, Северной Африки и здоровенного куска Азии. Закон предусматривал всё — отношения личные и общественные, гражданские и международные, это был тот долгожданный инструмент, который так и не дался в руки Александру Македонскому, мечтавшему об империи и не способному ее удержать. И даже после гибели Рима главное римское сокровище, закон, остался жить в веках.
Но была и проблема. Первым от нее вкусил сам Рим. Заемная мифология и толпы собранных на форуме богов не могли никого удовлетворить, а душа человека продолжала жаждать духовного поиска, и, не находя его здорового воплощения, пускалась во все тяжкие. Кибела и Исида с их страшными и кровавыми культами опустились на Рим в эпоху его упадка. И если бы не христианство, отвращавшее римский народ от служения страшным демонам, было бы некому передать высокие достижения Рима последующим цивилизациям.
Там, где христианство преуспело больше, на востоке Империи, удалось сохранить и войско, и административный аппарат, и политическую волю. Запад же Империи со времен Калигулы и Нерона всё более погрязал в императорском безумии и бессмысленном и жестоком разврате элиты. Там даже формально подчиненные Риму варвары-федераты, глядя на своих «цивилизованных» работодателей, переставали понимать, зачем нужно служить таким тварям, не будет ли более милосердным и полезным просто их всех зарезать? В конце концов так и случилось. В V веке Рим пал, и защищать его уже никто не хотел.
Почему же мы до сих пор помним, что такое Рим, и почему его империю раз за разом пытались воспроизвести в Европе?
С Востока в
Оставшиеся в живых христианские монахи приходили к конунгу с какими-то свитками на латыни и говорили, что сие есть закон старой империи, как раз на такие случаи предназначенный — всех со всеми может рассудить, невзирая на происхождение, обычаи и разноплеменность.
Но возникала другая трудность. Если в этом королевстве у нас — римское право, и в том королевстве — римское право, то кому вообще понадобились эти разные королевства? Не объяснишь ведь это тем, что в одном месте говорят на таком диалекте германского наречия, а здесь — немного на другом. Владычные князья, конунги и дружины Европы решили этот вопрос выделением себя как родовитой знати воинского, германского происхождения, стоящей над крестьяно-купеческой массой кельто-романцев. Наличие знати по существу ничего не решало в разделении территорий, феоды продолжали перемешиваться, а после того, как вся эта знать крестилась, вообще стало неясно, для чего Европе нужно быть таким лоскутным одеялом.
Матрица, наложенная старым Римом, о котором и память-то почти стерлась, воспроизводила себя на протяжении всей средневековой и позднейшей истории, то в императорстве Шарлеманя, то в первом Рейхе.
Такая ситуация имела место на Западе, а что же на Востоке, ведь на территории Греции и к востоку от нее оставалась значительная часть Римской Империи, перехватившая у Рима эстафету и позднее известная под именем Византия.
Пусть закосневшая, не желающая развиваться и примерять на себя обличие новых времен, Византия на тысячу лет пережила Рим, и мало того, она дала похожий государственный импульс, который был подхвачен другой великой ветвью народов — не западными германцами, а восточными славянами.
Нечто подобное восприятию римского права Европой можно прочитать в «Повести временных лет», когда союз славянских и финно-угорских племен «призвал» германских вождей-викингов править Русью. Юридические обоснования такого союза и призвания к тому моменту уже, вероятно, были. Вопрос, конечно, до сих пор спорный, но славяне, как известно, взяли в восточной римской империи систему мер и весов, календарь и многое другое. Может быть, перед своим движением на северо-восток они прихватили и какую-то часть римского права…
А что же в наши дни? На территории Европы опять единство закона. Нынешний Евросоюз тоже можно считать одним из воплощений всё той же имперской идеи. А вот насколько удачным… Такое впечатление, что владычество рационального закона вновь оборачивается своей жуткой стороной, и с эвтаназией, магизмом, поклонением перед перверсиями и веселыми шутками на тему каннибализма в Европу опять приходят, казалось бы, изгнанные христианством Кибела и Исида. А спасшее когда-то Рим христианство понемногу начинает подвергаться гонениям.