Кто подставил Кристофера Робина, или Сказка о плюшевой нелюбви

Создается впечатление, что мировая культура тщательно пережевывает саму себя. Впрочем, эта новость уже из разряда археологических — про постмодернизм не слышали еще разве что младенцы. Но есть, пожалуй, и кое-что относительно новое — в последнее время на экраны один за другим выходят байопики из жизни творческих или хотя бы околотворческих людей — с Гоголем и Сэлинджером уже пообщались, на шоу Барнума совсем скоро заглянем, а потом и потусуемся с Довлатовым…

На самом деле это, в общем-то, и неплохо. Повод поговорить не только о тонкостях творческого процесса, приемах охоты на капризную и коварную музу, о страданиях обнаженной души, всплесках благородного безумия и дерзновенном соревновании с Богом, но и о чем-то не столь привычном и затертом — об этике. Обычной, человеческой и о том, каким боком она пересекается с творчеством. И даже не о том, совместимы ли гений и злодейство и может ли творец служить неправому делу — вроде бы ответы здесь уже найдены и, увы, не слишком лестные. О вещах куда менее масштабных и, возможно, даже смешных. Например, имеет ли право творец в процессе творчества использовать других людей? Как вещь, манекен, игрушку — не интересуясь мнением используемого? И где кончается бережное пользование другим в качестве объекта для вдохновения и начинается банальное «юзание»?

Вообще-то если подумать, то причина использования других людей, в том числе и формально и даже вроде бы неформально близких и родных, довольно простая — отсутствие любви. Любовь — это когда стремишься отдавать, а не брать, причем просто так — безвозмездно, то есть даром, как говаривала мудрая Сова. Это уже потом возникают всякие условия и условности — договоры, векселя, брачные контракты и авторские права. Любовь лишена эгоизма и поиска практической выгоды — иначе это что-то другое. Фермер называет свою корову ласковыми именами, воркует над ней, кормит и лечит, но все же главная тема тут — молоко и мясо. Всегда ли бескорыстна преданная подруга жизни гения, варящая ему литры кофе, терпящая приступы дурного настроения и ходящая по дому в мягких тапочках? Не похож ли в ее глазах заветный письменный стол на стойло и цинковое ведро? А если тебя используют и ты об этом догадываешься или точно знаешь (экранная миссис Милн не разменивается на тонкие английские намеки, действуя с прямотой истинной железной леди), то что тебе помешает продолжить эстафету ласковой нелюбви дальше?

Достаточно известного драматурга Алана Милна (для верности будем его все же считать экранным однофамильцем британского классика) любит публика. Но отнюдь не безвозмездно. Ее, эту самую публику, нужно радовать новыми пьесами и изящными речами перед поднятием занавеса. А драматургу не до того, у него творится собственная драма в жизни — он вернулся с войны надломленным человеком, пугается ярких огней и громких звуков и не хочет писать новых остроумных пьес, мечтая о книге, которая убедит людей больше не убивать друг друга. Глупость, конечно, кто вообще такое издает и читает? Ну, а если писатель не пишет, то ему и верная муза рядом не нужна. То есть это он ей не нужен. И муза упархивает, пообещав вернуться, когда и если некстати испортившийся автомат по производству шедевров снова начнет выдавать продукцию. У нее вообще очень много претензий к окружающим и миру, у этой музы — муж капризничает, как маленький, а про роды ее почему-то не предупредили, что этот процесс невозможно пройти, мило улыбаясь и поправляя безупречные локоны. Но ребенка она, в принципе, любит. Да и мужа тоже — правда, все больше на расстоянии. Самому Милну не до сынишки — он ушел в себя и скоро вернуться никому не обещал. Малыш оказывается на попечении няни, которая любит его безгранично и безусловно — как бы стоило его любить родным папе и маме. Именно она научит маленького Кристофера Робина не забывать в молитве на ночь попросить за самого себя.

Но постепенно нам начинает казаться, что чудо все же произошло. Кристофер Робин (точнее, Билли Мун, как его зовут дома) берет дело в свои руки, и под его обаянием начинает трескаться серая оболочка, заключившая в себе Милна. Пробуждается его собственный, казалось бы, убитый на войне внутренний ребенок, а вместе с ним и творческие силы. Все происходит парадоксально — это не малыш, играя, придумывает волшебные истории, а отец дарит сыну целую волшебную страну и множество забавных друзей. Вот только когда им удается полностью разделить на двоих чудо, то волшебство почему-то оказывается снегом посреди лета.

Рефлексы, как говорится, не пропьешь. Вот и у Милна-писателя срабатывает рефлекс — зачем пропадать отличной истории, если из нее можно сделать книжку? И дружище-издатель тут как тут, все это время творческого кризиса он терпеливо ждал в засаде. Потом на сладкий запах фантастического успеха немедленно прилетает восторженно щебечущая муза. И вот уже на голову ничего не подозревающего ребенка обрушивается сверкающая огнями ярмарочная карусель. Точнее, его затягивает в весело гудящий, обдающий запахом удушливых духов, ослепляющий фотовспышками и улыбками механизм хорошо организованной чужой славы, из которого он не в силах вырваться. Все любят Кристофера Робина. Никто не любит Билли Муна. Настоящего неказистого Винни тоже никто не любит — его заменили сотни одинаковых аккуратных фабричных мишек. А самое страшное, что самые близкие люди не только не могут протянуть руку и вытащить из этого ужаса, а сами толкают туда. Няня же — символ настоящей, а не плюшевой любви — уже навсегда покинула дом. И способ обрести себя остается только один — стиснуть зубы, вырасти и снова стать обыкновенным. Рядовым. Рядовым Милном. Именно война, которую так ненавидел отец, исцелила сына. Она же их в итоге и примирила — по крайней мере, на экране. И старина Винни тоже приложил к этому свою плюшевую лапку — а как же.

Этот фильм не о том, можно ли продавать вдохновение и рукописи, и даже не о том, можно ли отдавать другим то, что создавалось для двоих. Книги еще долго будут товаром, даже интернет, поманив свободой, все туже закручивает гайки, грозя «пиратам» пусть и не петлей на рее, но большими неприятностями. А история плюшевого медведя отнюдь не уникальна, сплошь и рядом со сказок, рассказанных на ночь, начинались весьма долгие путешествия для тысяч и миллионов незнакомых друг с другом детей и взрослых — через кроличьи и хоббичьи норы, на ту сторону привычной реальности. Фильм вообще не то чтобы о проблемах творчества и трудностях семейной жизни творцов — разве что в том смысле, что творцом является каждый человек, образ и подобие Божие. Он о том, что можно не написать в своей жизни ни одной книги и при этом остаться в памяти людей, пусть и немногих, несущим тепло и свет ангелом. А можно облагодетельствовать полмира — и сделать несчастным того, кто рядом. Все дело в том, умеешь ли ты дарить подарки. Желательно, не съев при этом весь мед по дороге и не подчистив запасы чужой любви и доверия. Люди — они все-таки не плюшевые медведи, поросята и тигры, не надо ими играть, играть нужно с ними. Вместе с ними. И тогда каждая тропинка будет вести в волшебный лес.