XIX съезд Компартии Китая стал знаковым событием мировой политики — к его результатам прикованы взгляды политиков и экспертов всего мира. Си Цзиньпин, в основном, решил стоящие перед ним задачи по консолидации власти для обеспечения её стабильности в целях решения стоящих перед страной задач. Партия — укрепила свой авторитет в народе. Страна — повысила своё влияние на мировой арене. Решение любой из перечисленных выше задач имеет множество крупных и мелких нюансов, и об этом в интервью ИА REGNUM рассказали эксперт-китаист Виктория Павленко и политолог Владимир Павленко.

Иван Шилов ИА REGNUM
Си Цзиньпин

— Однозначно на этот вопрос ответить нельзя. В целом да, Си Цзиньпин не просто укрепил свою власть, но и по авторитету если и не сравнялся, то близко подошёл к Мао Цзэдуну и Дэн Сяопину. Об этом говорят такие документы съезда, как обновленный Устав КПК и резолюция съезда по политическому или отчётному, как сказали бы в нашей партийной традиции, докладу, с которым он выступил.

Съезд признал наличие у Си Цзиньпина концептуальных идей, которые двигают вперёд развитие не только современного Китая, но и человечества. Перечисляя через запятую основные концепции развития КНР при предыдущих лидерах — реформ и открытости (Дэн Сяопин), тройного представительства, то есть классового мира (Цзян Цзэминь), научного развития (Ху Цзиньтао), документы съезда все их соединяют в идеях Си Цзиньпина о социализме с китайской спецификой. Причём не в прежней трактовке, авторство которой принадлежало Дэн Сяопину, а в современной — «в новую эпоху».

Что подразумевается под «новой эпохой»? Многое, об этом можно долго говорить и блуждать вокруг да около. Но если обратиться к опыту партийной стилистики, которую КПК во многом заимствовала у КПСС, несмотря даже на отношения двух наших партий и стран, то понимаешь, что под формулировку «в новую эпоху» подведён фундамент коррекции основного или главного противоречия современного китайского общества.

Иван Шилов ИА REGNUM
Доллар. Юань

— Конечно, в рамках марксистского классового анализа такое противоречие, о котором говорила Виктория, является ключевой характеристикой развития социализма как начальной фазы коммунистической общественно-экономической формации, которая соединяет политический и общественный строй, определяющийся способом производства (соотношением производительных сил и производственных отношений), с политической и общественной системой.

То есть экономическим базисом и политической надстройкой. Если в эксплуататорском обществе это противоречие, считается, носит сугубо классовый характер (при капитализме — между буржуазией и пролетариатом), то при социализме, где классовых антагонизмов, вытекающих из эксплуатации, нет, оно показывает уровень развития общества и системы.

Иначе говоря, при всех разговорах «экспертов» по Китаю, которых у нас приглашают даже в палаты Федерального Собрания, и они там рассказывают, что Китай — националистическое государство, которое марксизмом лишь прикрывается, выясняется, что без знания марксистской теории китайской политики, как и итогов XIX съезда, просто не понять.

— «Между постоянно растущими потребностями народа в прекрасной жизни и неравномерностью и неполнотой развития». Мы поискали аналогичные оценки в резолюциях предыдущих съездов КПК, и нашли в материалах XVII съезда (2007 г.) другую формулировку: «Основное общественное противоречие не изменилось, а именно противоречие между постоянно растущей потребностью населения в материальной культуре и отсталым общественным производством».

Как говорится, почувствуйте разницу. В первой части к материальному фактору добавился духовный, в остальном содержание не изменилась, а вот во второй констатируется, что от «отсталости в общественном производстве» Китай уже вышел на более высокий уровень развития как такового, а не только производственной сферы. И теперь он сталкивается с его (развития) «неравномерностью и неполнотой». То есть что развитие ИДЁТ, движется в правильном направлении, и его предстоит интенсифицировать.

Это — прямая заслуга Си Цзиньпина, и об этом говорит формулировка резолюции съезда, в которой председатель КНР и генсек партии уже не в первый раз с 2016 года называется «ядром ЦК КПК». Совершенно нехарактерная для прежних времён конструкция: при Ху Цзиньтао, например, постоянно подчеркивался коллективный характер руководства, в котором глава партии — «первый среди равных» и имеет только один голос. Казалось бы, словесная казуистика, но нужно уметь читать не только в строках, но и между ними, чтобы понимать происходящее.

В докладе Си Цзиньпина, помимо тезиса о «социализме с китайской спецификой в новых условиях», наибольшую повторяемость получил тезис о «возрождении китайской нации», который, в свою очередь, традиционно апеллирует к концепции «китайской мечты», которую глава партии и государства в начале своего правления выдвинул как свою сверхзадачу. Именно это зашифровано в планах достижения к 2020 году уровня «общества среднего достатка» («зажиточности»). Пока — не достигли, и именно поэтому КНР считает себя еще не социалистической, а развивающейся страной. До социализма, они говорят, нам еще далеко.

— Главное противоречие, о котором говорилось выше, до боли напоминает аналогичное из концепции «развитого социализма», принятой КПСС в 1976 году на XXV съезде. Так что здесь не без противоречий. Но при этом подчеркивается, что «современное социалистическое общество» (условный аналог советского «развитого социализма») начнёт строиться как раз с 2020 года, с построением «общества среднего достатка». Для этого экономика «от быстрого роста» перейдёт к «качественному развитию». И это тоже из опыта КПСС: от экстенсивного к интенсивному развитию. Только у нас все это осталось на бумаге, ибо наша Компартия не смогла переступить через догмы и не признала интеллигенцию, прежде всего научную и производственную, то есть техническую, полноценным социальным классом, а китайская это сделала еще при Цзян Цзэмине, через концепцию тройного представительства.

Что еще считаем важным? «Социализм с китайской спецификой» в докладе представлен как новый этап в развитии марксизма. «Социалистические ценности и тонкая китайская культура живут в сердце народа». Что это как не эвфемизм нашей песни о том, как в народной судьбе слились слова «русский» и «советский»? Мы от этого отреклись и позабыли, а у них это работает. И будет работать. В резолюции съезда даже уточняется, что речь идет о «китаизации марксизма», за что КПК постоянно, помнится, критиковали в КПСС. Но жизнь показала не только правоту китайских товарищей, но и то, что новое на XIX съезде КПК — это всего лишь хорошо забытое старое.

Сталинское «строительство социализма в отдельно взятой стране» — такая же русификация марксизма, как и в случае с КПК и КНР. И не случайно Си Цзиньпин — и это видно на фоне нынешней профанации юбилея Великого Октября в России, — говорил о колоссальном значении Октябрьской революции для Китая, которая его спасла, не только показав дорогу в будущее после «столетия унижений». Но и превратила коммунизм в «высший идеал и высшую цель» для китайского народа — цитируем здесь Си Цзиньпина. Все элементы марксистской теории остаются на местах: «мы ценим марксизм потому, что убеждаемся в его превосходстве», «диалектика и исторический материализм остаются главными подходами в выработке эффективных решений», «научный социализм остается основой Китая и в XXI веке» и так далее.

— С одной стороны, «Китай никогда не будет стремиться к мировой гегемонии и экспансии» (Си Цзиньпин). С другой же стороны, «Китай будет стимулировать создание сообщества единой судьбы человечества, вместе с народами всех стран строить чистый и прекрасный мир» (Резолюция съезда). И еще: «Китай станет мировым лидером по своей силе и влиянию», «Китай продолжит принимать участие в процессах… развития глобальной системы управления на правах ведущего участника» (Си Цзиньпин). Говорилось на съезде и о том, что социализм с китайской спецификой станет моделью для всего мира и всех стран, заинтересованных в развитии. Причем, это один из 14-ти принципов концепта «социализма с китайской спецификой в новую эпоху».

По сути, мы становимся свидетелями того, как на фоне нашего бездействия по отношению к собственному, Октябрьскому, историческому наследию идёт процесс его перехвата Народным Китаем, который укладывает его в фундамент собственной модели мира, надо признать, не лишенной шансов на осуществление. И мы на это безмолвно взираем, не пытаясь даже заявить прав на собственное социалистическое «первородство».

Итак, основной политический итог съезда в том, что КПК в целом успешно преодолела период острой внутренней борьбы, которая развернулась в последнее десятилетие. Вопреки «перестроечным» прогнозам, которые направо-налево раздавались еще пять лет назад, в преддверие XVIII съезда (и признаем, что обстановка тогда к этому располагала), власть Компартии не только устояла, но и укрепилась. И это — прямая заслуга лидера, который, отбросив как внутренние (коллективное руководство), так и внешние (демократия западного типа) процедурные условности, решительно сосредоточил в своих руках всю полноту государственной и партийной власти.

Китаю удалась борьба с коррупцией и «руководящим» партийным чванством. К столетнему юбилею создания КПК (1921 г.) партия и страна подойдут на беспрецедентном историческом подъёме, доказав себе и всему миру жизнеспособность социализма. И это главный политический итог XIX съезда не только для китайских коммунистов и китайского народа, но и для всего человечества.

— Ущербность любых конспирологических версий в том, что они по-прежнему видят Китай объектом, входящим в систему чужого внешнего управления. Но это давно не так. Китай — субъект глобальной политики, постоянно наращивающий экономический, политический и военный потенциал. И в том, что представляется «зависимостью» Китая от олигархических кланов Запада, на самом деле проявляется китайско-западная конкуренция за контроль над правилами глобальной игры.

Логика здесь простая. У Запада был выбор. Либо продолжать упорствовать, не пуская Китай в созданные и контролируемые им глобальные институты (как они до 1971 г. не пускали его в Совет Безопасности ООН, где на китайском месте сидел представитель тайваньского режима) и, рискуя получить в ответ альтернативную систему таких институтов с участием ведущих не западных стран, включая Россию. Либо пустить, но в расчёте на то, что Китай этим успокоится и примет слегка подкорректированные с учётом некоторых его интересов правила игры. Запад прекрасно понимает, что завести эту систему под себя Китай не сможет. Даже выиграв экономическую конкуренцию, для этого нужно еще выиграть и мировую войну.

— Да, в Китае это тоже понимают, поэтому в решениях XIX съезда и фигурирует задача создать к 2050 году самую мощную армию в мире. Это означает, что Пекин в эту игру включился, вопреки конспирологическим измышлениям, с собственными планами и действует с двух направлений. С одной стороны, создаёт альтернативу, пусть и ограниченную, в рамках интеграционных экономических институтов ШОС и БРИКС. С другой, — готов играть в долгую, подкрепляя успехи в экономической конкуренции за доминирование в глобальных институтах наращиванием военной мощи для того, чтобы плоды этих успехов были потом признаны, и их бы не попытались отнять; никаких иллюзий и сомнений в способности Запада так поступить, в Пекине не испытывают.

И здесь, пожалуй, актуален другой вопрос: почему Китай, подсчитывая условия глобальной конкуренции, не полагается на союз с Россией и не суммирует военные потенциалы наших стран, а стремится к единоличному лидерству? Не распространяясь на эту тему широко, так как она выходит за рамки вопроса, предположим, что по ряду причин она попросту изъята из публичного дискурса и является темой закрытого обсуждения в дипломатических и «приближённых» экспертно-аналитических кругах.

Пару слов вот о чём. Конспирология обычно паразитирует на вхождении страны и её институтов в глобальные структуры. Из этого и делают «глубокомысленные» выводы, разбавляя их слухами и домыслами из Интернета. Действительно, золотые торги (фиксинги) на базе Лондонской ассоциации рынка драгоценных металлов (London Bullion Market Association — LBMA) с 20 марта 2015 года проводятся в новом формате. До этого, не останавливаясь на технических деталях, в них участвовали только банки «золотой пятерки», а перед 2015 годом — даже «четверки», без покинувшего ее «Deutsche Bank», то есть «Barclays», HSBC, «Société Générale» и «ScotiaMocatta».

Сейчас место «пятерки» заняла группа из 13-ти банков. Члены бывшей «пятерки», как и «Standard Chartered», претендовавший на замещение в ней «Deutsche Bank», а также его южно-африканский филиал, свои позиции сохранили. Но добавились ещё девять банков, в том числе три китайских — «Bank of China», «Bank of Communications» и «China Construction Bank». Якобы это «подтверждает» зависимость Китая от Британии и США, а если уж конкретно, то от Ротшильдов, которые двигают «золотой проект».

На самом деле, во-первых, в мире, наряду с LBMA и Шанхайской золотой биржей, вокруг которой строится большинство псевдоаналитических спекуляций, существуют как минимум восемь «золотых площадок». И безусловное лидерство за Лондоном здесь сохраняется. Во-вторых, если посмотреть списки иностранных банков, допущенных в Шанхай, то увидим там и «Barclays», и «ScotiaMocatta», и «Credit Suisse», тесно связанный с кланом Ротшильдов через владение американскими активами «Barclays», который, в свою очередь выкупил их после банкротства в 2008 году банка «Lehman Brothers».

Но самое главное, что мы в этих списках увидим ещё и HSBC и «Standard Chartered», британские банки исторически связанные с Китаем, ибо появились и взросли в Гонконге и Шанхае на торговле наркотиками во время Опиумных войн XIX века. Интересы Ротшильдов, разумеется, здесь присутствуют. Но куда логичнее объяснить допуск китайских банков на LBMA обменом с Шанхайской биржей или обычным признанием реальности. Ведь эти и другие китайские банки из года в год присутствуют в списках так называемых G-SIBs, «глобальных системно-важных банков», которые каждый год готовятся Советом по финансовой стабильности группы G20.

— Вы правы. Кроме того, Гонконг — один из «глобальных городов». Китай использует его торговые площадки для связи с внешним миром, а заправилы внешнего мира рассчитывают получить рычаги воздействия на внутреннюю китайскую политику.

Получается обоюдоострая игра, которая иногда, как во времена гонконгской «революции зонтиков», выходит из-за финансовых «кулис» в публичную сферу. И ещё в известной мере это дань политкорректности. Игнорировать Китай с его постоянно растущими и к тому же засекреченными золотыми запасами далее без риска было невозможно, особенно если учесть причастность к бывшей «золотой пятерке» колониальных британских банков HSBC и «Standard Chartered». Вот и реформировали систему лондонских фиксингов, представив вынужденный шаг «жестом доброй воли», совершенно несвойственной англосаксам.

В-третьих, одним из внестрановых участников «двадцатки» является МВФ, который раз в несколько лет обновляет «корзину валют» SDR (Special Draw Rights) — «специальных прав заимствования», электронной валюты фонда, которая имеет резервный статус. Доля китайского юаня в этой «корзине» около 10%, и располагается он посредине — впереди британского фунта стерлингов и японской иены, но позади доллара ФРС (а не США!) и евро. Обычное положение, отражающее удельный вес определенной влиятельной валюты в мировой торговле, хотя конспирологи почему-то усматривают в подобном распределении долей «заговор» доллара и фунта с юанем против евро. На чем такое предположение основано, учитывая, что доллар и евро в сумме имеют около 75%, — лучше спросить у них самих.

Словом, Китай в мировых финансовых раскладах берёт всё, что ему предлагают, но при этом отнюдь не торопится взваливать на себя обязательства перед теми, от кого это получает. И просто, следуя знаменитым заветам Сунь Цзы, спокойно дожидается своего часа, укрепляя тем временем армию, флот, ракетно-ядерную и высокотехнологическую мощь.

— В четкой градации пройденных и предстоящих этапов развития и в их теоретическом обосновании. В правильной и грамотной с политической точки зрения расстановке приоритетов, и в этом опять-таки видны те «сто очков», которые КПК дает вперед поздней КПСС. Китайцы сначала добиваются серьезных успехов и только потом провозглашают рубежи. У нас, к сожалению, случилось все наоборот. В результате очень часто «кукарекали», а не «рассветало».

В Китае критерии социализма, строительство которого ориентировано на перспективу 2049 года, — экономические, в Советском Союзе критерии «развитого социализма», построенного «полностью и окончательно», были политическими — отсутствие внешних сил, способных осуществить реставрацию капитализма. О внутренних таких силах, которые устраняются не только и не столько применением репрессивного аппарата, сколько экономическим развитием, мы в свое время как-то не подумали. А зря.

XIX съезд КПК с его «двухпериодным планом развития» (до 2035 г. и после), «развитием, как ключом к решению всех проблем», «переходом к качественному развитию», масштабным «инфраструктурным строительством», призывом к экономической открытости фактически с позиции если не силы, то превосходства в темпах и результатах развития (почти двукратный рост ВВП, 30% прироста мировой экономики и т. д.), дает пример преимущества планово-социалистических методов хозяйствования. И никто их не противопоставляет рынку, как это делали «ремесленники» из гайдаровской команды; просто понимается, что план — это стратегия, а рынок — тактика.

Возьмём такой пример из доклада Си Цзиньпина: «Необходимо в равной мере повышать эффективность госсектора и стимулировать развитие негосударственного сектора экономики, руководствуясь тем, что частный сектор эффективнее перераспределяет ресурсы, чем государственный». Или такой: «Необходимо повышать эффективность социалистической рыночной экономики, в том числе за счёт роста доли предприятий смешанной формы собственности». Никто и не думает «дербанить» (по Черномырдину) и продавать кому угодно за копейки, чтобы «загнать последний гвоздь в крышку гроба коммунизма» (по Чубайсу).

И так во всем. Комплексное, сбалансированное развитие с применением тех плановых и рыночных инструментов, которые наиболее эффективны здесь и сейчас, и учет перспективы, очерченной конкретными задачами и сроками их исполнения. Оставляет впечатление отлаженной машины, набравшей ход, которую остановить без потрясений глобального уровня ни у кого не получится, хотя стараться, разумеется, будут.

- Преемника действительно не видно. Но это не значит, что его нет. Конституционная норма в два срока на посту Председателя КНР вряд ли будет пересмотрена. На подъеме такими трансформациями, которые задевают многих интересантов, не занимаются. Горбачев, как помним, схватился за ликвидационную политическую реформу («перестройка»), провалив экономическую («ускорение»). Поэтому с одной стороны, на XX съезде в 2022 году следует ожидать смены власти, тем более, что к столетию КПК объявлено достижение важного программного рубежа. Новый этап — новые задачи — новый лидер.

С другой же стороны, не помогает анализу и привычка видеть «наследника» в Посткоме Политбюро; когда его не видно, у экспертов получается когнитивный диссонанс. Но если эти доводы «с одной» и «с другой стороны» столкнуть, то какая из сторон перевесит? Си Цзиньпин начнет рисковать дестабилизацией, адаптируя под себя Конституцию, или преемник появится не привычным путем? Конечно второе! Другим путем, не через Постком, о котором, кстати, перед съездом ходили разговоры, что уменьшат с семи членов до пяти, но оставили семь.

Десять лет назад, перед XVII съездом, тогдашний заместитель Председателя КНР Цзэн Цинхун, рассчитывая наследовать власть после Ху Цзиньтао, лоббировал вариант с увеличением количества членов Посткома до девяти, чтобы в рамках коллективного руководства появилась возможность голосовать в пользу определенных групповых решений. Не прошло. Возможно, что нынешние, не получившие продолжения, разговоры об усечении численности Посткома преследовали противоположную цель — повысить управляемость, расширив пределы централизации власти. Тоже не прошло.

Поэтому вопрос можно считать закрытым. Мы бы не стали гадать на кофейной гуще, это занятие неблагодарное. И просто подождали бы марта 2018 года, когда соберутся ежегодные две сессии — Всекитайского собрания народных представителей (ВСНП) и Народного политического консультативного совета (НПКС). И посмотрели бы, кто займет пост заместителя Председателя КНР. Очень высокая вероятность, что он и окажется преемником.

Да и то, что на первый взгляд кажется «заминкой» в кадрах Посткома 19-го созыва, при ближайшем рассмотрении вполне может оказаться внутрипартийной необходимостью. На протяжении ряда лет вполне серьезными аналитиками перспективной рассматривалась связка глав провинции Гуандун Ху Чуньхуа и Чунцина Сунь Чжэнцая. Первый с прицелом на пост лидера партии и государства, второй — премьера Госсовета (правительства). Но последний из этой связки летом этого года был арестован по коррупционному делу.

Вполне может оказаться так, что кадрового решения пока просто нет, и нужно понять, возможна ли полноценная замена в этой связке выбывшей фигуры, или потребуется искать новую связку. Ведь не секрет, что первое и второе лицо, как правило, приходят к власти не по отдельности, а это комплексное, «пакетное», как иной раз говорят, решение. Решать же в авральном порядке и в предсъездовской суете — это могло вызвать опасения разбалансировки консенсуса в руководстве. А это никак не способствовало успешному проведению съезда. Так что наберемся терпения и подождем.

— Поскольку об основных стратегических целях мы уже сказали — и о «двухэтапности» решения «столетней задачи» (к столетию КНР в 2049 г.), и о «социализме с китайской спецификой в новую эпоху», и о приоритетах экономического и военного строительства (добавим к нему ещё и партийное), то, наверное, нужно обратиться к конкретным проектам. Мы бы выделили среди них «сообщество единой судьбы». Пусть в документах съезда и публичных заявлениях китайских лидеров это всё и относится к «экономической глобализации в интересах всех», но на деле понятно, что это не совсем так.

Речь в первую очередь идёт о «единой судьбе» участников проекта «Одного пояса и одного пути» (в просторечии — «Нового шелкового пути»). Китай обещает им свою поддержку, и понятно, что это как минимум группа геополитического влияния КНР, ибо стратегические транспортные коммуникации это геополитика, а как максимум — заявка на глобализацию по-китайски взамен глобализации по-американски.

— С одной стороны, Россию это не может не интересовать, ибо американская глобализация «достала» настолько, что глава МИД России Сергей Лавров в марте прошлого года заговорил о «деглобализации». Кроме того, столкновение двух моделей глобализации создает паузу, которая — это уже наше субъективное мнение — жизненно необходима нашей стране для выдвижения собственного проекта, которого у нас после распада СССР пока нет.

Учимся, отстраиваем страну! Плакат КНР

С другой стороны, есть и «подводные камни», и их два. Перспектива безальтернативной консолидации в Большой Евразии под китайский проект «Одного пояса…» не совсем нам понятна, а также обводящее Россию залегание его основных артерий, которое при определенных условиях, чисто теоретически, может повторить конфигурацию геополитического окружения. Имеются и естественные объяснения: горизонтальный вектор китайской геополитики и вертикальный, прорывной, к южным морям — геополитики российской вполне уживаются друг с другом, органично и взаимно дополняясь. Еще раз это подтвердил сирийский кризис.

Но некоторые вопросы, обусловленные не столько текущим положением дел, сколько некоторыми, невыгодными и для Москвы, и для Пекина, сценариями будущего, все же остаются. Поэтому с оценками пока повременим — сейчас в китайской политике волей-неволей тактика будет превалировать над стратегией, которая никуда не уйдет, но будет держаться «в уме». На носу отчет к 2021 году. А после посмотрим, как пойдет развитие обозначенного нами геополитического уравнения.

— В Китае такой необходимости нет, ибо элита давно «национализирована» и консолидирована вокруг лидера. Этому всегда уделялось большое внимание, и при первых признаках того, что в элите возникает фронда, предпринимались жесткие и эффективные меры. Вспомним, например, Культурную революцию (1966−1969 гг.), направленную в руководстве КПК против Лю Шаоци и Дэн Сяопина.

Хотя в китайской историографии этот период датируется 1966−1976 годами, имеются основания полагать, что на деле эта революция закончилась с созывом в марте 1969 года IX съезда КПК, который подвел ее итоги. Или ситуацию после смерти Мао Цзэдуна (1976 г.), вылившуюся в жесткое подавление «шанхайской четверки», более известной с тех пор как «банда четырех». Или последствия событий на Тяньаньмэнь 1989 года, стоивших Чжао Цзыяну поста генсека ЦК КПК, а Ян Шанкуню, через некоторое время, — Председателя КНР.

На самом деле происходит вот что. Как и в позднем СССР, партийная элита КПК начала погрязать в коррупции, гешефтах, полюбила «сладкую» потребительскую жизнь, и в результате этого серьезно поколебался ее авторитет в народе. Китай встал перед теми же проблемами и перспективами, что и Советский Союз, и лет пять-семь назад это не обсуждал только ленивый. Верхушкой этого айсберга в 2012 году стало знаменитое дело Бо Силая, потащившее за собой дело его куратора Чжоу Юнкана (между прочим, члена Посткома Политбюро).

На этом фоне возник целый ряд скандалов — с арестом и осуждением Гу Каньлай, жены Бо Силая, по делу об убийстве британского бизнесмена Нила Хейвуда, бегством заместителя Бо Силая по руководству Чунцином Ван Лицзюна в американское консульство в г. Чэнду (провинция Сычуань). Через пару месяцев после этого разразился еще один скандал с делом крупного партийного чиновника Лин Цзихуа, также имевший коррупционную подоплеку, и так далее.

Стало ясно, что так жить нельзя, поэтому приход к власти Си Цзиньпина осенью того года и привел к резкой активизации деятельности Центральной комиссии по проверке дисциплины (ЦКПД) во главе с Ван Цишанем. Сейчас, после его отставки по причине достижения предельного возраста, комиссию возглавил Чжао Лэцзи, и по традиции эта должность соответствует статусу члена Посткома Политбюро.

Так что это не «национализация» элиты, а просто приведение ее в порядок. Результат уже не замедлил сказаться: в документах XIX съезда констатируется, что авторитет партии в массах вырос, а их связь — укрепилась. И здесь стоит еще раз вспомнить, что такие же возможности к самоочищению и изжитию руководящего партийного чванства в середине 80-х годов имелись и у КПСС, но она не нашла в себе силы двинуться по этому пути. Результат известен, а опыт Китая показывает, что выход, позволявший избежать распада СССР и сохранить достижения советского периода, у нашей Компартии был.

— Если понимать под «мировой закулисой» трио глобально-олигархических кланов — Ротшильдов, Рокфеллеров и Ватикана, тесно связанных с западными элитами и элитарными институтами Запада, то вызов, который брошен Китаем, в рамках современной реальности симметричного ответа не имеет. Слишком долго концептуальные круги Запада пребывали в «нирване» после распада СССР, и слишком они зациклились на попытках «по старой памяти» договориться с Китаем о разделе советского наследства. Вспомним хотя бы 2009 год, когда в Пекин приезжали и ратовали за это такие тузы американской и мировой политики и при том антагонисты, как ныне здравствующий Киссинджер и уже покойный Бжезинский.

В чем может заключаться ассиметричный ответ Запада? Один из вариантов — снятие препятствий на пути быстрой реинтеграции постсоветского пространства. В надежде на воссоздание в Большой Евразии центра, способного к равнозначной конкуренции с Китаем. Но этот вопрос западными концептуальными центрами проработан не вполне. В том числе в силу того, что Россия сама по представлениям Запада является вызовом.

Не случайно доклад лондонского Королевского института международных отношений («Chatham House»), появившийся в 2015 году, так и называется: «Российский вызов» («The Russian Challenge»). Так что, загнав себя в тупик китайской ловушки, Запад теперь стоит перед выбором «наименьшего из зол», и даже если он этот выбор сделает, никто ему ничего не гарантирует, тем более, что жизнь доказала результативность российско-китайского стратегического партнерства. Западные столицы и элиты виноваты сами.

— На этот вопрос мы частично уже ответили. Надо понимать, что итоги XIX съезда КПК соответствуют, прежде всего, китайским национальным интересам, отражают растущую мощь этой державы и зафиксировали ее стремление играть ведущую роль в мировых делах. Китай идёт своим путем. И нам нужно, во-первых, научиться использовать наше великое соседство к обоюдной выгоде. А во-вторых, не плошать самим, ибо самая главная проблема России в свете нынешнего китайского подъёма — это мы сами, наши противоречия с собственной историей, огромный разрыв элиты и народа, недопонимание переломного характера переживаемого исторического момента и отсутствие внятной проектной перспективы, которой мы лишены с советских времён.