7(19) февраля 1831 г. под селением Грохово, в 8 километрах от пригорода Варшавы на левом берегу Вислы — Праги — произошло первое крупное столкновение двух армий. «Поляки защищались храбро; наши войска, со своей стороны, вели себя доблестно, — докладывал императору русский командующий фельдмаршал И.И. Дибич, — генералы, офицеры и солдаты все храбро исполнили свой долг.» Генерал от инфантерии Карл фон Толь трижды возглавлял атакующие колонны. В конце концов противник откатился, оставив 500 пленных. Наши потери доходили до 2 тыс. убитыми и ранеными. В Варшаве надеялись на победу, когда выяснилось, что ее не было, наступило горькое разочарование. Развивать успех Дибич не торопился. Он ждал подхода гренадеров и ограничился рекогносцировками. Это дало возможность полякам на следующий день отразить русскую атаку на Гроховскую позицию.

Runivers.org

Дибич немедленно стянул сюда свои основные силы и 13(25) февраля вновь атаковал ее. Полякам удалось собрать 36 тыс. пехоты, 12 тыс. кавалерии, около 100 орудий и 8 тыс. ополчения — т.н. косиньеров, под командой у Дибича было 55,5 тыс. пехоты, 16,7 тыс. кавалерии при 252 орудиях. Гроховская битва носила исключительно жестокий характер, основные бои велись за господствующую позицию — Ольховую рощу, которая несколько раз переходила из рук в руки. Роща была перерезана двумя линиями рвов, за деревьями стояли стрелки — при атаках наши войска несли потери, что облегчало польские контрудары. На время полякам даже удалось отбить здесь 4 русских орудия. В какой-то момент самым негативным образом сказалось наличие перебежчиков в Литовском корпусе — в результате он действовал вяло и недостаточно надежно — три раза отходил с позиций у рощи. После 3-й контратаки поляков Дибич лично повел в атаку 3-ю гренадерскую дивизию и овладел Ольховой рощей. Роща и подступы к ней, рвы — все было завалено телами убитых и раненых.

К 15.00 роща окончательно перешла в руки русской армии, в настроении противника наметился надлом. В решающий момент Толь начал концентрировать кавалерию для атаки, выдвинув вперед 24 конных орудия. Недостаточное знание поля атаки привело к тому, что ряд полков наткнулся на естественные препятствия и вынужден был остановиться. В этой ситуации энергичная атака Малороссийского кирасирского принца Альберта Прусского полка во главе с доблестным полковником бароном фон Е.Ф. Мейендорфом решила судьбу сражения. Кирасиры при поддержке улан и гусар разгромили центр и весь правый фланг мятежников, остальная часть их армии выстроилась в огромное каре. Командовавший мятежниками Хлопицкий планировал организовать контрудар, но был ранен в ноги взрывом гранаты, генерала унесли с поля боя.

Один из польских генералов вспоминал: «У нас не было ни пехотного, ни артиллерийского резерва, почему блестящая атака русских кирасир навела ужас и произвела замешательство в нашей армии и тем более, что после раны Хлопицкого и возвращения Радзивилла в Прагу, некому было руководить битвою.» Польская армия стала отступать в Прагу, преследуемая русской кавалерией. Значительная часть мятежников в полном беспорядке устремилась к мостам. «Можно себе представить, — вспоминал польский современник, — ужас распространившийся в городе; на мосту же происходило страшная давка и замешательство. Радзивилл, возвратившись в Варшаву, приказал покинуть мостовое укрепление, и сжечь самый мост. Но это приказание не было приведено в исполнение.» Мейендорф на плечах отступавших прорубился в Прагу, но вынужден был отступить, не получив поддержки. Блестящий лед реки потемнел от бегущих, спасавшихся от русской конницы. Многие тонули. Косинеры — резервы повстанцев, бежали, бросая свои переделанные из кос пики, на единственном мосту части, обозы, коляски с эвакуированными ранеными — все смешивалось в неуправляемую толпу. Отступление облегчалось тем, что ударившие вновь морозы сковали Вислу, и по льду смогла переправиться даже артиллерия.

Вечером русские разъезды подходили к самой Праге и были свидетелями хаоса, генерал-майор Д.Е. Остен-Сакен несколько раз просил разрешить атаку, но получил отказ. На атаке настаивал и Толь, тем более, что в сложившейся ситуации владение мостом через Вислу за Прагой не было столь важно. В случае энергичного удара потери отступавшего противника были бы неизбежно велики. Казалось, Варшава открыта для удара, но Дибич, несмотря на призывы Толя, так и не нанес его. Командование было легко понять. Часть армии мятежников сохранила боеспособность. Арьергард противника отступал в полном порядке, и наибольший успех имели не кавалерийские атаки, а действия артиллерии во главе с ген. фон Толем по скопившимся у ворот Праги польским войскам. В этот день их потери составили около 12 тыс. чел. убитыми, ранеными и пленными и 3 орудия. Потери русских войск составили до 8 тыс. чел. Полякам удалось удержать укрепления Праги и, прикрываясь ими, вывести за Вислу основную часть своей армии. В полночь переправа закончилась, но значительная часть войск рассеялась в городе. Казалось, наступило время сдачи, или хотя бы для просьбы о перемирии.

Часть Праги уже была под русским контролем. Противник твердо удерживал лишь контроль над мостом. В частном письме Дибич назвал Гроховскую битву кровопролитнее всех остальных, которые ему пришлось видеть. Он ожидал предложения мятежников о сдаче и не хотел подвергать город испытаниям штурма. Очевидно, это объясняет его дальнейшее поведение. Наутро мятежники начали выжигать предместья Праги. На виду у русской армии они покрывались дымом и огнем. Командующий стоял без движения 4 дня. Победа под Грохово так и не стала решающей для судьбы кампании. Развить свой успех Дибич не смог. Прежде всего, к этому времени у его армии заканчивались взятые с собой продовольственные и фуражные запасы, которые за счет экономии удалось растянуть на 21 день. В армии не было и осадной артиллерии. Между тем штаб армии не сомневался в том, что поляки окажут самое энергичное сопротивление. Для подготовки к осаде требовалось не менее 4 месяцев.

Численность русской армии к этому времени достигла 108 870 человек, ее потери убитыми, ранеными, пропавшими без вести — 17 039 чел. Кроме того, в войсках началась эпидемия холеры. Не имея осадной артиллерии, главнокомандующий не решился идти на штурм пражских укреплений, из-за того, что армия выступила в поход налегке, в запасе полевой артиллерии осталось только 5 тыс. выстрелов, и только к 15(27) февраля этот запас был доведен до 28,2 тыс. выстрелов. Перейти через Вислу в другом месте и атаковать Варшаву не представлялось возможным — не было постоянных мостов, а ненадежный лед исключал возможность навести понтонную переправу. Сменивший Радзивилла новый командующий польской армией бригадный генерал Я. Скржинецкий нуждался в передышке для реорганизации своих частей, а также проведения чистки в старшем командном составе. Для того, чтобы выиграть время, поляки попытались вступить в переговоры с Дибичем, правда, без особого успеха.

Время было потеряно — русские войска стояли без действия, поляки восстанавливали порядок, дисциплину и веру в себя. В результате энергичных мер Скржинецкому удалось увеличить состав польской армии до 100 тыс. чел., включая сюда гарнизоны крепостей и национальную гвардию. Решив захватить инициативу, 17 февраля (1 марта) 1831 г. он отправил для диверсии на Волынь 6,5-тысячный корпус при 12 орудиях во главе с генерал-майором Ю. Дверницким. Польское дворянство в Киевской губернии активно готовилось к выступлению. Они планировали собрать до 2 тысяч вооруженных пехотинцев и 800 всадников. Ряд магнатов имел здесь исключительно обширные владения. Потоцкие, например, владели целым Липовецким уездом. Они тщательно готовились к действиям, собирали деньги, оружие, вербовали сторонников из шляхты, вооружали и обеспечивали их униформой, обучали действовать в одиночку и в составе отряда.

Как только корпус мятежников перешел через Буг, шляхта на Волыни и в Подолье начала формировать отряды и совершать нападения на русские войска. Польский элемент здесь был в абсолютном меньшинстве, и его легко можно было уничтожить, обратившись за помощью к большинству — крестьянам, но правительство не пошло на это. Потоцкие обещали крестьянам волю в том случае, если Польша овладеет Украиной, что не мешало им одновременно обещать безземельной шляхте по земельному наделу и по 3 крепостных. На крестьян эта пропаганда не действовала, и они высмеивали ее в песнях вроде этой:

Пшыстань, пшыстань до вербунку,

Будешь йисты с маслом булку,

Будешь йисты, будешь питы,

Довбешкоювоши сыты.

Испытывавший все больше проблем с продовольствием Дибич, решил отступить для того, чтобы соединиться со своими транспортами и очистить тыл от партизанских отрядов. 17(29) марта основные силы армии начали отход с позиций у Варшавы. Под Прагой остался для наблюдения и прикрытия маневра русской армии VI Пехотный корпус генерала фон Розена — 18 тыс. чел. при 49 орудиях. Тем временем Дверницкому удалось потеснить передовой отряд генерал-лейтенанта барона К.А. фон Крейца, который медленно отступал, надеясь выманить поляков как можно дальше от Вислы и даже дал ему возможность войти в Люблин., после чего атаковал город и разбил поляков 27 февраля (11 марта) 1831 г. Отсеченный от Вислы, Дверницкий укрылся в крепости Замостье под наблюдением выделенного для блокады ген. фон Толем отряда.

Этим решил воспользоваться Скржинецкий, который 19(31) марта атаковал VI русский корпус у Дембе-Вельке. Силы корпуса были разбросаны, поляки имели возможность полностью использовать свое превосходство и нанесли ему большой урон. Перед сражением генерал Розен сумел собрать только около 8 тыс. пехоты и 2 тыс. кавалерии. Противник имел до 40 тыс. чел при 116 орудиях. Потеряв 2500 убитых и раненых, около 3 тыс. пленных, 5 знамен и 10 орудий, фон Розен вынужден был начать отход. Скржинецкому удалось создать угрозу основной базе русской армии — Седлеце, до которой его армия не дошла только 30 верст — один переход. Только угроза быть отсеченным Дибичем от Варшавы остановила его в высшей степени удачную вылазку, за время которой поляки потеряли только 2 тыс. чел., и заставила отойти назад. Со своей стороны, фон Розен продолжил медленное отступление по брестскому шоссе на Седлеце, где 31 марта (12 апреля) встретился с подкреплениями во главе с Дибичем. С 16 марта по 1 апреля корпус сократился с 16 686 до 9143 чел., потеряв 9453 чел.

Это «громадное поражение», как оценил его Дибич, заставило его опасаться за спокойствие своих тылов в бывших польских владениях. По улицам Варшавы с барабанным боем водили русских пленных, часть из которых была представлена перебежчиками Литовского корпуса. Эти успехи чрезвычайно воодушевили восставших — многие колебавшиеся ранее поверилив возможность успеха. Польская армия восстанавливалась. Потери под Гроховым были быстро компенсированы. Достигнув численности армии до 80 тыс. чел., поляки оказались в состоянии выставить в поле 78 батальонов и 122 эскадрона — около 76 тыс. чел. при 1568 орудиях. В Модлине и Замостье оставались гарнизоны по 5−6 тыс. чел., в Варшаве и Праге — около 6 тыс. национальных гвардейцев и формирующиеся новые войска.

Оживились и сторонники мятежников в Литве, где дворянство с радостью встретило новость об отступлении русских войск от Варшавы. В Литву пришлось направить часть резервов Дибича. Фактически с марта 1831 г. в Виленской и Ковенской губерниях началась партизанская война, затронувшая также часть Гродненской и Минской губерний. Из 11 уездов Виленской губернии мятеж затронул 9. Русские гарнизоны были малочисленны — в Вильно, например, стояла всего лишь 1 бригада — 3,2 тыс. чел. Дворяне собственно в литовских губерниях смогли поднять и на короткое время повести за собой своих крепостных. Все это способствовало успеху на начальном этапе движения, но оно быстро стало сходить на спад. Мятежники, в основном представленные польским дворянством, все же не получили массовой поддержки, крестьяне при первых же столкновениях с войсками разбегались. Попытки мятежников перенести военные действия в слабо занятую русскими войсками Курляндскую губернию разбились о твердое нежелание единственно активного в этом регионе немецкого населения, приступившего к формированию ополчения, решительно и успешно действовавшего против поляков. В этой обстановке русский Главнокомандующий занялся укреплением своих позиций у Седлеце и организацией снабжения армии.

Вслед за решением этих вопросов он планировал перейти в наступление, но был остановлен распоряжением императора, приказавшим ему дождаться подхода Гвардейского корпуса. 24 тыс. гвардейцев должны были почти полностью компенсировать потери армии, которые несколько превышали эту цифру. Гвардия начала прибывать в марте, и ее первоначально планировали разместить между Наревом и Бугом, без особых задач. На использование ее в боях требовалось согласие императора. Настроение гвардейцев было шапкозакидательским, многие думали, что к приходу в Вильно война закончится. На самом деле военные действия затянулись. Дибич бездействовал, что весьма не нравилось армии, настроение которой ухудшалось. Главнокомандующий был уверен в своей правоте, и боялся, по собственным словам только одного — потерять доверие монарха. «Осторожность и деятельность, заверял он Николая 12(24) марта, — будут главными правилами, которых я буду придерживаться.» Появившиеся первые признаки холеры его не пугали. Дибич считал, что с болезнью можно будет быстро справиться.

Тем временем осторожность приводила к неизбежной пассивности. Вскоре в русских тылах свирепствовала настоящая эпидемия, положение армии резко усложнилось. Холера началась после возвращения армии из Балканского полуострова. Первые признаки болезни появились в казачьих полках в конце декабря 1830 г. и во второй половине января 1831 г., но с 6(18) марта холера началась в Бресте — центре. Куда прибывали транспорты и пополнения Действующей армии. Оттуда болезнь быстро распространилась по войскам. В течение апреля холерой заболело уже около 8720 чел., 2800 из которых умерло. Концентрация значительных сил в лесных дефиле, окруженных болотами, неизбежно привела и к росту лихорадок. Эпидемия быстро перекинулась и к мятежникам, правда, не в столь значительных масштабах — количество больных не превысило 4 тыс. чел. С другой стороны, болезнь охватила практически всю Россию. По стране прокатился ряд холерных бунтов. Слухи о болезни сменил страх, появились секты, амулеты и т.п. Первые массовые беспорядки произошли уже в ноябре 1830 г. В Тамбове власти оказались почти бессильны, гарнизон отказался стрелять в толпу, пришлось вызывать войска из соседних городов.

Власти в Москве справились с эпидемией и не допустили волнений — были введены карантины, до 6(18) декабря 1830 г., когда болезнь пошла на убыль, город был оцеплен войсками. Летом 1831 г. волнения имели место и в Петербурге. Между тем гвардейские полки оставили столицу, отправившись воевать в Польшу. В городе остались лишь вторые батальоны. Их не вывели в лагерь в Красное Село — в столице сил хватало только для караульной службы, но никак для охраны порядка, который весьма неумело поддерживала немногочисленная полиция. Пришлось очистить посты, вывести на улицы все караулы, всех отдыхающих после нарядов. По городу ходили тысячные толпы, громившие больницы и нападавшие на мнимых виновников эпидемии — врачей и фельдшеров. Одну из многочисленных толп на Сенной площади остановил император Николай, крикнувший «На колени!». Люди подчинились. Но все же без войск остановить бунтующих в Петербурге вряд ли было бы возможно.

Мощным было и возмущение матросов, солдат и горожан Севастополя, в ходе которого были убиты военный губернатор и ряд старших офицеров, хотя властям и удалось быстро подавить его. В сложившейся ситуации русская армия не могла более рассчитывать на подкрепления — ее резервы, которые могли казаться европейцам неисчислимыми, были исчерпаны. Этим решили воспользоваться поляки, попытавшиеся распространить восстание за пределы Царства Польского. Скржинецкий направил часть своих сил в обход русской армии за Буг, по направлению к Минску. 14(26) апреля они были разбиты корпусом генерал-адъютанта графа П.П. фон дер Палена и отброшены назад. Активизировался и Дверницкий, покинувший укрепления Замостья для диверсии на Волыни.

Из приблизительно 1 млн. населения на сторону мятежников перешло около 5 тыс. чел — польское дворянство и католическое духовенство. Их представители убеждали Варшаву в том, что прием будет теплым и весьма активным. Впрочем, поддержки среди основной части населения Волынской губернии Дверницкий не получил, провалом закончились и попытки поднять восстание в Подолии. Дворяне прибывали массами, по 40−50 всадников прислали города, но крестьянство и большая часть мещан остались равнодушными к польскому делу. Впрочем, даже среди дворян желающих активно действовать было меньше, чем сочувствующих мятежникам. Подъем настроения был все же весьма значительным. Вслед за ним последовали пышные и шумные праздники, ну, а потом — военные провалы.

6−7(18−19) апреля польский корпус — около 6 тыс. чел. — был разбит у Боремля и вынужден был отступить, 15(27) апреля Дверницкому было нанесено последнее поражение. Практически вся пехота была или уничтожена, или пленена, потери составили около 2 тыс. убитыми, ранеными и разбежавшимися, около 1,5 тыс. — пленными. Избежать этой участи смогла лишь кавалерия и часть артиллерии, которые ускоренными маршами отошли к австрийской границе, и перешли в Галицию. «Можно сказать, — вспоминал участник мятежа, — что поляки воевали ради самого процесса войны, а вовсе не для того, чтобы чего-нибудь достигнуть или до чего-нибудь добиться. У них не было единодушия, не был до определенной цели, не было короля, а «Речь Посполитая» кутила и прокутила вдовий грош, свое добрую славу и свое святое дело.» Переход границы не был связан с трудностями, тем более, что у некоторых дворян были имения и родственники в австрийских землях. На Волыни и в Подолии разбитые польские дворяне разбегались по своим домам, охотно меняя у крестьян свои роскошные кунтуши на более простую одежду. Остатки корпуса Дверницкого — около 4 тыс. чел. — были разоружены по требованию русских властей австрийцами.

Сделать это быстро Вена не могла — власти боялись резкой реакции местного дворянства, тем более, что особых сил в восточной Галиции не было. Между тем, в восточной части Галиции проживало около 20% и в западной — около 86% поляков. 19 апреля (1 мая) у Тарнополя было сосредоточено 8 батальонов и 24 эскадрона, только после чего полякам было предложено сдать оружие. Те подчинились, на следующий день сдача оружия была закончена. Солдат отделили от офицеров и значительная часть их потом вернулась в Россию. Офицеры содержались отдельно, получая по цванцигеру (20 крейцеров, приблизительно 22 коп.сер.) в день. Местные дворяне сделали все возможное, чтобы помочь сдавшимся и переправить их назад в Царство Польское, чем и воспользовалось большинство. Позже русским властям было передано 17 орудий, 1521 ружье, 351 кавалерийский карабин, 626 пар пистолетов, 1595 сабель, 1466 пик, 15 пороховых ящиков, 2 кузницы и т.п.

События, последовавшие вслед за отступлением русской армии от Варшавы, убедили руководителей мятежников в собственной правоте. Сейм после 20 дней дебатов не принял решения относительно права крестьян на землю. Восставшие отчаянно нуждались в военных успехах для поднятия духа населения. Скржинецкий попытался использовать разобщенность русских сил и вновь нанести удар по изолированному русскому корпусу — им должен был стать подходящий к границе Гвардейский — вслед за чем объединиться с мятежниками в Литве. Имея 45−46 тыс. чел. против 27 тыс. в Гвардейским корпусе, поляки имели шанс на успех. Без сомнения, что победа над русской гвардией имела бы далеко идущие последствия и, возможно, воодушевила бы Францию и Великобританию на активную поддержку восставших.

Расчеты поляков не были построены на песке. Уже известие о русских успехах под Грохово вызвало в Париже взрыв ненависти. Поздним вечером 9 марта было совершено нападение на здание русского посольства. Толпа забросала его камнями, била окна и т.п. Национальная гвардия прибыла с опозданием. На следующий день демонстрация численностью до 800 чел. с траурным флагом попыталась снова пробиться к посольству, но была остановлена патрулями Национальной гвардии. Вечером попытка была повторена, но повторить нападение не удалось — демонстрантов рассеяла кавалерия. Жертв и значительных повреждений не было, вслед за нападением Луи-Филипп, его наследник и министры принесли извинения.

Собственно на этом, поначалу, помощь Польше со стороны Франции была исчерпана. Правда, вскоре был начат сбор средств в пользу поляков, в результате было собрано около 100 тыс. франков, которые были потрачены на газетные статьи в поддержку «польского дела». «Среди многочисленных газет, издающихся в столице Франции, — докладывал в Петербург Поццо диБорго, — нет ни одной, которая ежедневно не демонстрировала бы такого враждебного отношения к России, такого ожесточенного желания видеть поражение правительства, чья великодушная политика дважды спасала Париж и Францию от справедливого гнева всей Европы, вооружившейся против нее.»

Успехи поляков, реальные или мнимые, сопровождались демонстрациями под лозунгами «Да здравствует Польша! Смерть Русским!», но парижане не шли далее криков на улице, хоть и весьма шумных. Настроения были таковыми, что император ожидал очередного переворота в Париже, «первою жертвой которого будет гражданин король», который не смел пойти на обострение отношений с Петербургом. Постепенно настроения французских верхов начали меняться, и это было напрямую связано с ходом военных действий. В Париже начали сомневаться в военной мощи Петербурга. После Грохова такие сомнения появились и в Пруссии. Даже друзья России перестали верить в скорую победу своего союзника. Положение постоянно ухудшалось. В Берлине вынуждены были постоянно опасаться за Силезию, где у многих настроения были чрезвычайно возбужденными. «Поляки воспользовались случаем, — вспоминал один из прусских офицеров, — пустить в ход удивительные слухи: то в какой-то церкви улыбалась икона Иисуса Христа: то образ Божьей Матери, покровительницы Польши, был окружен вечером небесным сиянием; то белый орел на башне городской ратуши, почерневший от времени, внезапно побелел; то портреты старинных польских королей, помещенных в сенях ратуши, озарились, в ночь вылазки и победы под Прагою, ярким блеском. Словом, конца не было молве о всяческих вздорах, и народ с раннего утра до позднего вечера толпился на улицах, чтобы взглянуть на эти диковинки, и, что всего замечательнее, подтверждал их справедливость.»