Что такое экономический фашизм, и при чем тут писатели?
Джон Бёрджер умер в этом году. Навсегда.
Типичное клише в таких случаях: этот (творческий) человек бесконечно много успел за свою долгую жизнь… Впрочем, прочь от некрологов; я наткнулся на его книгу случайно, вот уж радость книжных магазинчиков, мнишь себя начитанным, как толковый словарь, а на деле — открываешь великих историков культуры последним. Но ведь в этом и радость, правда? В этом и залог бессмертия, хотя бы книжного. Быть прочитанным идиотом.
Эта крохотная радость — сборник эссе, достаточно старых, 70−80-ых годов прошлого века, но сейчас они, как выдержанные вина, только обретают благородную окраску и дистанцию. Стиль автора — идеальный букет, который смешивает умеренную субъективность, отсылки к культуре и живую мысль. Стоит сказать, что и здесь не обошлось без модного в те годы французского гуманитарного дискурса и (пост)структуралистской риторики. Автор эмигрировал из Альбиона во Францию. Но всё-таки британская выдержанность… Автор начинал писать статьи, когда только ленивый интеллектуал не задавался вопросом: «можно ли заниматься макраме после Холокоста?» Строго говоря, конечно, влияние марксизма, особенно Вальтера Беньямина — здесь огромно. Но при этом это всё пропущено через писательский дар (среди прочего, автор лауреат Букера за прозу), иронию, оригинальное мышление, опыт художника…
Зачем читать такую литературу? О, это великая школа. Школа образного мышления. (Простится мне и эта казенная фраза на страшном суде)… Но что это значит? Мыслить образно. Сколько академиков пишет про живопись. Журналы пухнут. От статей. Но здесь что-то иное. Личное отношение. А в некоторых книжках и собственные рисунки. Эссеистика и интеллектуальная публицистика — оказываются несказанно сложным жанром. Для тех, кто читал больше, чем один мой текст, заметно, что жанр этот почти никогда не удаётся простым смертным…
Бёрджеру удаётся чаще. Его книги — образец одного из возможных решений того, как именно стоит писать о культуре. Увы, это скорее письмо для прошлого века. Старомодно и глубоко. Нынешние машины масс-медиа почти наверняка перемалывают всё в мелкую сахарную крошку, ангельскую пыль, сладкую дрянь информационного потребления, где господь наш Тренд посылает ангела Клика на поиск добычи вашего внимания… Но там-и-тогда ещё были настоящие мыслители, попытки философии, прелестные лирические отступления. Можно почитать великолепную книгу по фотографии, например… Блистательный анализ. Там он пишет, как пророк (в силу суровой отечественной цензуры я заменю слово из его текста звёздочками):
«Недалек тот день, когда какой-нибудь дилер устроит выставку ***** и коллекционеры всё купят (я говорю это не в метафорическом смысле). Не потому, что публика, как нам твердят, доверчива, не потому, что мир искусства безумен; причина в другом: страсть обладать приняла до того искаженную, болезненную форму, что превратилась в абсолютную необходимость, абстрагированную от реальности».
Или он мог заявить в одном интервью:
«То, что происходит в мире, всегда было одновременно прекрасно и чудовищно. Но сегодня это особенно чудовищно. Причиной тому новый мировой экономический строй; я называю его экономическим фашизмом».
Интересно, что в его романе, который называется «Дж.» и граничит с эротикой, а то и порнографией, повествуя о персонаже, в которого вселился дух Джакомо Казановы, уже есть пассажи и об устройстве общества, и о наблюдении за природой и животными и вообще искусстве постигать мир с помощью зрения:
«В детстве ее озадачивали рога; точнее, не сами рога, а то, как они растут — твердые, выпуклые вздутия под шерстью. В подростковом возрасте она воспринимала рога как образец того, что происходит с ней самой. Она осознала, что рост рогов не означает подчинения бегу времени, не имеет ничего общего с покорностью, а просто отмечает отмеренный срок. Коровьи рога сродни жизненному опыту человека».
Вполне себе рождение взгляда художника.
Так зачем же смотреть на животных? Что это — дань другому знаменитому британцу, Дарвину? Или это животные, которые не только братья наши меньшие, но и более бессмертные и близкие к природе создания. Вспомним, например, и фильм Реджио «Anima mundi», в котором весь фильм то ли мы смотрим на животных, то ли они на нас… Его можно было бы посмотреть, как дополнение к этой книге… Но всё-таки животные невинны, а люди греховны, и «марксизм» чуть лучше, чем «социал-дарвинизм». Левые и левацкие дискурсы. Вроде как у до сих пор живого другого знаменитого критика — Терри Иглтона. У меня, кстати, состоялся этим летом забавный разговор с одним из представителей британского академического истеблишмента, как раз об Иглтоне. Мой собеседник-профессор его (от)лично знал. И когда я поинтересовался его мнением о господине Иглтоне, то получил в ответ не лишённую британского сарказма фразу:
«Он считает, что роман плох, если у автора романа были слуги…»
Почему я это вспомнил? Не знаю. Классовое британское общество и сарказм интеллектуалов, а ныне и наше «общество», которое стало ещё более классовым в чём-то. Ещё более омерзительным. Ложь и лицемерие власти. Со всей «патриотической», «религиозной» и прочей риторикой. Сытые животные у кормушек. Звероферма. Знаем. Читали. Плавали. Все борются за свой кусочек пирога. Постраничный гонорар. Учёную степень. Офшоры и акции. Агнцы и облака. Кисти и краски. Искусство и жизнь. Жизнь и смерть. Бёрджер с его документальными фильмами об истории искусства и книгами даёт шанс найти собственный голос. Право голоса. Даже если его никто не услышит. Может быть, всё, что остаётся — это смотреть глазами художника на животных. На загнанную лошадь, на которой катают туристов, бездомную собаку под летним проливным дождём, трясогузку на могильном кресте…