Диктат Европы, призрак изоляции России и войны
После долгих колебаний в июне 1863 года последовало самое опасное внешнеполитическое выступление по польскому вопросу. Её идеологом выступил Лондон, которому явно было не по душе русско-французское сближение образца 1859 года. С другой стороны, близкое сотрудничество с Англией для Парижа оказалось значительно весомее согласия с Россией. В лагере польских мятежников вновь оживились надежды на большую войну.
Время для шантажа Петербурга было выбрано весьма удачно. Внешнеполитическое положение России действительно было сложным. 17−18 июня 1863 г. союзники по «Крымской системе» вновь выступили с нотами, содержавшими предложения о перемирии с поляками. Предварительная программа яснее всего была изложена Росселем и включала следующие требования:
1) полная и общая амнистия;
2) национальное представительство, участвующее в законодательстве страны и располагающее средствами действительного контроля;
3) назначение поляков на государственные должности для создания национальной администрации, пользующейся доверием страны;
4) полная и неограниченная свобода совести и отмена всех стеснений в отправлении католического культа;
5) исключительное употребление польского языка как официального в управлении, в органах юстиции и при преподавании;
6) введение упорядоченной и узаконенной системы рекрутского набора.
6 пунктов должны были стать основой перемирия и базисом для конференции 8 держав по польскому вопросу в Вене.
Принятие этих требований и их реализация на практике имело бы единственным следствием отторжение Польши от Российской империи. Польский эмигрантский центр во Франции даже выступил с планом создания будущего государства за счет не только русской Польши, но и австрийской Галиции. Поддерживавших поляков австрийцев предполагалось компенсировать, предоставив им в обмен право на присоединение Дунайских княжеств. Естественно, что согласием Вены, и уж тем более Бухареста в «отеле Ламберт» никто не интересовался — ведь план был одобрен Наполеоном III. Впрочем, Париж явно торопил события. Александр II не собирался идти на уступки. На заседании собранного для обсуждения вопроса о Польше совета император заявил:
«Семь лет назад, за этим столом я совершил один поступок, который могу определить, так как я его совершил: я подписал Парижский договор и это было трусостью». Изумление собравшихся было велико, но реакция на него у обычно весьма спокойного и мягкого императора была весьма энергичной: он ударил по столу рукой и повторил: «Это было трусостью, и я этого больше не сделаю».
Столь резкие эпитеты были нетипичны для русского монарха.
«Он (Александр II — О.А.) был человеком школы Николая Павловича, но коренные его душевные свойства были им унаследованы не от отца, а от матери. Душевно он гораздо больше Гогенцоллерн, чем правнук Екатерины II, внук Фридриха-Вильгельма III, племянник Вильгельма I, сын принцессы Шарлотты, отпрыск гогенцоллернских поздних поколений, не талантливых, скорее даже ограниченных, но достаточно толковых и гибких, умевших идти с веком, без творчества, но и без дон-кихотства, всегда готовых самоограничиваться и склоняться одинаково перед сильными фактами и перед сильными людьми, подчиняясь им, с достоинством, но и без крикливого протеста, поколений Йены и Ватерлоо, Ольмюца и Садовой, Штейна и Бисмарка».
Таким, по мнению русского историка Б.Э. Нольде, был Александр Николаевич.
Кн. А.М. Горчаков в депеше от 1(13) июля 1863 г. категорически отверг англо-франко-австрийские требования, указав на то, что с 1831 года Россия владеет Польшей не на основании положений 1815 г., а по праву завоевания, и, следовательно, претензии к Петербургу юридически не могут считаться обоснованными. Петербург был готов обсудить положение в русских, прусских и австрийских польских владениях вместе с Веной и Берлином. Ноты были почти сразу же опубликованы и получили в России горячую поддержку общественности. «Наш ответ на их ноты, — отмечал 22 июля (3 августа) Тютчев, — был для держав неожиданным ударом, до того они в своей наглости, мало ожидали встретить с нашей стороны серьезный отпор.»
Для того, чтобы продемонстрировать Европе верность либеральным принципам управления народами Империи Александр II предпринял поездку в Великое княжество Финляндское. Она была необходима в том числе и для того, чтобы противостоять антирусской пропаганде, развернутой поляками в Швеции и рассеять их надежды относительно возможных волнений в Княжестве. В ходе поездки было озвучено решение вновь открыть сейм, который не собирался со времени первого и единственного собрания в Борго в 1809 г. Результаты были более чем удовлетворительными. «Кратковременным пребыванием в Финляндии остался я вполне доволен. — Писал император своему брату в Варшаву 23 июля (4 августа). — Прием везде был радушный, и народ, кажется, доволен своею судьбою». Это, разумеется, не означало отсутствия проблем — их хватало и здесь. Местное дворянство — шведы — было лояльно, но все же тяготело в культурном отношении к Скандинавии и притесняло финское большинство. Указом 18(30) июля было признано равноправие финского и шведского языков, снят ряд ограничений, инициированных ранее шведской партией. 3(15) сентября состоялось торжественное открытие императором сейма Финляндии в Гельсингфорсе. Церемония была весьма пышной. Она знаменовала верность Петербурга политике реформ в случае верности подданных престолу.
Ответ Франции прозвучал в начале августа — она возвращала себе «полную свободу суждений и действий». Это была официальная денонсация русско-французского согласия. 11 августа Россель заявил, что ответ России «далек от удовлетворительного», британская депеша в Петербург завершалась недвусмысленной угрозой:
«Если Россия не сделает все, что зависит от нее, чтобы принять умеренные и примирительные взгляды трех держав, если она не встанет на путь, который открыт ей дружественными советами, она сделает себя ответственной за серьезные последствия, которые может вызвать продолжение волнений в Польше».
Русское правительство увеличило численность войск в Польше и Западном крае (Белоруссия, Литва, Правобережная Украина), провело земельную реформу, в результате которой местное крестьянство активно поддержало русские власти. В начале восстания в России существовала и примиренческая позиция, сторонники которой рассматривали конфликт как прискорбное столкновение двух славянских народов. Позиция Запада и наиболее радикально настроенной части восставших придали восстанию опасный характер политического и даже военного противостояния России и Европы.
«Если в восстановлении Польши, — писал Катков, — видят смерть России, то и всякая мера, которая прямо или косвенно будет поддерживать мысль об отдельном существовании Польши, будет мерою прямо или косвенно клонящеюся к пагубе России. Всякий совет в этом смысле будет советом врага».
Ноты западных держав по польскому вопросу усилили эти настроения. Были ли они только эффектной демонстрацией или нет, современники не задумывались об этом.
«Общество проснулось, — сообщали «Московские ведомости», — подняло голову и громогласно, тысячами голосов, провозгласило, что оно встанет и будет крепко защищаться, когда придут грабить его дом и резать его детей».
Правительство готовилось к войне, причем весьма серьезно, понимая мрачные перспективы такого развития событий. Военный министр Д.А. Милютин писал, что война с коалицией европейских держав «в эту эпоху была бы нам гибельна. Военные наши силы не были готовы к войне, по всем частям только начаты были преобразования и разрабатывалась новая организация армии». Рассчитывать на союзника в Европе в случае войны Россия не могла. Конвенция Альвенслебена не предусматривала поддержку Пруссии в случае нападения на Россию третьего государства. 17 июня 1863 г. король Вильгельм I твердо обещал Александру II в случае нападения на Россию Франции свой благожелательный нейтралитет и воздействие на государства Германии и Австрию для того, склонить их «к соглашению, имеющему целью соблюдение благожелательного нейтралитета».
В начале 1863 г. под знаменами русской армии находилось 818.105 чел., а через год — уже 1.076.124 чел. За первую половину 1863 г. Военное министерство увеличило численность войск в Европейской России на 167 тыс. человек, и она достигла (не считая Кавказа) 690 тыс. чел. при 1026 орудиях, из них в Варшавском, Виленском и Киевском округах — 342 тыс. при 410 орудиях. В августе численность войск в трех последних округах достигла 405 тыс., при 442 орудиях. Боеготовность войск была низкой — опасность в случае столкновения с бывшими противниками по Крымской войне потерпеть поражение была реальной. Не хватало резервов, материального обеспечения. Опасение столкнуться опять с ситуацией, в которой размещение заказов на оружие за границей станет невозможным, Военное министерство приняло решение о расширении собственной базы производства орудий — в 1863 году было решено, что существующей в Петербурге небольшой пушечной мастерской будет недостаточно для нужд армии — она была расширена до завода, еще один завод — в будущем знаменитый Обуховский — был заложен под Петербургом, что стало возможным благодаря значительной беспроцентной ссуде — 2,5 млн. руб. Кроме того, на Каме близ Перми были заложены стале-пушечный и чугунно-пушечный заводы. Однако эти меры не могли обеспечить быстрый, краткосрочный эффект. Тем временем многие части уже формировались или планировались.
Два русских клипера, которых восстание застало в Англии по пути в Атлантику и Тихий океан, были возвращены на Балтику. Крупнейший фрегат Средиземноморской эскадры — «Генерал-адмирал» — был также направлен в Кронштадт, второй переведен в Пирей. 4 корвета и 2 клипера Тихоокеанской эскадры стягивались к Нагасаки. В январе 1863 г. на Балтике была заложена блиндированная батарея, в июне — башенные броненосные лодки, ускорены работы по переделке деревянного фрегата в броненосный. В первой половине 1864 г. было построено 11 однобашенных мониторов (получивших позже название башенных лодок). Строившаяся в Англии броненосная батарея «Первенец», которую спустили на воду в мае 1863 г., несмотря на то, что не была завершена установка броневых плит, в августе была переведена в Россию. 5(17) августа, сопровождаемая винтовыми фрегатами «Генерал-адмирал» и «Олег», она пришла на рейд Кронштадта. На случай войны были подготовлены к обороне приморские крепости, срочно укреплялись Кронштадт и Керчь. На 1863 год на строительство в Кронштадской крепости было выделено 2 млн.100 тыс. рублей. Даже в устье Невы строилась резервная линия обороны, состоявшая из батарей тяжелой артиллерии.
После окончания Крымской войны русское правительство почти в 2 раза сократило военные расходы и с 1859 г. стабилизировало их, не допуская резкого роста. В 1859 г. они составили 106,692 млн. руб., в 1860 — 106,654 млн. руб., в 1861 — 115,965 млн. руб., в 1862 г. — 111,697 млн. руб. Однако Польское восстание заставило Александра II отказаться от этой политики. В 1863 г. военные расходы достигли 115,577 млн. руб., в 1864 г. — 152,577 млн. руб.(цифры даются без учета экстраординарных расходов). В 1863 г. военные расходы составили 37,8% всех государственных расходов Империи, в 1864 г. — 34,97%. Увеличение военных расходов вызвало резкое ухудшение финансового положения России: если в 1862 г. дефицит государственного бюджета составил 34,85 млн. рублей, то в 1863 г. — 123,016790 млн. рублей (считая 79,442 млн. рублей потраченных сверх первоначальной росписи расходов на 1863 г., из которых 39,110 676 млн. рублей было потрачено: 36.440.352 руб. — на нужды армии, и 5,557 522 млн. рублей — на нужды флота и 7.112.801 руб. — по другим ведомствам и министерствам). В 1864 г. сумма дефицита государственного бюджета понизилась до 90 млн. рублей при доходах в 321,9 млн. рублей и расходах в 411,9 млн. рублей. Благодаря внешнеполитической стабилизации и последовательной политике сокращения государственных расходов (военные расходы в 1866 г. составили 129 млн. руб.) министерству финансов удалось добиться тенденции к сокращению бюджетного дефицита только к 1866 г., впрочем, это была лишь тенденция, так как сумма дефицита составила 88 млн. рублей при доходах в 325 млн. рублей и расходах в 413 млн. рублей.
10 июня 1863 г. Жонд Народовый — правительство мятежников — издал декрет, гласивший, что целью движения является не только завоевание независимости собственно Польши, но и отторжение «от Москвы» литовских, белорусских и украинских земель, входивших некогда в состав Речи Посполитой. Восстание привело к резкому изменению отношения к Польше в значительной части русского общества. Императору направлялись многочисленные патриотические адреса с выражением готовности защищать интересы страны ото всех сословий и всех губерний страны. Наблюдая эту картину и зная об обвинениях со стороны европейского общественного мнения, итальянский посол в России сообщал в Рим 18 апреля 1863 г.: «Я не верю в дурное управление польскими областями; если же в настоящее время правительство принимает крутые меры, то еще неизвестно, кто поступает более жестоко: казаки или польские инсургенты».
С юридической точки зрения, восставшие поляки были мятежниками, но в условиях военных правовых норм, регулировавших формы партизанской войны и методы борьбы с ней, больше всего раздражала партизанская тактика инсургентов, которая для многих почти граничила с бандитизмом. Даже в более простой ситуации 1870−1871 гг. германские войска во Франции, например, отказывались признавать «вольных стрелков» (franc-tireurs) в качестве «законного врага», если они не имели правительственного разрешения на военные действия, не подчинялись уставам французской армии, не находились под командой офицеров и т.п. Пленных, не подходящих под эти критерии, рассматривали как разбойников в военное время и расстреливали на месте.
Попавших в плен русских солдат и офицеров часто ждала жестокая расправа. Так, в Радомском лесу были повешены 4 раненых русских солдата и офицер. — капитан А.И. Никифоров. Перед смертью их избивали и пытались склонить к причастию у ксендза. После отказа пытки стали особо изощренными. Увидев тела убитых строй солдат издал из себя стон: «Теперь пленных не будет». То же самое было, когда солдаты увидели, как изощренно издевались мятежниками над трупами повешенных ими крестьян. Та же самая банда, которая расправилась с пленными, через несколько дней получила распоряжение казнить 52 крестьян за сопротивление помещикам. Все происходило в окрестностях Радома,
Не зря восстание 1830−1831 гг., которое было обычной войной полевых армий и осады крепостей, не вызвало такого ежедневного взаимного озлобления. Норма партизанской [1] войны — беспощадность, отсутствие четкого деления на тыл и фронт, на комбатантов и некомбатантов,
12 марта фон Верди дю Вернуа записал в своем дневнике: «Благожелательные намерения царя поляками игнорировались, и нельзя не пожалеть от всего сердца великого князя. Он терпит поражение в неосуществимой по настоящему времени задаче примирения поляков с русским владычеством». Крах политики Константина и Велепольского был очевиден. Отказ от нее был вопросом времени. Отказ от политики согласия и уступок был необходим.
[1]Термин «партизан» употребляется здесь в привычном для нас значении ХХ века, тогда как для офицера ХIХ в. партизанский отряд — это часть регулярной армии, выполняющая диверсионные или какие-то другие задания в тылу противника в форме своей армии,