Еврейский раскол: господа против товарищей

«ДЖЕНТЛЬМЕНСКОЕ СОГЛАШЕНИЕ» /

GENTLEMAN’S AGREEMENT

В 1947 году киномагнаты показали, что готовы выполнить любое указание власти и терпеть её бесцеремонное вмешательство в свои дела, но есть черта, которую государевы люди переступать не должны. Эту черту провел фильм «Джентльменское соглашение», вышедший за две недели до оглашения приговора «голливудской десятке» и слёта ведущих продюсеров. Киномагнаты хотели донести до властей, что «красная истерия» не должна превратиться в еврейский погром. А то, что она превращалась, было уже очевидно.

Ещё во время первой атаки на «красных», остановленной Рузвельтом, конгрессмен Джон Ранкин обозвал «жидком» известного журналиста и сорвал аплодисменты коллег. После войны антисемитизм резко усилился. Слова «коммунист» и «еврей» становились синонимичны.

Евреи, ведущие крупный бизнес, не могли не понимать, что антикоммунизм — это флаг, под которым к ним приближается нечто родственное нацизму. Оно сначала разберётся с товарищами, а потом возьмётся и за господ. И ясным указанием на это стало нежелание власти действовать по прецеденту. То есть позволить голливудской верхушке разобраться со своими «красными» самостоятельно. Они бы с этим отлично справились — очистились от коммунистов так, как в своё время очистились от безнравственности. Но их поставили перед фактом грядущих зачисток силами государства.

Магнаты провели черту, при этом (что довольно забавно) прячась за спину Дэррила Занука, имевшего швейцарские корни. Был распространён слух, объясняющий появление фильма и отводящий подозрение от других руководителей кинофабрики, не имевших швейцарских корней. Якобы Дэррил Занук попытался вступить в элитный «Кантри клаб» Лос-Анджелеса, чтобы поиграть в гольф на его лужайках, но в нём заподозрили еврея и не обрадовались. Продюсер, оскорблённый отказом, рассвирепел и посчитался с обидчиками. Он купил права на роман Лоры Хобсон «Джентльменское соглашение», громящий антисемитизм, и оперативно спродюсировал фильм с огромным бюджетом и суперзвездой в главной роли. Занука не смогли отговорить даже вышестоящие боссы. Горячего швейцарца убеждали не трогать опасную тему, просто держали за руки, но он был так зол, что никого не послушал.

История критики не выдерживает. Во-первых, у киномагнатов имелся свой закрытый роскошный гольф-клуб — «Хиллкрест». Его создали в пику «джентльменским», снобистским клубам. Здесь сразу вспоминается эпизод из фильма «Проект 281», где газетный магнат Уильям Хёрст издевательски предлагает Луису Майеру: «Может, съездим в загородный клуб и сыграем в гольф? Может, нам составят компанию мистер Уорнэр, мистер Кон, мистер Сэлзник и мистер Голдвин?» «Это закрытый клуб», — нехотя признаётся Майер.

Зачем было Зануку соваться по другому адресу, да ещё создавая себе проблемы? Если бы его приняли, он бы неизбежно испортил отношения с коллегами-миллионерами. Он бы мало что приобрёл в чужом сообществе и многое утратил в своём. Значит, Занук мог ломиться туда, зная о результате на сто процентов. Если, конечно, этот факт вообще имел место.

Во-вторых, Занук не мог перечить нью-йоркским боссам и не мог действовать, не получив санкцию. В-третьих, под сомнительный проект не выделялся бюджет, в четыре раза превышающий средний.

И наконец, сам роман подоспел очень вовремя — перед самым началом «охоты на ведьм». Его пять месяцев печатали в «Космополитене», делая суперсобытием, а по окончании публикации, в феврале 1947-го, выпустили отдельным изданием и стали активно распространять. За считаные месяцы было продано за миллион копий. Роман был частью компании противодействия антисемитизму. Он был обречён на экранизацию.

Целью киномагнатов было стереть знак равенства между коммунистами и евреями и, скормив крокодилу товарищей, заставить его отползти. А поэтому и кино вышло соответствующее — приторно-пафосное и лицемерное.

По сюжету, журналист-англосакс, получивший задание написать цикл статей об антисемитизме, два месяца выдавал себя за еврея. Прямолинейный парень не думал, что проблема настолько остра. Он хлебнул унижения и стал свидетелем отвратительных сцен. Его ребёнок стал изгоем — его задразнили мальчишки. Журналист чуть не распрощался со своей невестой, которая по иронии судьбы подкинула идею этих статей. Оказалось, что девушка не борется с проявлениями антисемитизма, не негодует, а ограничивается тихими вздохами. Она не желает усложнять себе жизнь.

Герой Грегори Пэка старался вести себя образцово. Он защищал свою секретаршу, изменившую имя, чтобы получить работу, а потом строго выговаривал ей за то, что она сама подвержена предрассудкам. Жалуясь на дискриминацию, дама не ожидала, что её начальник добьётся равноправия при приёме на работу в редакцию. Она представила, как отовсюду набежали её соплеменники, и пришла от этого в ужас. Она заявила, что не желает становиться «козлом отпущения среди жидов», и услышала гневную отповедь.

В финале герой сдал в печать свои сенсационные очерки, а его друг-еврей соединил рассорившихся влюблённых.

Картина напоминала американцам об идеалах. Она изливала в мир свет гуманизма и взывала к переменам и обновлениям. Она показывала, что антисемитизм — это мерзость, которая должна быть устранена, что было благородно и правильно. Только вот рядом творилась мерзость во сто крат большая, и ни герой, ни создатели фильма этого почему-то не замечали. Можно представить, какие чувства испытывали, к примеру, чернокожие зрители. У них не возникало проблем с получением работы в известном журнале или с поселением в элитной гостинице, потому что не возникало мысли туда сунуть нос. Они были просто людьми второго сорта, не имевшими шансов ни продвинуться в бизнесе, ни поступить в вуз, ни участвовать в выборах. Даже перед тем, как сесть на скамеечку в парке, им следовало убедиться в отсутствии таблички «Только для белых». И при этом в благородной картине ни один афроамериканец не попал в кадр.

Сам Голливуд был местом, где процветала такая милая штучка, как этнический протекционизм. И главы студий от него совершенно не собирались отказываться в угоду американским идеалам. Как ни собирались и волком выгрызать свой расизм. Нил Гэблер в книге «Собственная империя» пишет о том, что у Гарри Кона были дружеские отношения с его чёрным водителем. Но это было удивительным исключением, свидетельством эксцентричности Кона. А правила были иными. Голливуд был городом расовой чистоты, и это неприятно поражало его чернокожих гостей. «Что делает этот ниггер на моей студии?» — однажды, стоя у окна, проорал Джэк Уорнэр.

Поэтому считать, что фильм лечил социальный недуг, наивно. Он отбивал нападение и отбивал его осторожно, прикрываясь пафосными речами. Слово «англосакс» не произносилось, хотя именно об англосаксонском антисемитизме шла речь. Об этом говорило само название — «Джентльменское соглашение». Неудобное слово заменили словом более подходящим и общим — «христианин».

Элиа Казан, грек, назначенный постановщиком, не любил этот фильм. Он говорил, что не сработался с Грегори Пэком. Но, скорее всего, причина была в том, что он чувствовал фальшь — разрыв между тем, что проповедовалось в картине, и тем, что имелось в реальности.

Он получил «Оскар» за «Джентльменское соглашение» как лучший режиссёр года, но награда не уберегла его от вызова на судилище.

Фильм взбесил многих в Конгрессе. В нём назывались имена конкретных антисемитов, включая республиканца Джона Ранкина. В 1952 году Казан получил повестку от Комиссии по расследованию антиамериканской деятельности и был демонстративно растоптан. Его заставили донести на своих коллег. Оправдываясь за своё былое членство в компартии и выпрашивая снисхождение, он донёс на своих коллег — назвал восемь имён. Как сказал Орсон Уэллс, «Казан променял свою совесть на плавательный бассейн».

Тогда же были допрошены Энн Ривер, сыгравшая мать журналиста, и Джон Гарфилд, сыгравший его друга-еврея. Оба отказались сотрудничать с комиссией и угодили в чёрные списки. Энн Ривер перебралась в Нью-Йорк и устроилась в театр на Бродвее. По настоянию конгрессменов из фильма «Место под солнцем», вышедшего в 1951 году, были вырезаны все эпизоды с её участием. А Джон Гарфилд скончался от инфаркта, получив очередной вызов на слушания.