Парад тщеславия и смерти: икона американской политики

Тщеславные люди вызывают презрение мудрых, восторг у глупцов, являются идолами для паразитов и рабами собственных страстей.

Фрэнсис Бэкон

23 февраля, на российские киноэкраны вышла биографическая драма «Джеки», посвященная нелегкой доле 34-летней Жаклин Кеннеди, в один момент потерявшей мужа, положение в обществе и дом, который так и не стал для нее «своим». За роль «той самой» первой леди Натали Портман выдвинута на «Оскар» и номинирована на множество других премий, но только Венецианский фестиваль обратил внимание на удивительный сценарий этого фильма. Сценарист Ной Оппенхайм, по-видимому, в тесном соавторстве с режиссером картины Пабло Ларраином смог сдвинуть гору «культового персонажа» и обнаружить за ней мышь живого человека.

Каким мог бы быть фильм о Кеннеди, а тем более о Кеннеди-женщине в преддверии президентских выборов в США? (Фильм вышел в мировой прокат еще в сентябре.) Можно было бы ожидать увидеть на экране агитку демократической партии — женщину, терпящую измены мужа ради блага страны, трансформирующую классический политический бомонд в современный модный прием, женщину-дипломата, спутницу великого отца нации, только лишь из-за ограниченной эпохи не раскрывшую в себе самой лидерские качества. Возможно, именно такой «заказ» и должен был бы отрабатывать этот фильм. Но именно это ему не удается. Точнее, за всем блеском и помпезностью то тут, то там проскальзывают моменты, заставляющие насторожиться: «что-то тут не так».

Структура фильма достаточно типична для биографии — это экранизация знаменитого интервью, данного вдовой всего через неделю после гибели мужа. Такой прием обеспечивает возможность монтировать историю из разных временных пластов, имитировать работу памяти, в которой время и логическая связь событий уступает ассоциации и эмоции. Конечно же, центральным сюжетом оказывается убийство президента и последующие похороны — именно невиданное мужество Жаклин (она прошла за гробом мужа по улицам Вашингтона, не опасаясь вероятных снайперов) сделали её героиней мировой прессы. В этот временной пласт вплетены другие, но все они относятся только к периоду жизни в Белом доме, будто для биографа не так уж и важно, кем был человек, пока не оказался перед сотнями камер.

Мы видим очень разную Джеки: неопытную и немного наивную перед телекамерой организованной ею экскурсии по резиденции президентов, шокированную и потерявшую себя в день роковых выстрелов, целеустремленную во время организации похорон и холодно расчетливую и властную перед журналистом. В этом происходящем в «настоящем времени» фильма пласте картины вдова разительно отличается от всех прочих. И именно тут зритель может пронаблюдать за удивительным процессом «деиконизации» или, скорее, деконструкции иконы. Почти все остальные события фильма — лишь рассказ — презентация себя, и оттого они такие гладкие и прилизанно парадные. Но и в этом рассказе есть оговорки — намеки на что-то еще, какой-то второй дополнительный текст.

Это «не так», этот дополнительный текст — это вовсе не открытие авторов фильма. Не нужно долго думать, чтобы заподозрить публичного человека в тщеславии. Особенно если главными достижениями этого человека оказываются различные интервью и организация публичного шествия многотысячной толпы с собой во главе. Но вот подается эта мысль более чем элегантно. Проникновенной игрой Портман-Джеки, выбирающей, что ей важнее: безопасность детей или публичность похорон, и позже оправдывающей выбор во внезапном самораскрытии: «Мы были перед сотнями камер!» (и тут же: «Я этого не говорила»). Её желанием провести церемонию, до мелочей повторив похороны Линкольна (вплоть до личной лошади, идущей за гробом президента, что понятно в XIX веке, но вызывает вопросы в веке XX). В десятках других, «случайно» оброненных фраз: например, во время репетиции перед телеэкскурсией кто-то советует первой леди заменить слова во фразе «Я рада приветствовать вас в Белом доме, в нашем доме» на «дом народа». Недолго думая, будущая «мать нации» избавляется от названия дома, но не от его принадлежности лично ей с президентом.

Тщеславие и естественно сопутствующее ему лицемерие (в том числе и перед самой собой) представлены во всей красе. Но, думается, главным в этой картине оказывается не это. Не исследование природы желаний воображаемой авторами женщины. Мне кажется, что фильм скорее о том, как в наше время сконструирована политика, что в ней стоит на первом месте, а что на всех остальных — десятых. Деконструкция одной иконы превращается тут в деконструкцию иконостаса или даже всей церкви.

Никакое произведение искусства не существует в вакууме, сложно представить, что картину Ларраина придет смотреть человек, никогда не слышавший о Джоне Фицджеральде Кеннеди, не знающий, что он — может быть, и спорный, но «великий» президент. Можно не знать, что его жена — пример первой леди на все времена, в чем-то даже превзошедшая на этом посту Элеонору Рузвельт, но какой-то культурный контекст улавливается даже в России, далекой от возвеличивания жен чужих президентов. Во многом фильм полагается на закадровые знания зрителя, но все же в кадре звучат нотки упрека президенту, триумфально разрешившему Карибский кризис, «который он сам ранее и устроил», и втянувшему Америку в самую позорную войну в её современной культурной истории. Брат президента прямо указывает его вдове на неуместное копирование похоронных мероприятий: Линкольн «хотя бы выиграл гражданскую войну». Все эти упреки отметаются грандиозным желанием вдовы быть запомненной. Желанием, как мы понимаем, осуществившемся.

В США величие Кеннеди почти так же несомненно, как и отвратительность Никсона — его прямого конкурента, при котором та самая война фактически закончилась. Величие, которое, если довериться фильму, как минимум, отчасти обеспечено тщеславием его жены. Так что же важнее: реальные достижения, поступки и экономические показатели или показуха и мишура званых обедов, шумные процессии и «откровенные» интервью? Думаю, что сегодня этот вопрос более чем риторический.

В XXI веке чтобы в достаточной для предвыборной гонки мере снять с себя груз ответственности за развязывание войн и превращение целых государств в зоны бесконечного конфликта, госсекретарю сильнейшей страны мира достаточно снять телесериал, в котором чуть более молодая и симпатичная версия этого секретаря становится жертвой злобных интриг. В веке, в котором Нобелевская премия мира выдается авансом и фактически — за цвет кожи, всем должно быть уже ясно, что PR победил. Победили бесконечные Джеки, которым главное — тысячи камер на оси. А что там творится вне объективов? Это просто неважно, этого вовсе не существует. Сотни людей могут погибнуть от ракеты, выпущенной беспилотником с неверными координатами или как «сопутствующие потери» при «ликвидации» одного условного террориста, опознанного по косвенным уликам через спутник, но мир будет скорбеть о выдуманной девочке из «Инстаграмма».

Новому президенту США уже пришлось и еще не раз придется поплатиться не столько за недостаточную гламурность взглядов и поступков, сколько за неаккуратность журналиста, раньше времени включившего микрофон. Российская же власть, как и оппозиция, все больше выбирает путь Джеки — политика внешняя и внутренняя и их критика превращаются в постоянный докучный PR-балаган. Среди бодрых отчетов об экономических успехах и международном сотрудничестве, среди печальных вздохов об осужденных нудистах в неизвестном направлении скрывается один союзник за другим, расцветают войны и непризнанные республики, а положение работающих соотечественников с каждым днем все более напоминает рабство.

Жить нам с вами придется именно в таком XXI веке, и никакого выбора у нас нет?