Выборы в США: почему социологи провалились
Минувшая после победы Дональда Трампа неделя предоставила поллстерам и политическим аналитикам и комментаторам, дружно предрекавшим ему поражение, много возможностей высказаться.
Лучше всего воспользовались ею менеджеры TechnoMetrica Market Intelligence (TIPP) — фирмы, проводившей ежедневные общенациональные опросы по заказу Investor's Business Daily (IBD). Её опрос 7 ноября я учёл как дающий Клинтон перевес в 1%.
9 ноября очередной опрос IBD/TIPP был опубликован с вводкой, гласящей: «Опрос IBD/TIPP был самым точным на текущих президентских выборах». Реклама имела успех даже в далёкой от Вашингтонщины России: «Смотреть нужно было на данные TIPP, они как всегда дали точный прогноз».
Между тем секрет точности опроса IBD/TIPP очень прост: в каждой публикации даются сразу три варианта данных. Перечислю:
1) Из шести позиций (варианты ответов: Клинтон, Трамп, Джонсон, Стейн, Другой кандидат, Не уверен)
2) Из пяти позиций (без «Не уверен»)
3) Из четырех позиций (варианты ответов: Клинтон, Трамп, Другой кандидат, Не уверен).
По первым двум вариантам у них с 5 ноября лидировал Трамп (с разным результатом), по третьему — Клинтон. Очень удобно, на все случаи жизни. Всегда можно заявить, что «мы были правы».
Хуже пришлось исследователям, не обладающим гибкостью IBD/TIPP.
Ларри Сабато, профессор Виргинского университета, директор университетского Центра политики и создатель популярного сайта политических прогнозов и комментариев «Хрустальный шар», признал в эфире Fox News: «Мы были неправы. Вся индустрия политических комментариев, вся индустрия опросов, вся индустрия анализа — и я хочу принять свою долю вины — мы все были неправы. Мы, вся политическая индустрия, должны извлечь урок из этого».
Последняя фраза профессора Сабато, конечно, живо напоминает комсомольское собрание. Хулиганы и двоечники Петров и Сидоров попались на шпаргалках. Их прорабатывают. Стоит теперь Сидоров у доски, прячет глаза, ковыряет пол носком ботинка и мямлит: «Это будет мне уроком». Тяжко ему, но держится разумно: повинную голову меч не сечёт.
Старший аналитик сайта RealClearPolitics Шон Тренд утверждает: «Быстро возник мем, будто удивительная победа Дональда Трампа отражает провал опросов. Это не так. История 2016 года не есть история провала опросов. Это история провала интерпретаторов и медиасреды, сделавших почти табу даже предположение о том, что у Дональда Трампа есть реальный шанс выиграть выборы… Четыре года тому назад финальный RCP National Average (вычисляемый сайтом RealClearPolitics средний результат общенациональных опросов) дал президенту Обаме перевес в 0,7 процентного пункта; он выиграл 3,9 пункта, ошибка составила 3,2 пункта. Финальный RCP Four-Way National Poll Average показывал, что Хиллари Клинтон выигрывает в народном голосовании 3,3 пункта. Она, возможно, выиграет в народном голосовании пункт или около того, тогда ошибка составит примерно два пункта».
Отдавая должное ловкости рук Шона Тренда (RCP National Average и RCP Four-Way National Poll Average — это разные индикаторы), нельзя одобрить его позицию в целом. На том же комсомольском собрании из уст двоечника Петрова она прозвучала бы так: «А чё я-то? Все списывают! А я даже не списывал, я просто так с собой шпаргалку взял». Нераскаянный хулиган сам напрашивается на суровую кару.
Ларри Сабато замечает: «Как охватить тех людей, кто, возможно, не желают разговаривать с поллстерами или не желают быть искренними? Это провал всей индустрии, и мы должны его исправить».
Обратим внимание на осторожность Ларри Сабато (и его непроцитированных здесь единомышленников) в определении причин своей неудачи. Эта сдержанность хорошо продумана и серьёзно обоснована. Ведь о причинах провала возможны три гипотезы.
Первая — технологическая. Дело в каком-то технологическом сбое, в каком-то нарушении методики опросов. Допустим, в выборки не попали какие-то группы, чье мнение как раз и склонило чашу весов. Или интервьюеры подвели, оказались некомпетентны, как-то повлияли на респондентов и т.д. Странно, конечно, что одинаковый сбой приключился разом с десятками фирм, однако возможно.
Вторая — социологическая. Дело в респондентах. Какая-то часть их — и как раз та, что проголосовала за Трампа — скрывала своё мнение от социологов: отказывалась от интервью или не была искренней в ответах. Известно, что ответы респондентов искренни в том случае, когда они социально одобряемы или приемлемы. На вопрос «Как часто Вы изменяете жене/мужу?» честных ответов заведомо не получить. Возможно, что медиасреда, демонизировавшая Трампа как расиста, сексиста, исламофоба и женоненавистника до того затерроризировала сторонников кандидата, что они стали стесняться своего выбора.
Третья — философская. Дело в какой-то принципиальной ограниченности самого метода исследования. Как ни проводи опросы, они всё равно не в силах уловить какие-то таинственные, но крайне важные аспекты человеческой души, связанные с принятием значимых индивидуальных решений в сложных ситуациях. И вот эта принципиальная ограниченность внезапно проявила себя на драматических и поляризованных выборах.
Философская гипотеза на то и философская, что она и неопровержима, и недоказуема. Однако технологическая и социологическая гипотезы подлежат эмпирической проверке. Например, искренность респондентов легко проверить, вновь обзвонив их и задав (среди прочих) вопрос о том, за кого они проголосовали 8 ноября: ведь победа Трампа устранила причину их гипотетической стеснительности.
Эмпирическая проверка требует времени и ресурсов. Пока она не проведена, сдержанность и осторожность в высказываниях разумна и похвальна.
Отечественные комментаторы, в отличие от заморских, ни сдержанности, ни осторожности не демонстрируют.
Профессор Московской высшей школы социальных и экономических наук Григорий Юдин объясняет: «Опросы не учли огромную долю сторонников Трампа. У опросов общественного мнения есть такой дефект: опросить можно только тех, кто хочет отвечать. Сторонники Дональда Трампа к этой категории людей не относятся… Кампания Клинтон строилась на тактике «не дай бог», на демонизации Дональда Трампа и его сторонников… Сторонников Трампа старались представить как ненормальных людей. Как показали выборы, эти люди готовы быть ненормальными, но в предварительных опросах они стеснялись говорить об этом из-за общественного давления». Профессор Юдин, как видим, считает социологическую гипотезу очевидно истинной.
Доцент Российской академии народного хозяйства и государственной службы Екатерина Шульман ещё более категорична: «Несколько недель назад в Сахаровском центре мы страшно нечеловечески поругались с Lev Gudkov на круглом столе по социологии… Лев Дмитриевич тогда сказал, что высказываемые претензии к самому институту социологических опросов объясняются отсутствием у меня научного мышления, а я говорила, что основа научного мышления — внимание к реальности и ее изменениям. Теперь скажу злорадно, что тот факт, что респонденты не отвечают на вопросы, отказываются говорить или говорят одно, а поступают потом иначе — это общемировая проблема, а не наш какой-то местный вредный пережиток, и глобальной как pollster industry, так и социологической науке надо не отмахиваться, а думать, что с этим делать. Приятная позитивистская простота «хочешь узнать, что человек думает, — спроси его» очевидным образом уехала нас вместе с ХХ веком». Доцент Шульман, таким образом, сочетает социологическую и философическую гипотезы.
Директор Центра методологии федеративных исследований той же академии Дмитрий Рогозин объединяет все три гипотезы: «Американский прогнозный коллапс уже сейчас объясняется двумя доминирующими причинами. Протестным голосованием, или отсутствием однозначного одобрения кого-либо из претендентов, и мобилизацией на выборах молчащего, не заметного для опросов населения. Ошибки измерения и репрезентации, как обобщили бы коллеги по опросному цеху… Следует стереть различия между данными и параданными, регистрировать, накапливать и анализировать весь массив коммуникативных сигналов, которые мы можем снять в ходе коммуникации… Такая возможность тотальной, потоковой регистрации представлялась бредом сумасшедшего каких-то 10−15 лет назад. Сейчас это реальность, и ее имя — большие данные. Итак, нам всем посчастливилось застать время колоссального технологического сдвига… стирание грани между опросной технологией и аналитикой больших данных».
Слова Дмитрия Рогозина сильно выиграли бы в убедительности, если бы в нашей реальности существовал подтвердившийся прогноз исхода американских выборов, основанный на аналитике больших данных или на стирании грани между опросом и большими данными. Увы, чего нет, того нет.