Представитель Русской православной церкви, глава Синодального отдела по взаимоотношениям Церкви с обществом и СМИ Московского патриархата Владимир Легойда, выступая на Бакинском международном гуманитарном форуме, определил современную форму мироустройства как секулярную и предложил считать ее неспособной к построению поликультурного общества. Альтернативой он увидел способность религий между собой договариваться: «Верующие люди могут всегда договориться, ибо видят в друг друге достоинство, связанное с актом сотворения человека Богом». Примером такого диалога, основанного на общем понимании достоинства человека, Легойда назвал встречу патриарха Кирилла с папой Римским Франциском, которой «не помешали многовековые разделения и различия во взглядах».

wikipedia.org
«Что есть истина?» Христос и Пилат. Н. Н. Ге, 1890

Слова о том, что «верующие всегда могут договориться», видимо, следует понимать не как факт, а как пожелание, потому что по сию пору фактом являлось и является прямо обратное. Что как раз на почве «веры» людям договариваться удается труднее всего. В том его и торжество, что бичуемый секулярный мир приучил людей договариваться на почве самых приземленных интересов, вот люди к этому и привыкли, заодно отучив себя от многовековой грызни на религиозной почве. Пример же встречи патриарха Кирилла и папы Франциска является на сей момент тем редким исключением, которое скорее подчеркивает обеспокоенность религиозных вождей устоявшимся положением вещей, нежели какой-то очевидной всем обыденностью, привычным делом, которое в религиях всякий раз и повсюду происходит.

И реальность пока такова, что даже эта встреча со сторон как особо «сильно» верующих православных в России, так и «горячо» верующих католиков понимания особого не встретила. Они «секулярно» готовы друг с другом торговать, посещать одни и те же точки, созданные секулярным миром, они вряд ли накинутся друг на друга в местах общественного пользования, узнав, кто из них есть кто в религиозном плане (спасибо секулярному миру), но относительно заботы о чистоте своих алтарей даже не вспомнят такую мелочь как «достоинство, связанное с актом сотворения человека Богом», потому что им больше интересно как раз все, что происходило после этого акта, а там сразу начали появляться различные отклонения, которые после и сделались религиями, занятые выяснениями того, чей уклон правильнее и больше должен нравиться Богу.

«Восприятие секуляризмом человека как нулевой величины, а религии как угрозы его свободе, делает невозможным поиск общего основания жизни в поликультурном обществе», пояснил председатель Синодального отдела сложившиеся в современном мире отношения к человеку. И тут обращает на себя довольно неожиданное обвинение мира в том, что он человека сделал «нулевой величиной». Все в наши дни уже привыкли к тому, что у церковных людей принято обвинять мир в том, что он сильно раздул значение персоны в ущерб прочему, да и сам «мир» никак не согласится с тем, что личность для него ноль, и скажет, что она для него превыше всего. Но здесь надо понимать тонкости православного мировоззрения, которое величину личности определяет по степени взятой на себя несвободы. Отсюда такая странная для современного уха формулировка, свойственная многим православным верующим — «нулевая величина» человека прямо следует из того, что людям «дали слишком много свободы».

Отсюда же следует, что основная вина секулярного мира заключается в том, что он не позволяет больше религиям навязывать обязательное для всех совершенствование личности путем аскетических упражнений, ограничивает их в претензиях устанавливать степень людской несвободы. Проще говоря, религиям хотелось бы вновь настаивать на таком мироустройстве, где ее мораль распространялась бы на всех в том культурном пространстве, где та или иная религия сложилась. Религии, конечно, все еще сильно тоскуют по тем временам, когда их влияние было поддержано законодательно и принудительно. Однако, понимая, что-то время характеризовалось религиозными войнами, бесконечными стычками на религиозной почве, и по этой причине для большинства людей не является привлекательным, верующие частенько рекламируют религиозные преимущества перед миром различными, и, как правило, выборочными своими достоинствами. Идея вернуться в средневековье в таких случаях звучит из их уст заманчиво, но совершенно не реалистично.

Думается, что если бы религии с самого начала не дрались бы между собой, выясняя, кто из них после «акта творения» больше набедокурил, а ограничились бы признанием этого акта фактом своей общей судьбы, то никакого «секулярного мира» попросту не возникло бы. Да и если честно, качественно «миры» секулярный и принудительно-религиозный не сильно отличаются. Те же самые войны, то же самое лицемерие повсюду. Но современный мир не прикрывает и не оправдывает, по крайней мере, свою ложь, свою жестокость, свое лицемерие тем, что орудует от имени Бога. А верующие по факту сейчас отделены от мира и странно, что их это не устраивает, при том, что призыв хранить себя от дел мира звучит в Новом Завете очень настойчиво.

Верующие должны бы нынешнее время воспринимать, как манну небесную. Условия для проповеди почти идеальные. Гонений нет, возможность донести свою мысль до других при современных средствах коммуникации — невозможная в прежние времена. Требуется только малость — сила слова и убедительная привлекательность действий. Но ни тем, ни другим верующие похвастать как раз и не могут. Поэтому остается журить секулярный мир за то, что не принуждает подданных верить или, по крайней мере, делать вид, что они верят. Предположение же, что «верующие всегда могут договориться», остается единственным авансом, который религии могут дать друг другу, чтобы явить «этому миру» пример того, как надо действовать. И начать пробовать это делать — договариваться — не особо рассчитывая на то, что мир тотчас восхитится и признает за религиями все ее прежние права. Если религии обзаведутся этим качествами, то плакаться о том, как мир их не замечает, уже не захочется.