Во всевозможных дискуссиях о «путях России» часто обращает на себя внимание серьезная путаница понятий. Говоря о том, что народам России нужна «национальная идея», и включаясь с ходу в ее «поиск», почти сразу переводят разговор на «идеологию» или даже «государственную идеологию» и дальше продолжают говорить исключительно об этом, считая, что ведут речь по-прежнему об «идее».

Первая попытка, предпринятая Поместным собором 1917-1918 гг., оказалась сорванной

Между тем «выразить национальную идею» и «выработать государственную идеологию» — совсем разные вещи. Если имеется в наличии нация и она обладает самосознанием, то национальную идею можно только понять, и желательно не ошибиться, не представить «национальной идеей» свои шумы в голове, выборочные представления о том, какая совокупность человеческого сознания характеризует ту или иную нацию. Не следует также забывать, что речь идет о нации, а не о национальностях, то есть нельзя упрощать себе задачу поиском «русской идеи» или татарской, или калмыкской, то есть не опошлять мысль до уровня рассуждений о том, в какие свистелки дудели наши предки, собираясь на хороводы на поляне, и как это было бы здорово вернуть на место, чтобы все стало традиционно. В этой связи важно также понимать, что «национальная идея» не находится где-то в глубинах космоса или глубине истории, откуда ее надо выковырять, а это то, что существует здесь и сейчас, всегда является продуктом развития (не обязательно естественного), но, к прочему поддававшемуся за всю историю моделированию, внушению, то есть изменению, «государственной идеологией» в том и весьма значительном числе. Не учитывать все это, и в особенности вред, нанесенный внушением противоестественных мотивов, чтобы не допускать его в дальнейшем, нельзя.

Конституция РФ запрещает устанавливать какую-либо государственную идеологию. По этой тоже причине многие ринулись использовать понятие «национальная идея», чтобы идеологию запихать уже туда. Идеология, естественно, упрощает задачу управления обществом, кажется многим весьма желательной в «государственном масштабе», многие еще недавно на ее место прочили, если общими словами сказать, либерализм, то есть заботу о правах, свободах и благополучии «личности» в первую очередь, из чего должно само собою образоваться со временем благоденствие по образцу трех-четырех западных стран, куда творцы идеологии особенно любили ездить на отдых и ощущать преимущество этой идеологии на себе. Однако национальная идея, то есть совокупность народного самосознания, от себя ту идеологию как-то довольно брезгливо отторгла, из чего либеральные идеологи сделали вывод о «вековой рабской душе» здешнего народа и для себя, для своей «неповторимой личности», требующей свобод и прав, сделали правильный вывод: пора валить. Расставание на такой грубой идеологической почве для эпохи модерна и постмодерна совершенно нормально, потому что это как раз то время, когда государственные идеологии во всем мире особенно интенсивно штурмовали национальное сознание, моделируя предсказуемое поведение, выхолащивая из людей все, кроме противоестественных, но желательных государству реакций.

России здорово повезло, что ей не удалось сменить псевдокоммунистическую идеологию на либеральную или псевдолиберальную, трудно судить о содержании последней по причине крайней интеллектуальной недостаточности и общей невыразительности орудовавших адептов. Что они хотели, вскрикивая разные глупости без всякого повода? Вряд ли даже у историков когда-нибудь возникнет охота всерьез разбираться. Впрочем, вряд ли там было что «либеральное», потому как говорили они, словно провинциальные помещики и чиновники со страниц «Мертвых душ» или «Ревизора», с коррекцией на то, что окончили «ленинский университет миллионов», то есть прошли еще прошлую школу безуспешного моделирования национальной идеи. Одним словом, если вторая попытка тоже не удалась, то пора валить — правильно, и даже сойдет за третью попытку создать уже хотя бы для себя какую-нибудь идеологию, раз уж без них как без рук. Таким образом, чтобы в дальнейшем ничего такого не случалось, национальную идею неплохо бы начать понимать, эмпирически ее опознавать, интуитивно угадывать. Формулируя ее, можно даже назвать одним словом, да хоть — патриотизм, но надо не забывать, что емкость данного слова способно вмещать в себя многое, в том числе и крайне противоречивое.

Национальная идея требует для выражения себя не идеологии, а методологии. Изучения способов ее распознавания и воплощения государственного устройства в ее согласии. К примеру, полезно понимать, что в России для людей понятия «справедливость» и «торжество закона» далеко не тождественны, скорее параллельны, и попытки данное «торжество» методически опробовать во всех формах вызовут наверняка напряжение в обществе. Подобную методологию, кстати, могла бы предложить Церковь. Но при одном условии: методология будет соответствовать практикуемым, реализуемым методам работы с людьми. Что осмысление («логия») метода будет проходить на практике и практикой подтверждать свою правильность и успешность. С сожалением отметим при этом, что Церковь за последние века немного обленилась и сейчас считает себя вправе выдавать обществу идеологические рекомендации, да и государству пытается внушить, что идеология держаться православия самое то, что ему нужно. Еще не хватало, что государство начнет карать за недержание православия, подобная идеология псевдоверы рухнет скорее псевдокоммунизма, да она уже и рухнула сто лет назад. Проблема в том, что хватает в Церкви начальников и печальников, все еще погруженных в грезы о том, что народ сам пока не знает, чего хочет, а на самом деле он внутренне желает молиться, креститься, поститься, мотаться по святым местам, быть во всех смыслах православным, потому что этнически он и так весь почти насквозь православен. Людям пытаются эти грезы свои передать, внушить. Но такая попытка внедрить ущербную идеологию, которую даже язык не поворачивается назвать «национальной», никак не является способом понимания народного самосознания. Скорее ленивым, вальяжным убеждением в собственной идеологической правоте относительно того, что хождение по выходным в храм раскрывает и подтверждает само собою в людях всю национальную идентичность.

Очень не помешало бы Церкви, наконец, очнуться от своих грез, в которых она пребыла столетие, понять причины произошедшего с ней, не обманывая себя, проснуться заново не в XIX, а в XXI веке и попробовать, не рассказывая сказок, предложить обществу методологическое понимание национального самосознания в согласии с другими религиями, которые тоже когда-то принимали участие в его формировании. И пост, и молитва, и святые места должны иметь смысл не в самих себе, а в том, ради чего они совершаются. А если понять для чего, то будет согласие и с теми, кто не молится и не постится, но успешно претворяет методы утверждения в стране и мире добра и справедливости. Для Церкви, которая позиционирует себя одновременно как национальная (Русская) и как вселенская (Православная), — задача по силам. Да, надо сказать, и по призванию. Если считает себя вместе с народом, то она должна понимать, чувствовать, чем народ сейчас живет, угадывать главные, перспективные мотивы к развитию, возможности взаимодействия с другими народами и иными исповеданиями. То есть включиться в такую работу, в которой от Церкви будет настоящая, не надуманная польза, где она станет не музеем древних, грубо отреставрированных привычек, которые «требуется вернуть на место», после чего «все станет хорошо», а активно действующим социальным институтом, имеющим авторитет не по древним заслугам, а по теперешним своим делам.