Андрей Колеров
Закат над окраиной

Вслед за завершением второго египетского кризиса отношения между Лондоном и Парижем действительно резко ухудшились. Франция активизировала свои действия на Тихом океане. В 1842 г. французы установили протекторат над Таити, в 1844 г. аннексировали остров. В 1842—1843 годах был установлен таможенный союз Франции и Бельгии. Все эти действия вызвали ожидаемо нервную реакцию в Англии. Но особенно бурная реакция последовала в английском обществе после того, как принц Жуанвильский в 1845 году опубликовал в журнале «Revue des deux mondes» статью «Заметка о состоянии морских сил Франции», в которой утверждал, что паровой двигатель изменил расклад сил на море и Ла-Манш перестал быть непреодолимой преградой. Сближение Франции с Испанией в 1846 г. и активное военно-морское строительство еще более ухудшили англо-французские отношения.

Казалось, что Лондонские конвенции открывали период с блестящими перспективами для Петербурга. Ухудшение англо-французских отношений на фоне дальнейшего расширения французского присутствия в Северной Африке дало Николаю I надежду на возможность достичь договоренности с Англией на случай распада Османской империи. В сентябре 1841 г. новое правительство Великобритании возглавили консерваторы во главе с Робертом Пилем. Министерство иностранных дел было поручено Джорджу Абердину, сменившему Генри Пальмерстона. Перед русско-турецкой войной 1828−1829 гг. Абердин считался сторонником Джорджа Каннинга и его политики русско-британского сближения в восточном вопросе. 11(23) января 1844 г., в частной беседе с русским посланником бароном Ф.И. Брунновым, премьер-министр Великобритании Роберт Пиль высказал «свое горячее пожелание», чтобы русский монарх посетил его страну. По удивительному совпадению, в тот же самый день о таком намерении упомянул в разговоре с английским посланником и сам Николай I. 22 февраля (5 марта) 1844 г. последовало официальное приглашение императору со стороны королевы. По словам лорда Абердина, такая поездка подтвердила бы «сердечное согласие» с Россией. Интересно отметить, что предложение британского посла во Франции одновременно пригласить и короля Луи-Филиппа было категорически отвергнуто лордом Абердином. Визит продлился с 31 мая по 9 июня 1844 года. Приемы, парады, балы — все это проходило в весьма дружественной обстановке. Император передал Веллингтону весьма значительную по тем временам сумму — 500 фунтов стерлингов — на памятник Нельсону, пожаловал значительные суммы на благотворительность.

Император с симпатией относился к английской культуре, что, разумеется, облегчало создание благожелательной атмосферы и официальной части визита. Впрочем, единственным следствием благожелательной атмосферой стала откровенность, во всяком случае, с одной стороны. Николай I провел ряд встреч с королевой Викторией, на которую он произвел неоднозначное впечатление.

«В нем есть многое, с чем я не могу примириться, — писала Виктория своему дяде королю бельгийцев Леопольду, ‑ и я думаю, что надо рассматривать и понимать его характер таким, каков он есть. Он суров и серьезен, верен точным началам долга, изменить которым не заставит его ничто на свете. Я не считаю его очень умным, ум его не обработан. Его воспитание небрежно. Политика и военное дело — единственные предметы, внушающие ему большой интерес; он не обращает внимания на искусства и на все более нежные занятия; но он искренен, я в этом не сомневаюсь, искренен даже в наиболее деспотических своих поступках, будучи убежден, что таков единственно возможный способ управлять».

Кроме королевы, император встречался с принцем-консортом Альбертом, Р. Пилем, Дж. Абердином, Г. Дж. Пальмерстоном, А.У. Веллингтоном, в ходе которых попытался прозондировать проблему наследства «больного человека», как тогда называли Турцию. Предполагалось решение по формуле «Проливы за Египет». Пиль в ответ на запрос русского императора ответил уклончиво, намекнув на то, что Лондон не заинтересован в территориальном расширении своих владений за счет турецкого наследства, но нуждается в обеспечении свободного пути в Индию через Египет. По сути дела на этом и строился расчет Николая I на то, что Лондон будет и далее противодействовать Парижу в Египте. От заключения формального соглашения с Россией английская сторона уклонилась, не дав, однако, и формального отказа от русских предложений.

Последнее оставляло надежду на продолжение диалога и на возможность сотрудничества с Великобританией, форсировать оформление которого до того, как наступит очередное обострение восточного вопроса, как казалось, не было необходимости.

«Каждый раз, — писал Нессельроде во всеподданнейшем отчете за 1844 г., — когда приходится определять характер наших отношений с Англией, необходимо брать за исходную точку отношение этой державы к Франции, так оно неизбежно на них влияет. Поэтому и в прошлом году я обратил внимание Вашего Величества на взаимное положение этих двух правительств. В начале 1844 года, благодаря в особенности визиту королевы Виктории к французскому королю, между двумя странами восстановилось положение, которое французские министры назвали сердечным согласием (курсив авт. — А.О.). Тюильрийский кабинет, уверенный, что это соглашение поведет к изменению во взаимных отношениях между обоими государствами, в высшей степени его превозносил и старался дать понять Европе, что это восстановление прежнего союза. Наши союзники очень легко поверили такому объяснению без чрезмерного, однако, беспокойства, но тем не менее с этого времени кабинет Вашего Величества позволил себе, несмотря на поднятый шум, думать, что это дружественное соглашение, преувеличенное в том значении, которое ему старались придать, скоротечно по своим результатам и более кажущееся, чем действительное».

Министр иностранных дел надеялся на то, что традиционные противоречия в Греции, Испании, Алжире, Марокко и Таити не предотвратят реальное сближение Англии и Франции. Петербург активизировал контакты с Лондоном, продолжая сохранять диалог, пусть даже и не дававший непосредственных результатов. В 1844 и 1845 гг. Англию посещал Великий Князь Константин Николаевич, в сентябре 1844 г. — К.В. Нессельроде. Русский государственный Канцлер обсудил с Абердином проблемы Сирии и Персии и пришел к согласию с британским министром по турецкому вопросу. Кроме того, оба дипломата признали необходимость поддерживать существование Османской империи как независимого государства в существующих территориальных пределах. «Среди той неуверенности, — отчитывался Нессельроде о переговорах, — которая существует относительно будущего, одна основная мысль достойна поистине практического применения: опасность, которая может произойти от катастрофы с Турцией, на много уменьшится, если Россия и Англия согласятся между собой относительно способа действий в этом случае. Это согласие будет тем более благотворно, что оно встретит полное одобрение со стороны Австрии, между которой и Россией существует полное сходство взглядов на турецкие дела в видах общего интереса сохранения мира. Остается только желать присоединения к этому соглашению Англии, чтобы придать ему еще большую силу».

Завершающим звеном политической конструкции на случай распада Турции Нессельроде считал присоединение к русско-англо-австрийскому соглашению и Франции, что окончательно исключило бы возможность угрозы европейскому равновесии. Однако первым шагом для такого согласия было русско-британское сближение. В 1844 г. оно было налицо, более того, и согласие между двумя странами казалось близким, однако оно так и не состоялось. Обмен мыслями, пусть даже и проведенный на самом высоком уровне и весьма доверительным образом, ни к чему не обязывал ни одну из сторон. Во всяком случае, он ни к чему не обязывал Англию, и в 1846 г. ее новое правительство во главе с лордом Джоном Росселем возобновило альянс с Францией. В том же году вновь возник повод для очередного сближения между Петербургом, Берлином и Веной на польской почве. Он был весьма своевременным, потому что в 1842 г. на Балканах между Австрией и Россией возник кризис, оставивший весьма неприятные воспоминания в Вене.

Милош Обренович, признанный князем Сербии султанским фирманом в 1830 г., управлял княжеством жесткой рукой, что вызывало все большее недовольство его подданных. В 1835 г. Милош вынужден был даровать Сербии конституцию, по которой она объявлялась независимым княжеством по признанию султана Махмуда II и императора Николая I (глава 1). Князем объявлялся Милош (глава 5, ст.26), наследниками — старшая линия его рода (глава 5, ст.27). Вся эта самодеятельность стала причиной недовольства Австрии, Турции и России. По требованию этих держав Милош аннулировал конституцию, и, оказавшись в тупике, отрекся в пользу своего старшего сына Милана. Кризис затянулся, в него все активнее вмешивались русские и английские дипломаты, и в результате 15 июня 1839 г. старый князь покинул Сербию. Его прощание с Родиной не было теплым, один из бывших сподвижников перед отплытием лодки Милоша на австрийский берег бросил камень в реку и сказал: «Когда этот камень вернется из Савы, вернешься и ты». Правление Милана было неудачным и продолжалось недолго — чуть более месяца. 9 июля 1839 г. князь Милан умер и власть после полугодичного кризиса перешла к его младшему брату Михаилу Обреновичу. Справиться со сложными проблемами Сербии он в этот момент оказался не в состоянии и осенью 1842 г. вынужден был покинуть страну, уступив трон своему наследственному противнику.

2(14) сентября 1842 г. собравшаяся Скупщина (парламент) княжества передала престол Александру Карагеоргиевичу. Переход власти не был мирным, в нем участвовала армия и интриговавший в пользу нового князя белградский паша. Князь Александр получил образование в Австрии и имел репутацию ее сторонника, что никак не могло устроить Николая I. Император пригрозил вмешательством, вплоть до посылки русского 20-тысячного корпуса в Сербию. Меттерних предпочел пойти на уступки, а вслед за этим уступил и султан, который признал незаконным избрание нового князя, сменил пашу в Белграде, выслал организаторов переворота и назначил новые выборы. Однако и во второй раз Скупщина избрала Александра Карагеоргиевича, и только после этого Николай I признал изменения власти в Сербии законными.

21 февраля 1846 г. в Кракове началось польское восстание, лидеры которого провозгласили окончательной целью своего движения восстановление Польши в границах 1772 г., а ближайшей — распространение восстания на австрийскую провинцию Восточная Галиция с центром в Лемберге (совр. Львов, Украина), которую они хотели сделать основной базой. Австрийские власти весьма опасались волнений в Галиции, где значительное и влиятельное положение занимало польское дворянство. В Галиции в начале 1843 года созрел заговор, ксендзы и дворянство открыто начали активно пропагандировать выступление. Восстание должно было начаться в годовщину Варшавского — 17(29) ноября, но австрийская полиция раскрыла его и провела массовые аресты. Тем не менее, польские дворяне решили выступить. Все началось с нападений на шесть австрийских пограничных постов.

Не будучи уверенными в том, что им удастся справиться с восстанием, если оно начнется, австрийцы решили использовать сословно-конфессиональные противоречия, существовавшие в провинции. Крестьянство, преимущественно русинское, православное или униатское, было фактически натравлено на польское и католическое дворянство. Впрочем, особенно стараться не пришлось — крестьяне с радостью нападали на отряды восставших дворян и громили их, но когда правительство объявило о выплате премии — 5 флоринов за убитого мятежника и 10 за живого пленного, в Восточной Галиции начались аграрные беспорядки с четко выраженной этно-конфессиональной направленностью. За короткое время было убито 1458 шляхтичей, членов их семей, приживал и т.п. Впрочем, и в Западной Галиции происходило нечто подобное, но там восставшие крестьяне — мазуры — объявили себя чехами, которые борются с поляками. В любом случае, «холопы» уничтожали «панов», которые бежали от своих крестьян не только в Краков, но и на русскую территорию, под защиту императорской русской власти.

Под влиянием этих событий в ряде пограничных русских губерний также возникло недовольство крепостных своими помещиками, тем более что и здесь они были представлены в основном поляками. Правда, в России до резни шляхты дело не дошло, так как правительство пресекло это движение в зародыше. Сделать это было тем более просто, что крестьянство, и здесь ненавидевшее своих панов, при первой попытке со стороны дворянства начать какое-либо волнение (в Седлеце, Августове, Радоме), сразу же сдавало бунтовщиков местным властям. Русское правительство благодаря его заботам оказалось ближе к польскому крестьянину, чем польские же дворяне. Отличившиеся награждались деньгами, медалями и освобождением от рекрутской повинности. Результатом восстания в Галиции было почти повсеместное прекращение здесь на время выплаты оброков и отработки барщины.

Австрийский гарнизон покинул Краков в самом начале восстания, и в результате Николаем I было принято решение об отправке туда русских войск под командованием генерал-лейтенанта Ф.С. Панютина. Вперед был брошен Конно-мусульманский полк под командованием полковника князя Д.О. Бебутова. За 2 дня всадники проделали 160 верст и уже 19 февраля (3 марта) 1846 г. они были под городом. Желая избежать ненужного кровопролития, командование издало следующее обращение:

«Жители города Кракова! Сильное Русское войско идет для восстановления нарушенного спокойствия в вашем городе. Спешите принять его в ваших стенах, дабы оно могло защитить невинных. Всякий, кто положит оружие, будет пощажен. Смерть ожидает тех, кто будет взят с оружием, а сверх того и город, если в нем станут защищаться, будет предан огню и мечу».

Это соответствовало инструкции Николая I, данной им 20 февраля (1 марта) Паскевичу: «Взять Краков coute que coute; сдадутся — тем лучше, нет — брать силой и непременно взять (курсив авт. — А.О.)» «Я думаю, Краков сдастся без защиты», — отвечал на следующий день фельдмаршал.

Царство Польское все это время оставалось спокойным, однако попытки местной шляхты организовать волнения заставили Паскевича одновременно просить о введении в крае военного положения. В Кракове никто и не думал сопротивляться, горожане надеялись на защиту русских войск от возможных насилий со стороны австрийцев. 3 марта полк Бебутова вошел в город, повстанцы бежали, не оказав сопротивления. Вскоре сюда вошли австрийские, а затем и прусские войска. В Кракове было введено военное управление во главе с австрийцами. По предложению Николая I город с прилегающей к нему областью был передан Австрии. Так как Берлин смотрел на перспективу территориального расширения империи Габсбургов без особого энтузиазма, то император даже взял на себя труд убедить Пруссию не препятствовать такому решению.

На этой территории в 1844 г. проживало 146.324 чел., абсолютное большинство из которых были католиками (128.850 чел.). Остальные конфессии были представлены следующим образом: иудеи (16.746), евангелисты (599 чел.) и униаты (129 чел.). Население самого Кракова составляло 45.263 чел. Окончательное присоединение этого важнейшего стратегического пункта (прикрывающего так называемый «Богемский коридор», то есть разрыв между Карпатами и Татрами) к Австрии произошло 3(15) апреля 1846 г, когда была подписана соответствующая русско-австрийская конвенция, а небольшой русский отряд — 2 батальона, 2 сотни иррегулярной кавалерии и 2 конных орудия — покинул пределы Кракова. Присоединение города к Австрии в результате соглашения, из которого были исключены Франция и Англия, вызвало недовольство Парижа и Лондона, считавших этот акт нарушением Венских соглашений 1815 г. Значительное раздражение решением краковского вопроса царило и в либеральных кругах Германии. Там опасались роста русской силы, которая могла оказать нежелательное влияние на объединение немецких земель. В такой обстановке русская дипломатия встретила революционные события 1848−1849 гг., в ходе которой, по словам Пальмерстона, Россия и Великобритания остались единственными «прочно стоявшими» державами.