Статус-кво в Закавказье сохраняется

Означает ли это, что существующие на Кавказе проблемы и противоречия, волновавшие политиков и экспертов не один год, ушли в прошлое? Можно ли говорить о минимизации рисков и угроз, исходящих из Нагорного Карабаха, Абхазии и Южной Осетии? В какой степени кавказская геополитика представляет интерес в контексте растущих противоречий между Западом и Россией?

Приступая к ответам на обозначенные выше вопросы, сформулируем для начала принципиально важный тезис. Уход в информационную тень того или иного региона не означает ни наступления «вечного мира», ни урегулирования имеющихся конфликтов, ни достижения согласия России и Запада в том, каким станет в будущем Кавказский регион. Нынешнее состояние объясняется тем, что ведущие международные игроки, имеющие на Кавказе свои собственные интересы, обозначили (в силу разных причин) другие точки мира в качестве приоритетов, требующих первостепенного внимания. Сегодня это Сирия, Ближний Восток в целом, Украина, проблемы обеспечения европейской безопасности.

Однако это не означает, что Турция, сосредоточенная в настоящий момент на решении сирийской головоломки, оставила свое стратегическое сотрудничество с Азербайджаном и внезапно согласилась на новый раунд нормализации отношений с Арменией. Иран, занятый «перезагрузкой» отношений с Западом и попытками открыть для себя европейский рынок, а также соблюдением своих интересов в Сирии, по-прежнему считает «обновленные Мадридские принципы» решения нагорно-карабахского конфликта неприемлемыми. Прежде всего — из-за возможного размещения международных миротворцев в зоне конфликта. Как бы ни была отвлечена Россия ситуацией на Ближнем Востоке и конфликтом в Донбассе, она по-прежнему рассматривает Абхазию и Южную Осетию в качестве форпостов своего влияния на Кавказе и инструментов для сдерживания евроатлантических устремлений Грузии. При этом Москва стремится сохранить стратегический союз с Арменией, не скатываясь к конфронтации с Азербайджаном. США, для которых Закавказье всегда было частью более крупных геополитических пазлов, и сегодня готовы рассматривать регион как платформу для своих проектов по альтернативному снабжению Европы углеводородным сырьем, минимизируя тем самым зависимость ЕС от российской энергетики. И хотя Грузию по-прежнему не спешат принять в НАТО, сотрудничество альянса с этой страной остается приоритетом. Более того, военная кооперация Вашингтона и Тбилиси позволяет Грузинскому государству и вне формального членства в натовском клубе удерживаться в прозападной геополитической орбите.

Если же говорить о самих странах региона, то приоритеты Армении, Азербайджана и Грузии не претерпели существенных изменений. Тбилиси видит гарантии будущего в укреплении стратегического выбора в пользу ЕС, США и НАТО, Ереван развивает интеграционные связи с Россией (хотя и не пытается встать в жесткую оппозицию по отношению к Европе), а Баку продолжает политику качелей. И если в сфере энергетики Азербайджан может считаться частью Запада с его пафосом «альтернативы монополии Москвы», то в политическом плане он заинтересован в развитии отношений с РФ, которая заявляет о невмешательстве во внутренние процессы в прикаспийской республике и не требует улучшения положения дел с правами человека и демократией.

Что же касается де-факто государств (Абхазии, Южной Осетии и Нагорно-Карабахской Республики), то все они, несмотря на проблемы с международной легитимацией их особого статуса, продолжают существовать. И нет никаких оснований полагать (если, конечно, не форс-мажорные обстоятельства), что их отношение к «материнским государствам», к которым они формально приписаны, претерпит принципиальные изменения.

Таким образом, налицо некоторая стабилизация положения. Она во многом стала следствием формирования нового статус-кво в регионе, который обозначился не вчера и не сегодня. Существующий ныне порядок в основных своих чертах был создан после завершения «пятидневной войны» в августе 2008 года. Какие же главные его признаки мы можем назвать? Во-первых, это четкое стремление России обозначить Южный Кавказ как один из своих важнейших приоритетов, для защиты которых она готова использовать весь арсенал доступных средств, включая жесткую силу. Во-вторых, готовность Москвы не посягать на ареалы, где ее влияние по тем или иным причинам было утрачено или снижено. Речь в первую очередь о Грузии. Важна не столько сама страна, сколько те сферы, которые обозначены Москвой как ее приоритеты. В-третьих, неготовность Запада идти на лобовую конфронтацию с РФ из-за Кавказа. В этом принципиальное отличие истории с Грузией 2008 года от украинского кризиса двух последних лет. Украина для США и ЕС — некое символическое средоточие «имперского реванша» Москвы. Допустить его в центре Европы Запад не может и не хочет. Но на Кавказе он готов проявлять толерантность, если в международной политике вообще можно вести речь о такой категории применительно к конкуренту.

Как бы то ни было, а сегодня, несмотря на острые противоречия по Грузии и растущую конфронтацию с Москвой из-за Украины и Сирии, США и Евросоюз далеко не по всем позициям расходятся на Кавказе. Вашингтон и ряд его европейских союзников трактуют события 2008 года как оккупацию грузинской территории. Некоторые страны ЕС так далеко не идут, но в то же время признают территориальную целостность Грузии. Москва же последовательна в своей линии по продвижению «новых политических реалий» в Закавказье. Однако до сих пор нагорно-карабахское урегулирование является той точкой, где подходы РФ, ЕС и США сходятся. Все три страны — сопредседатели Минской группы ОБСЕ (где Франция де-факто является своеобразным полпредом ЕС) сохраняют консенсус относительно «обновленных Мадридских принципов» как фундамента для разрешения старого этнополитического противоборства. И хотя к самому документу есть масса претензий, а противоречия в нем очевидны (чего стоит хотя бы одновременное признание территориальной целостности Азербайджана и требование «юридически обязывающего» референдума по статусу Нагорного Карабаха, который может поставить под сомнение эту самую целостность), Запад и Россия не ведут споры относительно данной проблемы. И более того, в сегодняшней ситуации это почти что единственная история дипломатического успеха в отношениях между Москвой и Вашингтоном.

При этом стоит отметить, что в последние два года возросло влияние на Кавказ фоновых факторов. Речь в первую очередь о ситуациях вокруг Украины и Сирии. Эти воздействия не привели к существенной корректировке сложившегося нового статус-кво. Однако недооценивать их не следует, в особенности если противоречия между Москвой и Вашингтоном будут и дальше нарастать. Какие влияния кажутся на сегодняшний день наиболее важными? Во-первых, кризис вокруг Украины ускорил подписание Соглашения об ассоциации Грузии и Евросоюза. Не случись Майдана, смены юрисдикции Крыма и вооруженного конфликта в Донбассе, история с подписанием могла бы затянуться. При этом в грузинском случае дело не ограничилось одним лишь договором об ассоциации. В декабре 2015 года Европейская комиссия признала, что Грузия выполнила все условия по четырем разделам, касающимся визовой либерализации. В начале 2016 года она рекомендовала внести соответствующие изменения в регламент ЕС. Это решение стало первым серьезным практическим шагом на пути интеграционного сотрудничества Тбилиси с Западом (ранее Грузия «сдавала экзамены» и выслушивала обещания от Брюсселя). Впрочем, этот шаг еще должен получить и административно-бюрократическое, и правовое, и практическое наполнение. Заметим попутно, что это продвижение не гарантирует ни преодоления социально-экономических неурядиц (высокой безработицы, бедности, роста цен), ни повышения эффективности органов власти и управления. Но то, что решение ЕС по визовому вопросу стало важным символическим шагом — несомненно.

Впрочем, оно имело свои не менее важные символические последствия для Абхазии и Южной Осетии. Продвижение Грузии на Запад способствовало укреплению настроений внутри двух частично признанных республик в пользу еще более тесной кооперации с Россией. Свидетельством тому — подписанные договоры между РФ с одной стороны и Цхинвали и Сухуми с другой, а также усиление в югоосетинском обществе настроений в пользу вхождения в состав РФ (в этом плане Крым стал очевидным примером). При этом Москва именно в кавказском случае не спешит ломать сложившийся баланс сил и менять статус той же Южной Осетии. Это говорит о том, что в своих подходах к этнополитическим конфликтам Россия не имеет универсальной схемы, она руководствуется конкретным политическим контекстом. И на сегодняшний день сложившийся после 2008 года баланс сил на Кавказе ее устраивает. Другой вопрос, если Запад предпримет со своей стороны какие-то жесткие действия, например прием Грузии в НАТО ускоренным порядком. В данном случае такое поведение будет восприниматься, как покушение на существующий новый статус-кво. И Москва тогда будет действовать в логике ответа на посягательства на ее интересы. Пока же таковых именно в этой точке нет, устремления югоосетинской элиты Кремлем не поддерживаются.

Свое влияние на кавказскую повестку дня оказывает и Ближний Восток. Сегодня страны ЕС оказались в фокусе внимания в связи с миграционным кризисом. Между тем, и республики Закавказья испытывают на себе давление со стороны мигрантов с Ближнего Востока. Армения приняла порядка 17 тысяч армян — выходцев из Сирии (учитывая общую численность страны в 3 миллиона человек, это внушительная цифра). В Грузии в последние годы появилось порядка 5−10 тысяч выходцев из стран арабского мира.

Отмечается и определенное влияние на положение дел в регионе запрещенной в России террористической организации «Исламское государство» (ИГ). Так, одна из наиболее близких к лидеру ИГ Абу Бакру аль-Багдади фигур — Умар (Омар) аш-Шишани, также упоминаемый в российских СМИ как Умар Чеченский. Под этим именем известен Тархан Батирашвили, сын грузина и кистинки — так в Грузии называют чеченцев, населяющих Панкиси. В июне 2015 года грузинские спецслужбы задержали в Панкисском ущелье 5 человек, подозреваемых в связях с ИГ, в том числе салафитского имама Аюба Борчашвили, который сыграл немаловажную роль в радикализации молодежи в Ахметовском районе Грузии. Помимо Панкиси, следы присутствия ИГ обнаружены в регионе Квемо-Картли, населенном преимущественно этническими азербайджанцами, и в Аджарии — автономии, где проживают грузины-мусульмане.

Непростая ситуация складывается и в Азербайджане. До июля 2015 года одним из влиятельных вербовщиков для ИГ был этнический азербайджанец Абдулла Абдуллаев, занимавшийся организацией транзита кавказских джихадистов через Турцию на Ближний Восток. В ходе специальной операции он был задержан турецкими спецслужбами. Джихадисты азербайджанского происхождения уже не первый год воюют в рядах террористических группировок в Сирии, Афганистане и Пакистане. В начале 2015 года стало известно о гибели 100 боевиков ИГ азербайджанского происхождения на сирийской территории за время вооруженного конфликта в этой стране, а 10 предполагаемых исламистов были арестованы Министерством национальной безопасности республики.

Все эти факторы в значительной степени предопределили вмешательство России в сирийский конфликт на стороне президента Асада, а также способствовали нарастанию конфронтации с Турцией, увидевшей в ближневосточной нестабильности (в период после «арабской весны») шанс на укрепление регионального доминирования. Москва же стала для Анкары дополнительным конкурентом (наряду с двойственной позицией Запада, имеющего свои особые взгляды на решение курдской проблемы), мешающим реализации обозначенной цели. Спору нет, у Турции есть свои интересы на Кавказе. Но до тех пор, пока сирийская проблема прочно держит Анкару, она предпочитает не ввязываться в распутывание кавказских узлов по своему усмотрению. Как бы то ни было, а учитывая нарастание противостояния между Арменией и Азербайджаном (ведь количество инцидентов увеличивается не только вдоль контактной линии в Нагорном Карабахе, но и вдоль международно признанной госграницы за ее пределами), подключение в той или иной мере к конфликту Анкары крайне опасно. И продолжение российско-турецкой конфронтации приносит дополнительные риски в нагорно-карабахское противостояние, в особенности если ухудшение отношений будет продолжаться и приведет к активизации «посреднических конфликтов» на ближневосточном театре. В то же самое время противоречия между Анкарой и Москвой в какой-то мере могут способствовать консолидации Минской группы. Несмотря на союз с Турцией в рамках НАТО, США и Франция не заинтересованы в одностороннем ее усилении и скептически оценивают турецкие геополитические амбиции.

Таким образом, в нынешней турбулентной обстановке Кавказ остается регионом относительного спокойствия. В нем не решен до конца ни один из этнополитических конфликтов, а в Карабахе растет число вооруженных инцидентов. Однако в отличие от Донбасса или Ближнего Востока здесь нет фронтального столкновения сторон, и масштабного военного противостояния. В отличие от Сирии и Украины конфронтация между Россией и Западом в Закавказье точечная. Противоречия распространяются на Абхазию и Южную Осетию, но не на карабахский конфликт. При этом отсутствие военного фактора позволяет и Москве, и Вашингтону чувствовать комфорт от отношений с двумя частично признанными республикам в первом случае, и с Грузией — во втором. Более того, прозападная Грузия демонстрирует готовность к кооперации с Москвой в сдерживании так называемого «Исламского государства». Новый статус-кво, обозначенный в регионе еще в августе 2008 года, в целом сохраняется, несмотря на влияние опасных фоновых факторов (Украины и Ближнего Востока).

Газета «Ноев Ковчег» — ИА REGNUM