Сделаем еще одну остановку на пути нашего исторического анализа политики Турции от рождения Республики и до наших дней. В том, какие решения принимала в эти насыщенные геополитическими потрясениями годы турецкая элита, скрывается немало парадоксов, рождающие вопросы без ответов. Почему кемалисты, будучи националистами, нашли общий язык с большевиками, а не «социально близкими» националистами Закавказья? Почему несмотря на последующее расхождение с Москвой турецкие лидеры во время Второй мировой войны, казалось бы, придерживающиеся пронемецкой ориентации, так и не открыли «второй фронт» против Советского Союза? Почему выдвинутая азербайджанскими правителями после распада СССР концепция в отношении Турции «два государства — одна нация» вызывала головную боль в Анкаре? Чтобы приблизиться к разгадке, необходимо понять, как устроена Турция и кто в ней принимает решения.

katrinkaabroad.com
Встреча турецких дервишей

Политическая Турция структурно напоминает матрешку. В стране многие об этом знают и понимают, о чем идет речь, когда президент Реджеп Эрдоган объявляет главной целью борьбу с так называемым «параллельным государством». Русскую матрешку часто можно встретить расписанную под гжель, жостово, хохлому или палех. Турецкая матрешка тоже принимает различные окрасы. Внешне политический класс страны делится на националистов, кемалистов, республиканцев, а внутренне — различные дервишские ордена-тарикаты. При этом, по оценке экспертов, в современной Турции ордена — религиозные структуры в своей основе, но и своеобразные прототипы политических партий, которые в нужное время и в нужный момент трансформируются в объединения и партии светского толка, чуть ли не европейского образа по внешности, но не всегда такие по заявленным программам.

Бывает и наоборот, о чем недавно рассказывала турецкая газета Yenicag. По ее наблюдениям, активная интеграция орденов в современную политическую жизнь на фоне либерализации экономики привела к двоякому результату: с одной стороны, универсализации тарикатов, расширению их социальной опоры, а с другой — к утрате ими первоначальной религиозности, мистицизма, видоизменению структуры, ситуации, когда не знаешь, где заканчивается орден и начинается партия и наоборот. Почти все современные политические партии Турции (кроме курдских) создают ажиотаж вокруг вопроса новой турецкой идентичности, деля граждан страны на «истинных» и «неистинных» патриотов. Когда «народ переполняется ненавистью к какой-либо политической партии и ее кадровому составу, на улицах появляются имамы, шейхи джамаатов и тарикатов», провозглашающие лозунги исламизма, но не тюркизма. А лидерам курдских партий предлагают «не только не приближаться к власти, но и чтобы в стране не было бы даже их духа», так как у них «несовместимость крови с турецкой нацией и государством». Как пишет экс-министр экономики Турции, вице-президент Брукингского института Кемаль Дервиш, «парадокс в том, что если подъем политики подобной идентичности продолжится, возможности властей справиться с проблемами, которые подпитывают этот рост, станут еще меньше».

Любопытно и то, что турецкие историки стали многозначительно сравнивать сложившуюся ситуацию в стране с периодом Османского междуцарствия, еще до завоевания турками-османами Византийской империи в 1453 году. Напомним, что Османское междуцарствие — эпоха в истории Османской империи, когда государство не имело единого правителя. Период междуцарствия начался в 1402 году после поражения османов в Ангорской битве и пленением Тамерланом султана Баязида I. Между сыновьями Баязида шла борьба за власть, из которой только в 1413 году победителем вышел Мехмед I. Но эти времена, как подчеркивает английский историк Кэролайн Финкель, примечательны и тем, что против султана выступил известный мусульманский суфийский богослов, шейх Бедреддин Махмуд Бен Исраэль Бен Абдулазиз — сын турка и гречанки. В Османскую империю суфийское учение принесли в XII—XIII вв. еках странствующие проповедники-дервиши, бежавшие из Средней Азии в Малую Азию под натиском монголов. Учение о единстве бытия было направлено на уничтожение противоречий между религиями, а также между привилегированными и неимущими слоями, которые, как считалось, препятствуют единству человека и Бога. Борьба за «единство» вручила мистику важную роль, поскольку именно он, а не ортодоксальное духовное лицо, обладал мудростью, следовательно, миссией вести человека к единению с Богом. Это учение было потенциально губительно для нараставших османских усилий основать путем завоеваний государство с суннитским исламом в качестве религии и своей династией во главе. Султан Мехмед I считал, что «в одном государстве не может быть двух падишахов», что можно оценивать как появление первых признаков появления в Османской империи так называемого «параллельного» или «скрытого» правления (derin dovlet — государство в государстве), против чего сегодня борется Эрдоган.

Шейх Бедреддин был повешен в 1420 году в Греции в Серее. Но остались жить его идеи, которые в современной Турции подхватили на левом крыле политического спектра. А что до остальных, ведь еще совсем недавно Турция считалась светским государством? Некоторые исследователи считают, что религиозные ордена или тарикаты в Турции являются источником для всевозможных слухов, спекуляций, сенсационных разоблачений. Все, чем мы располагаем сегодня по этой теме — это заявления отдельных турецких политиков о поддержке их орденами и преданные гласности фотографии, на которых, например, Эрдоган находится в компании с известным турецким богословом Фатуллахом Гюленом, ныне его (как говорят) оппонентом. Поэтому будем говорить только о самых известных и не вызывающих сомнений у специалистов фактах. В республиканской Турции тарикаты были упразднены Ататюрком, хотя как свидетельствуют факты, некоторые из них ушли в подполье, а другие переместились за пределы страны. Но после смерти Ататюрка, ставший президентом страны курд Исмет — паша Иненю уже не скрывал, что состоял в обители дервишей Озбеклер и в так называемом Охранном обществе. Эта обитель суффийского ордена Накшибенди действует в Турции до сих пор.

Глава правительства Аднан Мендерес, учредивший Демократическую партию, являлся членом тариката Накшибенди. По версии ряда турецких публицистов, на создание партии «Национальное спасение» Неджметтина Эрбакана вдохновил шейх Накшибенди Котку. Состав партии также определил он, в ней присутствовали отдельные группировки «нуржду» и кадири. Партия отечества (1983−1991 годы) во главе с Тургутом Озалом была либо создана, либо активно поддерживалась тарикатом Накшибенди. Когда в 1993 году скоропостижно скончался сам Озал, к нему на могилу прямо из Бухары специальным самолетом доставили горсть земли с усыпальницы Бахаэддина Мухаммеда бин Мухаммеда (1318−1389 годы), основателя ордена Накшибенди. После прихода к власти в 2002 году партии «Справедливость и развитие», турецкие дервиши стали «просыпаться», активно подключаться к политике. Имеющийся социологический материал показывает, что одно время главной электоральной базой партии Эрдогана являлись следующие джамааты: Гюлена, Сулейманджылар, Мензил и Исмаилага.

В нашу задачу не входит разбираться в различиях тарикатов, которые безусловно, имеются. Отметим только особенности принципиального свойства. После Второй мировой войны формирование в Турции многопартийной системы сопровождается параллельным процессом роста влияния тарикатов и их способности влиять на политику. Перманентно складывающаяся в Турции сложная политическая и экономическая ситуация, хроническая коррупция, подавление идеологических альтернатив — все это у определенной части общества вызывало видение религии как единственного источника надежды. Правительство под строгим контролем военных, сложившихся в мощную касту при Ататюрке, не могло открыто отвечать на религиозные запросы граждан, что побуждало некоторых людей занимать маргинальные ниши и уходить в подполье. Но дело было не только в обычных гражданах. В разные времена идеи тариката становились чуть ли движущей силой политической мобилизации для части населения и элит, которых не устраивал светский национализм и которые искали альтернативные нарративы. Но до определенного момента у этих идей не было перспектив, хотя тарикаты постепенно интегрировались в политический ландшафт, что провоцировало кризисные явления в насаждаемых сверху демократических институтов правления и норм жизни. Это первое.

Второе: не все тарикаты в Турции имеют местное происхождение, некоторые уходят корнями в другие регионы Ближнего Востока и даже Средней Азии. Третье: это создает своеобразную систему «сообщающихся сосудов», как с точки зрения источников финансирования, так и экспорта или импорта разработанных идеологических систем. Поэтому различия в доктринах, решении тех или иных проблем инициирует сначала подковерную, а затем и открытую политическую борьбу уже между действующими в парламентских условиях политическими партиями. Четвертое: вынашивая проект «халифата», а не государства национального типа, каким является сейчас Турция, тарикаты видят решение курдского вопроса только в объединении турецкого и курдского народов на базе общей религии. Поэтому ныне правящая партия «Справедливость и развитие» оказывается в двойственной ситуации: ей нужен основанный на исламе неоосманизм и тюркизм или пантюркизм, что мешает на халифатской платформе расширять зону своего влияния на Ближнем Востоке, а также претендовать на интеграцию в политические структуры Евросоюза. Четвертое: налицо утрата терпимости к светским идеям кемализма, политическая дискредитация армии как защитницы этих устоев. Наконец, пятое: двойственность, противоречия турецкой внутренней и внешней политики не ведет к универсализации тарикатов, расширению их социальной опоры, лишь разобщает их, что часто превращает самого Эрдогана и его правительство в заложников тех или иных проблем.

Однако в Турции немало и тех, кто понимает, на каком уровне и как принимаются важные государственные решения — то ли лидерами партий светского толка, представленными в парламенте и правительстве, то ли шейхами тарикатов. Вот почему серьезный анализ современной общественно-политической ситуации в Турции затруднен: никто не знает, что завтра может выкинуть Анкара. Одним словом, Европа проиграла Турцию, но ее не выиграл и Ближний Восток, потому что турецкий «мистический ислам» не имеет шансов стать политической идеологией страны.