Иван Шилов ИА REGNUM
Коллекционер

Зрителей тонкости театральной критики не волнуют, и зал набит битком, хотя для крошечного зала набиться проще, чем для большого. Идея поставить «Коллекционера», по признанию режиссёра, пришла к нему достаточно давно, практически в школе, где уже тогда мнения и трактовки этого произведения разделились. Хитрость заключается в том, что любой крупный писатель вводит в своих персонажей и в сюжет (иногда осознанно, иногда нет) сыворотку противоречивости, неоднозначности. Орешек, который нельзя раскусить просто. Что-то будет лишним, или чего-то будет не хватать. Кажется, что белое — это белое, а это — белое с чёрной точкой. И плавно переходит в чёрное. Это движение между полюсами понятности во многом и позволяет истолковывать текст. Даёт ему дыхание. Кто здесь охотник, а кто жертва, кто садист, а кто мазохист — не всегда так легко определить…

Тексты такого уровня постепенно становятся «культовыми» — вокруг них возникает мифология, про них пишут песни, они вдохновляют кого-то на интерпретации, а кого-то — на убийство. Несколько человек открыто признавались в XX веке, что этот текст их вдохновил на убийство. Кристофер Вайлдер (Christopher Wilder) — серийный убийца и насильник, на счёту которого десятки жестоких изнасилований и убийств, тоже имел для себя копию книги Фаулза. К счастью, режиссёра книга вдохновила всё-таки на спектакль (такая мелочь, как авторские права, не оказалось препятствием). Условная интрига экранизаций и сценических адаптаций известна: а я представлял совсем не так (или вот так и представлял, точно). Для более «продвинутых» любопытных: а интересно, как будет решена эта тема, мотив, сцена… какой будет кастинг…

Чтобы ощутить возможность прочтений особенно рельефно, можно посмотреть спектакль, например, на фоне классической экранизации Уайлера 1965 года, где на фоне пасторальных британских красот даётся решение «злодея» как сдержанного бессердечного и холодного монстра, то есть почти нормального англичанина…

В спектакле ТЮЗа злодей скорее «извиняющийся» и «жалеющий себя», вызывающий почти жалость, трогательный и смешной (и наводящий ужас) импотент. Найдите десять различий: в фильме фигурирует лопата, которой пленница пытается убить героя. В спектакле — топор. Сцена, когда герой сбегает от поцелуя в фильме — медлительно уходит, в спектакле — почти прыжком сбегает. Фильм (ещё пару лет до студенческих революций в Париже, но призрак социального протеста уже бродит по европейским кампусам) — про одно, спектакль — больше про «личное». Сейчас фильм уже смотрится «старомодно» — так сейчас не снимают, не носят, это смешно во всём: в использовании музыки, мизансценах, актёрской игре… Фаулз, который обладает великолепной культурой рассказчика, уместен даже в закадровом голосе в кино, но насколько это переносимо в театр? Не превращается ли текст от этого в аудиопьесу? Или просто в «говорение» слов из известного произведения?

Есть ещё одно обстоятельство, которое делает сценическую версию рискованной. Интонация дневника (особенно в книжке) кажется подлинной, но переносимая на сцену один в один оказывается по меньшей мере условна и натужна. Нас убеждают в том, что перед нами персонажи, в которых надо верить. Актёры «изображают» характеры. Иногда чуть отстраняясь и обнаруживают условность, но… Хорошие актёры играют лицами и телами, делают смешные голоса, меняют наряды. Делают всё как надо. Режиссура полноценна, здесь и использование проекции, и разнообразие мизансцен и приёмов, режиссёрского языка. Герои комментируют друг друга. Пользуются «помощью зала». Обживают площадку всеми возможными способами. Шутят.

Роман Фаулза построен, как это часто бывает, как фабульная «детективная» история, которая привлекает внимание (как правило, она связана с каким-то преступлением и нарушением «моральных норм»), а вокруг этого автор позволяет себе множество философских и эстетических отступлений и «игр в бисер». Можно вспомнить «Лолиту» как похожий роман. Вообще, тема сексуальности редко кого оставляет равнодушным. Для Англии «подавленная сексуальность» — традиционная тема. И дело не только в «викторианском» прошлом, но, вероятно, в каких-то глубоких национальных холодностях. Другая особость — национальное privacy. Идея личной свободы, которая нарушается. Что может быть страшней для свободной англосакски, чем оказаться под домашним арестом? Уж лучше бы просто изнасиловали. Но герой часто жалуется на то, что он не из «высшего класса». И в этом смысле его поступок до какой-то степени — не только выраженная сексуальная беспомощность, но и классовая ненависть.

Произведение может стать учебным пособием по фрейдомарксизму для старших школьников. Которые, в основном, и приходят его смотреть. Разумеется, тема импотенции отрывается от частной истории, звуча устами героини в трагической коде книги «Бог — импотент». Он не может любить мир, который он сотворил. А если и любит, то слишком уж извращенным способом. Вынужденная любовь к палачу как тема — довольно известна…

Фаулз постоянно играет с культурными отсылками. Из текстов Великого барда — это, например, пьеса «Буря», откуда, собственно, заимствуется имя героини. Трагикомические (сложно найти другое слово) диалоги о культуре и искусстве пронизывают книгу насквозь. Обсуждение с маньяком «Над пропастью во ржи», например… Но и помимо этого, Вы сможете узнать много новых имён, направлений живописи, философский идей. А если знаете, то лишний раз приятно в этом убедитесь — что вы-то человек разбирающийся.

Сценическая версия романа довольно модная вещь в наши дни. Наши дни начались, вероятно, прямо с Немировича-Данченко, который рискнул ставить романы. Роман в твёрдой обложке, разумеется, чуть проще поставить так, чтобы он не упал. В нём есть для этого зачастую фабула, персонажи конфликты, атмосфера…

Впрочем, не будем слишком уж старательно наклеивать этикетки. В конце концов, если актёры и режиссёр приглашают вас в это путешествия, то скорее для того, чтобы почувствовать себя живым. Дверь в зале на спектакле запирается особенно тщательно. Сбежать от таланта сложно.