В последние годы, в особенности после государственного переворота на Украине в феврале 2014 г., все большее внимание в российской и зарубежной политологии, военной науке и даже в соответствующих официальных документах отводится проблематике так называемой гибридной войны. Под «гибридной войной», как правило, подразумеваются военные действия, которые совмещают дозированное использование регулярных вооруженных сил, операции неформальных вооруженных формирований, акции гражданского протеста и саботажа, а также информационную войну с использованием современных компьютерных технологий.

depositphotos.com
Сеть

Так, например, Полевой устав 3−0 сухопутных войск США определяет гибридные боевые действия как «многообразную и динамичную комбинацию регулярных сил, неформальных вооруженных формирований, криминальных элементов, или комбинацию этих сил и элементов под единым руководством для достижения взаимовыгодных результатов… Эти силы могут включать милицейские, террористические, партизанские формирования и уголовников». [1]

В то же время сейчас в военной и политической науке отсутствует общепринятое определение «гибридной войны». Официально принимать этот термин не спешит и Министерство обороны США, ограничиваясь пока понятием «гибридная угроза». Некоторые исследователи, в том числе и в России, также ставят под сомнение обоснованность термина «гибридная война». Например, профессор МГИМО А. И. Подберезкин отдает предпочтение термину «сетецентрическая война», которая, по его словам, «заключается в использовании любых средств — политических, экономических, информационных, военных и других для достижения конечной и глобальной геополитической цели». «…Силовые и военно-силовые (вооруженные) действия ведутся системно, одновременно и скоординированно на всех уровнях», — подчеркивает он. По его оценке, «произошла серьезная переоценка значения тех или иных политических и иных средств… в пользу силовых, но не военных средств», а «средства вооруженного насилия, прежде всего традиционные, отнюдь не являются единственными и решающими средствами войны». [2]

Однако, несмотря на отсутствие общепринятого определения и термина, феномен сетецентрической (гибридной) войны реально существует и признается подавляющим большинством экспертов, занимающихся военной и военно-политической проблематикой. Этот феномен наглядно проявился в ходе операции НАТО по свержению ливийского лидера Муаммара Каддафи, гражданских войн в Сирии и Йемене, а также во время государственного переворота на Украине и событий в Донбассе. [3]

Впрочем, дискуссионными являются не только определение и терминология, но и время возникновения феномена сетецентрической войны. Тот же полевой устав сухопутных войск США исходит из того, что «гибридные угрозы» являются относительно новым явлением. Там, в частности, отмечается, что «возникновение гибридных угроз увеличило неопределенность оперативной обстановки». И это в значительной степени предопределило необходимость принятия новой редакции полевого устава сухопутных войск.[4] Можно также сослаться на мнение американского военного эксперта майора армии США Брайана Флеминга, который отмечает, что «вторая ливанская война 2006 года и некоторые аспекты повстанческой активности против войск США в Ираке и Афганистане являются первыми проявлениями возникновения гибридной угрозы». [5]

Альтернативную точку зрения представляет, например, член Высшего консультативного совета при Верховном главнокомандующим ОВС НАТО в Европе доктор Харлан Уллман. По его мнению, «во многих аспектах гибридная война так же стара, как обычная война». Он, в частности, отмечает, что во время Первой мировой войны «можно было воочию наблюдать гибридную войну». «Кибернетическая часть была представлена взламыванием шифров и либо подслушиванием, либо разрывом подводных линий связи, ведущих из Лондона, Парижа и Берлина к их заморским базам и территориям. Экономические санкции накладывались путем неограниченной подводной войны и блокады. Пропаганда клеймила врагов варварами, совершающими бесчисленные злодеяния против невинных граждан. А бомбардировщики Цеппелин и Готта путем ночных террористических бомбардировок наводили панику на жителей Лондона». [6]

Какая же точка зрения является правильной? Уллман, безусловно, прав в том, что различные элементы сетецентричной войны проявляли себя в далеком прошлом, причем даже гораздо раньше, чем Первая мировая война. Например, партизанские действия против армии Наполеона в 1812 году являлись прообразом сетецентрической войны. В ней использовались и действия партизанских отрядов, и рейды диверсионных групп, и жесткая пропаганда, и лишение противника доступа к продовольствию, фуражу и даже теплу.

В то же время следует понимать, что никогда в прошлом элементы сетецентрической войны не были основной формой боевых действий. Они служили лишь вспомогательным компонентом, полезным дополнением к действиям регулярных войск. Победа в войне достигалась традиционными средствами и методами. Конечно, бывали случаи, когда очень слабая сторона, не имея других способов борьбы, была вынуждена вести войну исключительно партизанскими методами. И даже побеждала в такой войне. Но партизанская война не является в полной мере сетецентрической войной по целому ряду причин, и прежде всего потому, что партизанские действия могут вестись только на своей территории.

Поэтому правы те, кто считает, что сетецентрическая (гибридная) война — это относительно новый феномен. Но появился он не сейчас, не несколько лет назад и даже не в начале XXI века. Он возник в эпоху холодной войны, на что прозорливо указал видный русский военный теоретик Евгений Эдуардович Месснер (1891−1974). В своей фундаментальной работе «Лик современной войны», изданной в 1959 году в Буэнос-Айресе, Месснер впервые сформулировал концепцию «мятежевойны», то есть «новой формы вооруженных конфликтов… в которой воителями являются не только войска и не столько войска, сколько народные движения». [7] Эта концепция получила дальнейшее развития в двух других его работах «Мятеж — имя третьей всемирной» (Буэнос-Айрес, 1960) и «Всемирная мятежевойна» (Буэнос-Айрес, 1971).

Объясняя причины возникновения этой новой формы ведения войны, Месснер указывал, что появление атомного оружия создало ситуацию, при которой традиционная война между ведущими мировыми державами стала чрезвычайно рискованной и опасной для всех ее участников. По его словам, в военной области установился своего рода «атомный пат». «В шахматах бывает положение «пат». США и СССР взаимно объявят атомно-стратегический «пат». Зорко следя недруг за недругом, будут воевать в тактике термоядерно, а в стратегии «психоядерно», то есть расщепляя не атомы водорода, но атомы вражеского народа, его духа, его психики. Не будет атомной войны, будет мятежевойна», — отмечал он. [8]

По словам Месснера, «чтобы понять мятежевойну, понять, что мятежевойна есть современная форма войны, надо отказаться от веками установившихся понятий о войне. Надо перестать думать, что война — это когда воюют, а мир — когда не воюют». [9] В прежние времена, поясняет Месснер, государства или жили в мире, или воевали, «третьего положения не бывало». В современном же мире «упразднена определенная, очевидная грань между мирными и военными международными отношениями». «Можно мирное сожительство и сосуществование совмещать с тем, что в просторечии называется холодной войной, — отмечал он. Причем сам термин «холодная война» Месснер не признавал, называя его «глупым». По его словам, с таким же успехом такое состояние международных отношений можно было бы «столь же малоосмысленно» наименовать «горячей дипломатией». [10]

Сам Месснер выделял четыре формы международных отношений, возможных в нынешнюю эпоху:

Война — это «открытая борьба оружием». «Безразлично каким — войсковым или бандитским. Безразлично — порваны ли дипломатические отношения или нет».

Полувойна — «это прикрытое участие в войне или междоусобице». «Они воюют тут не войсками, а диверсантами, партизанами и — в тяжелом случае — «добровольцами» наподобие тех краснокитайцев, что фигурировали в Корее».

Агрессодипломатия — «это усиленная форма дипломатии, подобно тому, как полувойна есть ослабленная форма войны». «Разница между полувойной и агрессодипломатией очевидна: в первой применяется оружие войск, партизан, диверсионных групп, а во второй преобладают политические приемы… с помощью политических забастовок, буйных демонстраций и массовых актов насилия… хотя случаются пистолетные перестрелки и взрывы бомб ради вящего эффекта… Радиопропаганда стала мощным средством проведения агрессодипломатических акций».

Дипломатия — «это политическая деятельность в перчатках с применением классических приемов уговариваний и угроз, выпрашивания и вымогательства». [11]

Причем, согласно Месснеру, каждая из этих форм может легко перетекать в другую. Он, в частности, писал: «В современных условиях дипломатия легко превращается в агрессодипломатию: не прерывая (якобы мирного) сожительства с непокладистым государством, она мобилизует в нем оппозиционеров и революционеров путем пропаганды и подкупа… Когда агрессодипломатия превращается в полувойну, стратеги от роли советников при дипломатах переходят к роли руководителей действиями. … Дипломаты во время полувойны становятся, с одной стороны, советниками стратегов, чтобы действия последних не шли вразрез с основными дипломатическими намерениями, а с другой стороны — в согласии со стратегами продолжают руководить оппозиционной общественностью в неприятельском стане». [12]

Рассматривая военно-политические цели сторон в мятежевойне, Месснер указывал, что они кардинально отличаются от тех целей, которые ставятся в традиционных войнах. «В прежних войнах важным почиталось завоевание территории. Впредь важнейшим будет почитаться завоевание душ во враждующем государстве… В нынешнюю эпоху легче разложить государство, чем его покорить оружием», — отмечал он. [13] Из этого вытекает и главная цель мятежевойны — «разложить дух врага и уберечь от разложения свой дух». [14] «Стратегия мятежевойны имеет своею перманентной и тоталитарной задачей «взять в полон» вражеский народ. Не физически, но психологически: сбить его с его идейных позиций, внести в его душу смущение и смятение, уверить в победности наших идей и, наконец, привлечь его к нашим идеям…», — пояснял Месснер. [15]

По его словам, «если в войнах классического типа психология постоянных армий имела большое значение, то в нынешнюю эпоху всенародных войск и воюющих народных движений психологические факторы стали доминирующими». «Война издревле удары оружием по телу врага подкрепляла ударами по его психике. В классических войнах психология была дополнением к оружию», — отмечал он. Однако, «в мятежевойне психология мятежных масс отодвигает на второй план оружие войска и его психологию и становится решающим фактором победы или поражения». [16]

При этом Месснер рассматривал психологическую войну как самостоятельную область военных действий. Он даже ввел специальное понятие «четвертое измерение войны», наряду с сушей, морем и воздухом (о космическом измерении тогда еще не задумывались). «Это измерение — духовное, информационное, морально-психологическое», — отмечал он. Причем, если в предыдущих войнах это измерение играло вспомогательную роль, то в мятежевойне оно становится главным, основным театром военных действий. По верному замечанию Месснера, «теперь к делу подходят методически и дают ему огромные размеры». По его словам, «как правило, сейчас не может быть войны, которая не была бы четырехмерной». [17]

По мнению Месснера, иерархия целей по отношению к противнику в ходе мятежевойны должна быть следующей:

1) развал морали вражеского народа;

2) разгром его активной части (воинства, партизанства, борющихся народных движений);

3) захват или уничтожение объектов психологической ценности;

4) захват или уничтожение объектов материальной ценности;

5) эффекты внешнего порядка ради приобретения новых союзников, потрясения духа союзников врага.

По отношению к собственному государству цели мятежевойны состоят в следующем:

а) сбережение морали своего народа;

б) сбережение своей активной, воюющей силы;

в) оборона психологически или жизненно необходимых объектов;

г) избежание всего, что даст неблагоприятный отклик в государствах нейтральных, «но для нас интересных». [18]

Состав сил и средств, задействованных в мятежевойне, также принципиально изменился по сравнению с обычными войнами. Месснер отмечал, что «в таких полувойнах воюют партизанами, «добровольцами», подпольщиками, террористами, диверсантами, массовыми вредителями, саботажниками, пропагандистами в стане врага и радиопропагандистами». [19] «Теперь регулярное войско лишилось военной монополии: наряду с ним (а может быть, даже больше, чем оно) воюет иррегулярное войско, а ему секундируют подпольные организации», — указывал он. [20]

Приводя сравнение со Второй мировой войной, Месснер отмечал, что у Сталина было 18,5 млн солдат и 300 тыс. партизан, то есть иррегулярные войска составляли очень малую долю военных сил. Но в будущих войнах «иррегулярные силы будут представлены в гораздо более импозантной пропорции». Регулярные же войска, согласно концепции мятежевойны, используются в основном для сдерживания противника. То есть для того, чтобы предотвратить использование им своих вооруженных сил для полномасштабного военного ответа на мятежевойну. Отсюда — термин Месснера воевать «психоядерно», то есть использовать ядерное оружие как средство сдерживания.

Согласно Месснеру, по своей композиции «иррегулярное войско делится на две части: партизанские отряды и диверсионно-террористические группы. В зависимости от топографических и политико-социальных условий театра, будет преобладать та или иная форма иррегулярства», — отмечал он.[21] Помимо этого, поддержка иррегулярного войска должна осуществляться пятой колонной на территории противника. «…Теперь даже и глупейшее правительство понимает необходимость иметь пятые колонны в земле враждебной и нейтральной, а пожалуй, — в союзной», — подчеркивал он. Причем, по его мнению, пятая колонна не должна быть многочисленной», «десять объединенных людей могут добиться того, что тысячи не объединенных будут дрожать». [22]

Анализируя формы и способы ведения мятежевойны, Месснер писал: «Воюющая сторона будет на территории другой стороны, создавая, поддерживать партизанское движение, будет идейно и материально, пропагандно и финансово поддерживать там оппозиционные и пораженческие партии, будет всеми способами питать там непослушание, вредительство, диверсию и террор, создавая там мятеж. Правительство и войско этой воюющей стороны будут привлекать все население своей страны и ею оккупированных областей к борьбе против вражеских агентов мятежа». [23]

В итоге Месснер выделил семь основных способов ведения мятежевойны:

пропаганда — «идеи надо вколачивать, как вколачивают гвозди»;

саботаж — «акция неповиновения, в которой без большого личного риска может принять участие великое множество людей обоего пола и всех возрастов»;

вредительство — «это уже не просто невыполнение распоряжений властей, это — связанное с известным риском причинение ущерба порчею машин, продуктов и так далее; тут нет предела изобретательности и инициативе»;

диверсия — «это разрушение объектов военных (склады, телеграфные линии и тому подобное) и невоенных (амбары с зерном, нефтеводы и так далее)»;

террор — «это убийство из-за угла солдат на улицах и дорогах, мелких агентов власти и людей, сочувствующих противной стороне», а также «террор верховой» — удары по руководящим кадрам противника;

партизанство — «вооруженные действия отрядов, формируемых населением»;

восстание — «когда не отдельные партизанские отряды, но значительная часть населения берется за оружие». [24]

Ключевую роль в ведении мятежевойны Месснер отводил пропаганде. Он отмечал, что «надо пропагандою влить эликсир жизни в свои массы и яд во вражеские, и надо пропагандным противоядием спасти своих от неприятельского яда». [25] «Задача психологического воевания заключается во внесении паники в душу врага и в сохранении духа своего войска и народа. Полезна не только паника у врага, но и его недоверие к водителям, его сомнения в собственных силах, взглядах, чувствах», — указывал он. [26] По его словам, «уверенные в себе диктаторы от Гитлера до Нассера подняли на такую высоту искусство пропаганды, что из вспомогательного средства стратегии, дипломатии или внутренней политики она превратилась в огромную силу». [27]

Рассматривая методы пропаганды, Месснер указывал, что она должна быть правдоподобной и не походить на пропаганду, иначе в нее никто не поверит. «Пропаганда нападательная и оборонительная обречена на провал, если она похожа на пропаганду», — указывал он. Более того, «тон пропаганды должен быть подобран применительно ко вкусу, психике каждого народа». Неудачная и чрезмерная пропаганда, по мнению Месснера, может привести к обратному эффекту, к такой ситуации, что ее перестанут воспринимать вовсе, даже если она станет более адекватной и будет опираться на реальные факты. Вспоминая, как велась пропаганда в Первую мировую войну, Месснер указывал, что тогда «залили собственные страны, и вражеские, и нейтральные морями лжи». Однако это ударило бумерангом во время Второй мировой войны, когда «поняли, что сто правдивых сообщений не восстановят доверия, подорванного одной ложью». Поэтому, подчеркивал Месснер, «пропаганда должна избегать лжи — с нею «мир обойдешь, но назад не воротишься» — и предпочитать ей извращение понятий, внушение ложных представлений». [28]

К тому же, отмечал Месснер, большую роль в успехе пропагандистских мероприятий имеет «пропаганда делом». Он, в частности, писал: «Пропаганде словом (радио, публичные речи, шепот), печатью, графикой, сценой, киноэкраном, выставками и так далее должна способствовать пропаганда делом: своевременный, хотя бы и маловажный, но эффективный боевой успех дает отличные результаты в состязании нервов, в психологических сражениях, руководимых пропагандоводцами». [29]

Месснер высоко оценивал роль технических средств ведения пропаганды. Он отмечал, что «техника и изобретательность пропагандистов дают пропаганде огромные возможности». Во времена Месснера таким техническим средством было в основном радиовещание. «Борьба в эфире стала ожесточенной, и на радиоглушение тратят больше энергии, нежели на радиовещание», — отмечал он. Понятно, что сейчас радиовещание отошло на второй план и основная информационная борьба переместилась в интернет. Однако «глушение» интернета задача пока невыполнимая, поэтому на первый план выходит именно «изобретательность» противоборствующих сторон.

Помимо этого, указывал Месснер, «оборонительная и нападательная пропаганды должны быть хорошо организованы и руководимы». «Верховный пропагандовец так же необходим, как верховный полководец», — подчеркивал он. [30] В то же время Месснер считал, что, будучи главным способом ведения сетецентрической войны, пропаганда сама по себе не может обеспечить достижение полной победы над противником, так как необходима сила, которая будет в состоянии обрушить противостоящее государство или вынудить его капитулировать. Поэтому, помимо пропаганды, в мятежевойне используются другие средства, в частности, диверсанты и террористы.

Он, в частности, писал: «Диверсию и террор в тылу врага выполняют специалисты, доставленные в надлежащие районы на самолетах или подводных лодках (если невозможен простой переход линии фронта или границы); такую же акцию проводят и местные диверсионные и террористические группы (пятые колонны), а кроме того, и партизанские отряды выделяют, при надобности, небольшие партии. Все это укладывается в рамки иррегулярной организованности и тактического, а может быть, и оперативного руководства». [31]

Не менее важную роль в сетецентрической войне Месснер отводил партизанским формированиям. Партизанские отряды, по его словам, могут быть либо местными, либо «пришлыми», то есть пришедшими из других районов. «Местные отряды собираются от случая к случаю и действуют каждый в своем округе; постоянные отряды прячутся в горах или лесах и обладают некоторой подвижностью, но не отрываются от родных деревень, потому что их население доставляет им снабжение, заботится о раненых и собирает разведывательные сведения», — указывал он.

Что касается «пришлых» отрядов, то они «могут быть и подвижными, то есть способными к переброске по распоряжению высших партизанских штабов из одного района в другой; такие отряды бывают вынуждены силою добиваться содействия населения, их чуждающегося; подобное насилие не всегда возмущает население — иной раз оно даже радуется принудительной мобилизации в партизанские отряды — факт принуждения снимает с населения круговую ответственность, а с мобилизованного — и часть личной ответственности».[32]

При этом Месснер особо отмечал, что иррегулярные военные действия не могут быть эффективными без поддержки извне. «Иррегулярство, не поддержанное войском (инструкторы, оружие, медикаменты, одежда, деньги), беспомощно, — подчеркивал он. — Оно становится мощным, получив и материальную поддержку войска, и моральную: успехи войск усиливают активность иррегулярных сил и увеличивают их численность… Продуктивность партизанских действий увеличивалась прикомандированием к отрядам минеров, связистов, разведчиков, офицеров Генерального штаба». [33]

По оценке Месснера, наиболее элементарные акции в рамках сетецентрической войны — саботаж и вредительство — могут осуществлять обычные гражданские лица, оказавшиеся под психологическим влиянием противника. Эти акции «не требуют ни организованности, ни поддержки извне: тайные группы из членов революционно-политической партии показывают пример, заразительность которого побуждает широкие круги населения подражать увлекательным образцам». «Направлять сопротивление может, пользуясь своим опытом мирного времени, дипломатия, но, конечно, согласуясь с планами стратегии», — указывал он. [34]

Обобщая методику иррегулярных действий, Месснер писал: «На некоторых секторах некоторых театров будущей войны народное сопротивление создаст анархию, на иных — диверсии-террор вызовут смятение, на третьих партизанство или восстание парализует вражеское воинство, а на четвертых все вместе взятое превратит войну в ничем не сдерживаемую борьбу политических фанатизмов, безумствующих в убийствах и разрушениях…». [35] Таким образом, на территории вражеской страны возникнет хаос, который приведет к обрушению государственности, что сделает добивание этой страны регулярными войсками противника делом мало опасным и не затратным.

При этом Месснер призывал отличать действия в рамках сетецентрической войны от традиционных революционных движений, имевших место в прошлом. «В старину бывали революции, а теперь местные революции поддерживают, финансируют государства», — писал он. [36] Таким образом, Месснер ясно дал понять, что принципиальное отличие прежних революций от мятежевойны состоит в том, что революции вызревали естественным путем на почве внутренних противоречий различных стран. А в условиях сетецентрической войны внутренние противоречия конкретных государств искусственно создаются или раздуваются внешними силами с использованием вышеперечисленных методов. А поскольку в мире нет стран, в которых не было бы внутренних проблем, то на практике любая страна может пасть жертвой сетецентрической агрессии.

В ходе своего анализа Месснер выделил три характерные особенности мятежевойны: ее тотальность, системность и сетецентричность. Тотальность состоит в том, что мятежевойна охватывает всю территорию и все население противоборствующих государств, а не только линию фронта или их военную организацию и инфраструктуру. По словам Месснера, «в будущей войне воевать будут не на линии, а на всей поверхности территорий обоих противников», «происходит… отход от традиционного разделения на воинов и граждан: создается понятие «гражданин-воин»: каждый гражданин имеет право и обязанность участвовать в открытом или тайном воевании». «Теперь нет разделения на войско и население — воюют все с градуированием напряженности и постоянства: одни воюют явно, другие тайно, одни непрерывно, другие — при удобном случае», — подчеркивал он.[37]

Системность мятежевойны состоит в том, что используются все компоненты национальной мощи противостоящих государств, а не только их вооруженные силы, «потому что позади оружного фронта возникнут фронты политический, социальный, экономический». [38] «Ныне стратегическая идея может уподобиться мячу, гоняемому футболистами из конца в конец поля: конечная цель одна, но промежуточных много, и они находятся в областях военной, дипломатической, экономической, политико-социальной и психологической», — указывал Месснер. [39]

Далее он писал: «В этом перемещении центра тяжести войны с полей битв в область народной борьбы национального, политического, социального, экономического характера, в область психологии народных движений и заключается отличие мятежевойны от войны… Верховный главнокомандующий и главнокомандующие на театрах войны (то есть стратеги) не могут также обойтись без советников, авторитетных в учитывании и не военных элементов стратегии: психологии народных масс, социальных и политических проблем, экономики и дипломатии».[40]

Сетецентричность мятежевойны состоит в том, что в ней задействуются разноуровневые, многообразные и независимые друг от друга силы и средства, которые не управляются из единого центра, а лишь координируются им. Основная идея, по мнению Месснера, состоит в том, что «каждая группа и соединение должны быть способны к самостоятельной боевой жизни». «Войсковая организация стремится стать весьма гибкой, самостоятельной в своих частях и поэтому живучей. Немецкий принцип «организация не терпит импровизации» сдан в архив: по требованию боевого момента импровизация строит и перестраивает отряды. Это новшество ставит высокие требования интеллекту и знаниям командного состава, штабов и солдат», — указывал он .[41]

Сетецентричный характер мятежевойны определяется также тем, что многие участники этой войны — партизаны, диверсанты, террористы действуют в рамках «полувоинской дисциплины». Месснер, в частности, отмечал, что «сети разных организмов переплетаются, непрестанна текучесть людского состава из одного организма в другой под действием обстоятельств или под влиянием психологической заразительности». «Сегодня — подъем духа, и люди идут в партизаны, завтра — уныние, и партизаны дезертируют в саботажники; сегодня люди заразительно увлекаются вредительством, завтра их не получить ни на что большее, чем агитация шепотом», — указывал он. [42]

А это, по мнению Месснера, предъявляет весьма специфические требования к управлению наличными силами в ходе мятежвойны. «Мягкая гражданская дисциплина будет объединять саботажников и вредителей в толще воюющего народа. Вместо стройных колонн, направляемых волею полководца к единой тактической, оперативной или стратегической цели, будут сходиться, расходиться, сотрудничать или, враждуя, сталкиваться народные движения, разнообразные по своей идеологии, по своим интересам, по годности к борьбе, по надежности», — отмечал он. [43]

Подводя итог, Месснер пришел к выводу, что «стратегическое и оперативное руководство народными движениями в мятежевойне можно уподобить управлению войсками военной коалиции, где план действий нередко бывает компромиссным за невозможностью предписать партнерам выполнение воли верховного стратега». [44]

Особенности мятежевойны предъявляют специфические требования и к военной организации государства. В этой связи Месснер писал: «Мятежемассы разделяются: одни на стороне правительства своего государства, другие на стороне внешнего врага, третьи — против того и другого. Власть с помощью своего аппарата и при содействии верных движений будет бороться против неверных, и таким образом одновременно с внешней войной будет вестись и внутренняя, междоусобная. Будут приложены все усилия, чтобы такую же междоусобицу вызвать и во враждебном государстве». [45]

По этой причине подготовка к мятежевойне требует создания уже в мирное время соответствующих структур, что, по мнению Месснера, «сложнее, чем устройство воинства». В этой связи он указывал на то, что «в предвидении войны надо сконструировать силы для тайновоевания и партизанского воевания во вражеской стране и силы для противодействия такой же вражеской активности в нашей стране» .[46] «Скелетом этого фронта уже в мирное время должны быть полиция, тайная полиция, контрразведка, аппарат пропаганды и, на первом месте, войска внутренней безопасности», — подчеркивал он.

Во время войны на внутренние войска ложится обязанность «искоренения враждебного партизанства, в чем им помогают гражданские противопартизанские отряды». Далее Месснер писал: «Другого типа отряды способствуют контрразведке и полицейским органам в уничтожении групп террористических, диверсионных (как доморощенных, так и проникших из враждебной страны) и в обнаружении руководителей вредительства и саботажа, а также в пресечении этих видов неприятельского воевания в народе. Третьего типа организмы усиливают собой кадр агитаторов, ведя разведывательную и оперативную работу: разведка состоит в уловлении слухов и лозунгов, распространяемых в народе врагом; оператика состоит в активной агитации всех видов (в том числе и в агитации шепотом, имеющей подчас большее психологическое действие, чем громкая официальная шумиха)». [47]

Помимо этого, Месснер указывал, что в мятежевойне надо уметь видеть общий замысел противника за разрозненными и, казалось бы, не взаимосвязанными событиями, напоминающими стихийное нарастание хаоса. «Стратеги мятежевойны избегают всего, что могло бы встревожить в народе (в народах) инстинкт самосохранения, и для этого идут по лестнице постепенности, а нарастание военных событий изображают как нагромождение происшествий, мало кого тревожащих или не глубоко тревожащих», — подчеркивал он. [48]

В связи с этим Месснер отмечал, что «…надо перестать называть беспорядками то, что является оперативными и тактическими эпизодами мятежевойны». «Нынешний мятеже-хаос нельзя делить на разрозненные серии «происшествий». В этом хаосе отсутствует казовая сторона классических войн — нападений и защит географических объектов, границ, городов, речных переправ… И этот хаос творится не хаотически, а весьма систематически, организованно, продуманно со стороны руководящих стратегических центров», — указывал он. [49]

Самое интересное, что Месснер вывел свою теорию мятежевойны из действий СССР и КНР против Запада. Он считал, что две эти коммунистические державы ведут против Запада мятежевойну, а последний просто не способен противостоять этой новой стратегии. Но правильно ли понимал Месснер сложившуюся тогда ситуацию? Следует ли считать политику СССР и КНР по подталкиванию мировой революции сетецентрической войной? На первый взгляд позиция Месснера представляется обоснованной, так как многочисленные элементы сетецентрической войны действительно присутствовали в действиях СССР и КНР, так же, впрочем, как и в действиях Запада. Если, однако, проанализировать практику холодной войны по ключевым параметрам, то становится очевидно, что Месснер в данном случае ошибался.

Главное различие состоит в целях войны. Целью сетецентрической войны является уничтожение противника, его полное подчинение или расчленение его государства. Целью СССР не было уничтожение других стран. Москва стремилась преобразовать их в социалистические общества. Внешнеполитическая практика СССР наглядно подтверждает этот тезис. Так, например, стратегия Сталина в отношении Китая была направлена не на расчленение Китая, а, напротив, на создание сильного социалистического Китая — союзника СССР. В Европе Польша была историческим соперником России и СССР. В логике сетецентрической войны было бы правильно расчленить или максимально ослабить Польшу. Однако по завершении Второй мировой войны Сталин не стал этого делать. Напротив, он создал сильную социалистическую Польшу, которой была передана часть немецких территорий.

Второе важное отличие — это методы ведения войны. На первый взгляд, особых различий не просматривается, так как и там, и там используется массированная пропаганда, внутренняя оппозиция, подготовленные отряды боевиков, информационная война, поставки вооружений и направление военных советников и даже добровольцев. Однако, на самом деле различия есть, и они принципиальные. И вытекают они как раз из целей войны. Пропаганда велась с вполне конкретных коммунистических позиций, что делало невозможным использование всех слабых сторон и просчетов противника. Поддерживая мировой революционный процесс, СССР и КНР оказывали помощь только идеологически близким силам.

Например, никому в Москве не пришло в голову оказывать поддержку пронацистским партиям в Европе, хотя они могли реально дестабилизировать ситуацию внутри некоторых стран НАТО и вызвать кризис этого блока. Поддержка организаций террористической направленности также была исключена. Даже ООП и ИРА, грешившие терроризмом, поддерживались очень дозированно. В частности, поддержка именно террористических действий этих организаций не допускалась. Если бы это было не так, то им поставлялось бы соответствующее снаряжение и устройства. Тогда масштаб и эффективность их террористических атак увеличились бы на порядок.

Сетецентрическая война не ставит подобных ограничений. Если бы СССР стремился к уничтожению Запада, то он мог бы вести пропаганду с самых различных идеологических позиций, ударяя по всем болевым точкам противника. Например — призывать к обеспечению прав афроамериканцев и одновременно запугивать белое население изменением расового баланса в США. Москва могла бы тайно поддерживать и ку-клукс-клан и «Черных пантер», снабжая их деньгами и оружием. На Ближнем Востоке СССР мог бы поддерживать радикальные шиитские организации с целью дестабилизации суннитских монархий Персидского залива, обеспечивавших Запад нефтью. Не гнушался бы СССР и сотрудничеством с латиноамериканскими наркокартелями, наводняющими США кокаином, и даже зарабатывал бы на этом. Создал бы боевые отряды американских индейцев для осуществления масштабных террористических атак на американские объекты инфраструктуры. Поддерживал бы троцкистские организации для ударов по объектам и персоналу НАТО в Западной Европе.

Этот список можно продолжать бесконечно. Но ничего такого СССР не делал, и в Кремле это даже никому не приходило в голову. Совсем другую картину можно наблюдать сейчас, в эпоху реальных сетецентрических войн. США спокойно поддерживают исламские террористические организации, враждебные западной цивилизации, и производство героина в Афганистане. Не гнушается Вашингтон и крышеванием пронацистских организации на Украине. То есть стратегия кардинально изменилась, никаких идеологических ограничений на методы и способы ведения войны больше нет.

Таким образом, Месснер допустил явную ошибку в оценке характера холодной войны, приравняв ее к сетецентрической войне. На самом деле холодная война со стороны СССР и КНР была войной революционной, которую сам же он призывал не путать с мятежевойной, отмечая, что «в мятежевойне военное и революционное тесно переплетено». [50] И это «переплетение» затуманило понимание Месснером политики СССР по поддержке мирового революционного процесса. На это в свою очередь оказал влияние антикоммунизм Месснера, воевавшего в армиях Деникина и Врангеля против большевиков и затем оказавшегося в эмиграции в Югославии. А после победы коммунистов Тито в этой стране Месснеру пришлось бежать в Аргентину. Неприятие коммунизма и советской власти, безусловно, отразились на объективности его оценок политики СССР и КНР.

В то же врем, это никак не умаляет заслуг Месснера как основоположника теории сетецентрической войны. Обнаружив элементы такой войны в политике ведущих государств мира, он провел их доскональный анализ с военной точки зрения и правильно предсказал, как будет выглядеть война будущего. Его теория приобретает особую актуальность в настоящее время, поскольку вполне адекватно отражает то, что происходит сейчас на мировой арене в условиях разворачивающегося глобального противоборства западной цивилизации с российской и другими мировыми цивилизациями.

[1] FM 3−0, C1. Headquarters Department of the Army. Washington, DC, 22 February 2011. — p. (1−5).

[2] Подберезкин А.И., Харкевич М.В. «Мир и война в ХХI веке: опыт долгосрочного прогнозирования международных отношений. — М.: МГИМО-Университет, 2015. — с. 42−43, 60−61.

[3] Поскольку целью этой статьи не является рассмотрение терминологических вопросов, в ней по выбору автора будет в основном применяться термин «сетецентрическая война».

[4] FM 3−0, C1. Headquarters Department of the Army. Washington, DC, 22 February 2011. — p. vii.

[5] Fleming Brian P. The Hybrid Threat Concept: Contemporary War, Military Planning and the Advent of Unrestricted Operational Art. United States Army School of Advanced Military Studies. United States Army Command and General Staff College. Fort Leavenworth. Kansas, 2011. — p. 43.

[6] Ullman Harlan K. Hybrid War: Old Wine in a New Bottle? // http://www.huffingtonpost.com/dr-harlan-k-ullman/hybrid-war-old-wine-in-a-_b_6832628.html (последний заход 29.01.16).

[7] Хочешь мира, победи мятежевойну! Творческое наследие Е.Э.Месснера / Под ред. В.И. Марченкова. Москва: Военный университет, Русский Путь, 2005. — с. 101.

[8] Там же. — с. 128−129.

[9] Там же. — с. 144.

[10] Там же. — с.70

[11] Там же. — с. 71−72.

[12] Там же. — с. 72−73.

[13] Там же. — с. 65, 109.

[14] Там же. — с. 64.

[15] Там же. — с. 110, 132.

[16] Там же. — с. 101, 108

[17] Там же. — с. 64−65.

[18] Там же. — с. 132.

[19] Там же. — с. 110.

[20] Там же. — с. 70, 87.

[21] Там же. — с. 87.

[22] Там же. — с. 65, 110.

[23] Там же. — с. 110

[24] Там же. — с. 90−91.

[25] Там же. — с. 83.

[26] Там же. — с. 110.

[27] Там же. — с. 83.

[28] Там же. — с. 84.

[29] Там же.

[30] Там же.

[31] Там же. — с. 91.

[32] Там же.

[33] Там же.

[34] Там же. — с. 90.

[35] Там же. — с. 92.

[36] Там же. — с. 157.

[37] Там же. — с. 70, 87, 110.

[38] Там же. — с. 110.

[39] Там же. — с. 75.

[40] Там же. — с. 76, 114.

[41] Там же. — с. 85.

[42] Там же. — с. 138.

[43] Там же. — с. 110.

[44] Там же. — с. 116.

[45] Там же. — с. 115.

[46] Там же. — с. 138.

[47] Там же. — с. 136.

[48] Там же. — с. 157.

[49] Там же. — с. 162−163.

[50] Там же. — с. 108.

Михаил Владимирович Александров — ведущий эксперт Центра военно-политических исследований МГИМО, доктор политических наук