Наша история. XX век. Двойной стандарт
«Возможно скорее, решительнее покончить с… восстанием, не останавливаясь перед самыми строгими, даже жестокими мерами в отношении не только восставших, но и населения, поддерживающего их… За укрывательство… должна быть беспощадная расправа… Для разведки, связи пользоваться местными жителями, беря заложников. В случае неверных и несвоевременных сведений или измены — заложников казнить, а дома, им принадлежащие, сжигать».
Прочитав эту цитату, посетитель выставки-форума «Моя история. XX век. 1914−1945. От великих потрясений к Великой Победе», скорее всего, подумает, что речь идёт о ещё одной подобного рода цитате Троцкого или Ленина, которых он в Манеже и так начитался. Но нет, речь идёт о выдержках из приказа так называемого «верховного правителя России» адмирала А. В. Колчака от 23 марта 1919 года.
Таких цитат вы на стендах в Манеже не прочитаете, и это умолчание историкам не к чести. Правда, так правда. Ибо сказано в Библии: «Неодинаковые весы, неодинаковая мера, то и другое — мерзость пред Господом» (Притчи 20:10). Организаторы выставки-форума, особенно из числа клириков РПЦ, знают об этом.
Советских историков не без оснований обвиняют в однобоком подходе. Но есть ли смысл в том, чтобы «сбалансировать» эту однобокость таким же подходом, но с другим знаком? Смысла в этом нет, если только речь не идёт о стремлении осуществить историко-политический реванш и тем самым внести ещё больший раскол в общество, и так разделённое в результате экономического, социального и политического переустройства, навязанного России в 1990-х годах.
Конечно, убивать бывшего императора — это плохо; уничтожать тела его и его семьи — мерзко. А вырезать груди у простых крестьянок, разрывать их на части, привязав ноги к двум лошадям, насиловать девочек — это нормально? Но материалов об этих и других зверствах белых офицеров из числа подчинённых Колчака, Анненкова, Семёнова, Деникина, Каледина, Врангеля вы на выставке, за исключением одной картинки на хронологической ленте, не увидите. А между тем жертвами массовых расстрелов, повешений, утоплений, сожжений, варварских телесных надругательств и других форм террора в отношении гражданского населения и пленных со стороны белых армий в 1918—1920 годах стали сотни тысяч жителей России!
Станцию «Войковская» надо переименовать. А вот Колчак, по приказам которого было убито гораздо больше людей, чем в результате действий Войкова, несколько лет тому назад был увековечен памятником. Неужели объяснение такой двойственности только в том, что Войков убивал семью бывшего царя, а подручные Колчака — «простых» рабочих и крестьян, к тому же ещё посмевших поддержать социалистический выбор?
Об одном из основных подручных атамана Семёнова — Унгерне фон Штернберге, установившем на два года в Забайкалье, в Даурии, террористическую диктатуру, — издали книгу в серии «Жизнь замечательных людей». «Некоторые из моих единомышленников не любят меня за строгость и даже, может быть, жестокость, не понимая того, что мы боремся не с политической партией, а с сектой разрушителей всей современной культуры… Почему же мне не может быть позволено освободить мир от тех, кто убивает душу народа…» — говаривал барон Унгерн и убивал простых русских людей, не принимавших его видение мира и будущего России. И заметьте: делал он это за два десятка лет до другого «освободителя» мира от коммунизма — Гитлера.
У Эрнеста Хемингуэя в романе «По ком звонит колокол», посвящённом войне в Испании 1936−1938 годов, есть важные слова, напоминающие о различной мере ответственности сторон за применение террора в гражданском противостоянии: «Он (главный герой, американец-подрывник Роберт Джордан — прим. М.Д.) думал обо всем том, чего она недосказала (девушка, которую он полюбил в партизанском отряде, была незадолго до этого изнасилована сторонниками Франко, а её отец и мать, поддержавшие республиканцев, убиты — прим. М.Д.), и ненависть душила его, и он был доволен, что утром придется убивать… Как забыть об этом? Я знаю, что и мы делали страшные вещи. Но это было потому, что мы были темные, необразованные люди и не умели иначе. А они делают сознательно и нарочно. Это делают люди, которые вобрали в себя всё лучшее, что могло дать образование. Цвет испанского рыцарства…» Знал бы Хемингуэй в деталях, что у нас делали некоторые представители российского «рыцарства»!
Большинство офицеров российской армии и многие генералы, однако, не будем об этом забывать, сделали выбор в пользу красных. Этому факту, его объяснению, устроители выставки в Манеже значения тоже не придали.
Не даёт экспозиция ответа и на более коренной вопрос: в чём причина того, что и у красных, и у белых ненависть к врагу перехлёстывала в те годы осознание принадлежности к одному народу, да и просто грань человечности. В экспозиции присутствуют несколько цитат, свидетельствующих о качественном неблагополучии состояния РПЦ (количественно-то всё было в порядке), но этого объяснения мало. А вот то, что власть и церковная иерархия ещё при государе Алексее Михайловиче показали, что за «неправильную веру» можно соплеменников мучить и убивать, уже ближе к сути дела. Но об отношении русских старообрядцев к императорской власти в экспозиции также ни слова. Видимо, это в концепцию «благополучия» романовской империи не укладывается.
Вместо глубокого разбора обстоятельств, приведших к смене власти в России, нас банально убеждают, что по всем показателям империя под властью самодержца бурно процветала, народ был всем доволен, а потом вдруг — слом, одна революция, другая революция, жесточайшая гражданская война. Устроителям очень хочется, чтобы мы отнесли это сугубо на счёт масонов, зарубежных разведок и их агентов внутри России, и не исключаю, что кое-кто на это, как говорится, «поведётся». Но для вдумчивого соотечественника такое объяснение выглядит поверхностным и попросту пошлым.
Впечатляющие результаты развития Российской империи накануне Первой мировой войны последовательно связываются авторами экспозиции с правлением Николая II; политика, народное хозяйство, наука и культура демонстрируются нам в одном ряду, как единое целое. После октября 1917 года подход меняется на противоположный: коммунистические правители заняты исключительно внутренней грызней или репрессиями, а наука, культура, народное хозяйство, оборонная сфера в России-СССР развиваются как бы сами по себе, вопреки режиму, который нас подталкивают определить как антинародный. Но как в этом случае объяснить тот очевидный факт, что в 1941 году народ грудью встал на защиту советского государства, а в 1917-м не стал защищать ни самодержавие, ни буржуазную демократию? На логичный антитезис оппонентов, что в Великую Отечественную граждане СССР защищали не власть коммунистов, а страну, Родину, уместно будет спросить, почему же они не захотели защищать страну и Родину в 1917-м.
Надо сказать, что в первых залах экспозиции народа как субъекта исторического действия вообще не видно. Есть царь, есть элита, есть революционеры, есть иностранные недруги России, а народ присутствует лишь в виде статистических данных: стольких-то народил, столько-то напахал, столько-то собрал урожая, столько-то произвёл в промышленности… А как жил простой русский рабочий и крестьянин, о чём он думал? О чём думал простой учитель, инженер, земский врач? Остаётся простой народ преимущественно объектом и в трактовке Гражданской войны, а также первых лет после неё. И в 1930-е народ, прежде всего, судя по экспозиции, — тоже лишь объект. На этот раз — репрессий.
Только в связи с войной народ всё более заметно занимает в экспозиции подобающее ему место: творца российской истории. Но и эта смена взгляда у авторов экспозиции происходит не столько от уважения к народу, сколько от желания показать, что всё то положительное, что никак нельзя обойти стороной, — кардинальное повышение уровня образования, здравоохранения, культуры, выдающиеся строительные, промышленные, сельскохозяйственные, оборонные и другие достижения СССР — народ обеспечил сам по себе, и советское государство и тем более коммунистическая партия здесь ни при чём, только мешали. Именно так: развитие Российской империи в начале века — заслуга самодержавия, развал государства в 1917-м — вина внешних сил и внутренних масонов, репрессии — преступление коммунистов, восстановление страны, её выход на передовые рубежи, Победа 1945 года — заслуга сугубо рядовых граждан.
Не буду вдаваться в дальнейшие детали экспозиции, свидетельствующие о том, что до объективного взгляда на историю нашей страны в первой половине XX века нам всё ещё далеко. Но прокрустово ложе антикоммунистической и промонархической концепции не способно обрубить правду каждого отдельного факта, хотя и не способствует их соединению в единое ясное патриотическое видение. Тем не менее я уверен, что многие, кто посетит выставку в Манеже и глубоко задумается над увиденным, сделают для себя простой и ясный вывод: нельзя доводить ситуацию в стране и разрыв между так называемой элитой и народом до такой степени, что потом каждая из сторон в попытке доказать свою правоту будет терять человеческие черты. Здесь твёрдую и последовательную позицию должны занимать и власть, и общество, и церковь.
Уповающим же на восстановление в России монархического правления, а их рука в экспозиции явно чувствуется, хочется напомнить мучительную историю реставраций во Франции в XIX веке, окончательно расшатавших страну и закончившихся поражением, нанесённым Франции бисмарковской Германией в 1871 году. Неплохо бы иметь в виду и осуждение святителем Тихоном, патриархом Московским, «заграничного церковного собора Карловицкого за попытку восстановить в России монархию из дома Романовых» (Акты патриарха Тихона. М., 1994, стр. 287).