После терактов в Париже об исламе говорят много. Порой все, кому не лень. И в этом многоголосье очень важно оставаться честным и ответственным. Автор этих строк счел уместным обратиться к теме ислама не из-за своей любви к Востоку и не потому, что ему пришлось вблизи наблюдать жизнь восточных народов, но главным образом из-за того, что нам пытаются навязать грубый стереотип, согласно которому «мусульманин» и «террорист» — синонимы. Материал основывается на личных воспоминаниях автора об Афганистане.

kontinentusa.com

Не берусь с точностью назвать число своих афганских друзей, предполагаю, однако, что искомый «икс» выходит за границы числа однозначного, и уже не предположительно, а совершенно уверенно скажу, что не знаю лучшего друга, чем Вали. Да оно и не могло иначе быть. Ведь он спас меня от неминуемой гибели. А было это тридцать пять лет тому назад. Тогда я работал переводчиком в 8-й пехотной дивизии кабульского гарнизона, а Вали проходил там срочную службу в качестве водителя. Он был невысок ростом, умерен в плечах. При беглом взгляде он не представлял ничего примечательного — такие часто встречаются в Афганистане. Однако про таких говорят пуштуны: «Не смотри на его дукан, глянь на товары в нем». Приглядываясь пристальнее, я невольно обращал внимание на подвижность его лица и выразительные живые глаза, в которых отчетливо отражался ум.

Вали не был человеком, которого также легко разжечь, как и заставить упасть духом. Ему не нужны были эффекты, речи, воинственные крики, песни и барабаны. И кажется, проживи еще 30−40 лет — а в памяти, в том уголке ее, где сохраняются отзвуки самых сильных впечатлений, все будет видится мне образ друга и брата. И хотя, как говорят, брат может не быть другом, но Вали для меня — навсегда брат. И вот почему.

В феврале 1980 года в центре Кабула на склонах гор Асмаи и Ширдарваза были установлены магнитофоны с усилителями, по которым велась трансляция антисоветских и антиправительственных призывов. Произошли массовые демонстрации протеста против ввода советских войск в Афганистан. На улицы города вышли тысячи возбужденных людей, которые скандировали «Аллах акбар» и «Смерть шурави» (шурави — советский). Они врывались в магазины, били витрины, разбивали стекла машин, вытаскивали пассажиров, подожгли здание отеля «Кабул», а когда прибыли пожарные, по ним открыли огонь из автоматов. В результате появились жертвы среди мирного населения. Около 5 тысяч человек — участников провокации — было арестовано.

23 февраля была пятница (на Востоке — выходной день) и я поздно встал. Вспомнил, что вчера перед отъездом из дивизии советник начальника политотдела Соколов сказал подсоветному Абдул Каюму: «Начальник, завтра День советской армии. Приедем, немного посидим…».

Эта затея мне не понравилась. Хотелось хотя бы в праздничный день остаться дома, побыть с семьей. Но ничего не поделаешь: скрепя сердцем, пришлось примириться. Одевшись во все гражданское, спустился вниз (мы жили на 4-м этаже). День был ясный. У штаба толпились работники центрального аппарата главного военного советника. Я подошел к ним поздороваться. Вскоре вышел из своего подъезда и Соколов. «Вань, а может не стоит, — обратился к нему кто-то, и добавил — в городе вон что творится». В это время над нашими головами с грохотом пролетели патрулировавшие кабульское небо вертолеты. «Да нам тут близко… Проскочим», — ответил он.

У торца 4-х этажки уже стоял наш «УАЗ» с водителем Вали за рулем. Соколов с автоматом и двумя связанными изолентой рожками сел рядом с Вали и мы выехали из микрорайона. Заехали к советнику Казарину, который тоже с автоматом сел рядом со мной на заднее сидение. Миновали центральную часть города. Все вокруг как будто вымерло. Ни одной живой души. В небе висела какая-то зловещая, тяжелая тишина. Машина поднимается вверх, по правую сторону от дороги в низине дома состоятельных индусов, слева — пекарни, мастерские, мелкие дуканы, в которых торгуют галантереей, овощами, фруктами. Всюду висят замки. Впереди на высоком холме стоит отель «Интерконтиненталь». Общую картину обстановки дополняло попавшееся на глаза шествие похорон. Десятка два афганцев по обочине дороги быстрым шагом несли на чапаркате (плетенная из ивового прута кровать) завернутого в ковер усопшего.

«Не к добру это», — подумалось мне. Предчувствие мое вскоре оправдалось. Чувство беспокойства и тревоги передалось и Соколову. Он повернулся через сидение ко мне и попросил объяснить водителю, что ехать надо не сбавляя скорости, нигде не останавливаться, в случае опасности, не мешкая, разворачиваться и уходить. Я объяснил ситуацию Вали. Тот сдвинул фуражку на затылок и жестом показал, что все понял. Тем временем мы проехали отель, комплекс зданий политехнического института и приближались к району Афшар.

Впереди по обе стороны дороги показались хазарейские ларьки, где наши советники частенько делали покупки, а заодно и установили с ними дружеские отношения. Подъехав поближе мы увидели, что огромные каменные глыбы полностью перекрывали дорогу. По ту сторону баррикады стояли, готовые к атаке, около сотни разъяренных людей. В руках они держали булыжники и разобранные из местного рынка огромные поленья. Увидев на скорости приближающуюся к каменному барьеру машину, афганцы в бешенстве стали перепрыгивать через него и устремились в нашу сторону.

«Разворачивайся! Быстро!», — скомандовали мы шоферу. Толпа приблизилась к нам настолько близко, что я отчетливо видел их дикие и беспощадные глаза. Они пылали ненавистью. Один из нападавших с огромной корягой в руках приблизился к машине настолько близко, что, казалось, она вот — вот опустится мне на голову. Я выхватил лежавший в кармане пистолет и хотел было стрелять через заднее стекло. Но Вали, на лбу которого отчетливо просматривались капли пота, настолько быстро разворачивал машину, что нападавший оказался не сзади, а уже сбоку. Левой рукой я открыл заднее ветровое стекло, а правую с пистолетом просунул наружу.

«Не стрелять», — закричал Соколов. Между тем Вали утопил акселератор, и наш «УАЗ» с ревом умчался с места, где, скорее всего, нас забросали бы булыжниками и подожгли машину. Не потому что мы были «шурави» (советские), а просто мы попались под горячую руку.

Очевидцем подобных событий, но, конечно, меньших масштабов, приходилось быть и раньше. Почему же здесь фигурировали одни лишь хазарейцы? Дело в том, что афганское население делится на ортодоксальных мусульман — суннитов и неортодоксальных — шиитов. Шиитов меньшинство. В Кабуле к шиитам принадлежат хазарейцы — одно из национальных меньшинств. Испокон веков они были дискриминированы и повергались всякого рода унижениям и преследованиям. Хазарейцы, всегда находившиеся в оппозиции к правительству, быстро превращались в социальную группу, которую легко было использовать в провокационных целях. Люди, как правило, неграмотные, в массе своей они были к тому же бедными. Слишком глубоки были обиды и недоверие. И эта ситуация была использована. Испытывая давление режима, хазарейцы, подчиняясь воле мулл, стали обращать свои взоры на запад — там, в Иране, единоверцы-шииты торжествовали победу над деспотизмом.

Сам факт, что беспорядки возникли в определенный день, говорил о многом — и в первую очередь о том, что спецслужбы США приложили руку к событиям в Кабуле. Даже поверхностное знакомство с методами ЦРУ давало возможность невооруженным глазом увидеть примитивную (но эффективную!) схему использования исламского фактора, который неоднократно задействовался специалистами по борьбе с национально-освободительными движениями и прогрессивными режимами в самых разных странах. Спецы из внешнеполитической разведки без труда обнаружили ту социальную группу, которую можно было легко спровоцировать на мятеж против правительства. Для этой цели хазарейцы были идеальной группой — казалось, что просто будет спрятать концы в воду, свалив ответственность за организацию беспорядков на иранское руководство. Рассчитывали таким образом «убить трех зайцев» — дестабилизировать кабульский режим, направить слепой гнев толпы по антисоветскому руслу и дискредитировать иранскую революцию.