«Гостеприимная Италия» готова принимать беженцев, но необходимо все же положить конец войне на Ближнем Востоке. Так отец-иезуит Камилло Рипамонти в интервью итальянскому католическому порталу AsiaNews обрисовал перспективы решения проблем с вынужденными иммигрантами, которые в настоящее время заполонили Европу. В целом отец Камилло не сказал ничего такого, чего бы раньше не говорил Ватикан. Особенно в сочетании с выступлением примаса Австрии кардинала Кристофа Шенборна, который поставил вопрос прямо: почему до сих пор нет мирной конференции по Сирии?

nice-cool-pics.com
Пустыня наступает.

Сирийский гамбит давно находится в поле зрения Святого престола. Особенно после прихода на трон епископа Рима папы Франциска. Сегодня уже никто не говорит всерьез о возможности сохранения территориальной целостности Сирии, а диалог ведется о том, какой именно будет кантонизация страны. Отметим и другие нюансы, которые ныне следует учитывать касательно расстановки приоритетов на Ближнем Востоке. Американская газета Los Angeles Times считает, что «действия администрации США говорят о том, что смена режима в Дамаске — это третий пункт в ее списке приоритетов в Сирии. Первый — это уничтожение ИГИЛ. Затем идет гуманитарная задача положить конец войне, которая обернулась чудовищным потоком беженцев». Во многом это совпадает с позицией Ватикана, который неизменно поддерживал тезис о важности разговора с сирийским президентом, а гуманитарная проблематика была ключевой в деятельности Святого престола.

До недавнего времени деятельность Ватикана и его гуманитарных организаций сосредотачивалась в лагерях вынужденных переселенцев в Ливане и Иордании. Однако после того, как поток беженцев устремился в Европу, встал вопрос, как должен реагировать Старый континент. В свое время католическая Европа была привлекательной моделью для Ближнего Востока. На важность материальных факторов, тесных контактов сирийской экономики с Европой, вовлечения арабо-христианских торгово-предпринимательских торговых кругов в орбиту католического культурно-политического влияния указывает российский историк Константин Панченко. Он напоминает, что торжество унии в Сирии началось после ослаблении Османской империи, усиления европейского влияния, когда сирийские христиане предпочитали ориентироваться не на Высокую Порту и Фанар, а на Ватикан и Версаль. Как отмечает Брюс Мастерс, западный исследователь Ближнего Востока, униаты, сохраняя восточные обряды, «оставались под защитой этого важного фасада традиции, в то же время встраиваясь в новый экономический и политический мировой порядок, все более контролировавшийся Западом».

Но тогда этот процесс привел к конкуренции католического и православного проектов. А значительно позже, в XX века Европа уходила из региона, стыдясь своего колониального наследия. Эпоха европейского колониализма некоторыми западными мыслителями сегодня подвергается переоценке. Американский портал American Thinker считает, что, «осудив свое экспансионистское и колонизаторское прошлое, Европа покаялась в былых грехах, когда некоторые страны она считала более добродетельными и/или передовыми, чем другие, и поддержала идею о том, что все страны в равной степени добродетельны, все религии в равной мере состоятельны и правильны, все личные убеждения необходимо принимать как данность и признавать, если страна раскаялась и встала на путь исправления. Но Европа не сумела распознать преимущества христианства в масштабах континента, не стала способствовать их укреплению, а веру заменила равнозначностью культур. Это привело к заметным сдвигам в европейской политике по отношению к иммигрантам и к народам, ранее находившимся в колониальной зависимости. Вера в то, что все культуры равны, что нет изначально вышестоящих культур только в силу их христианских основ, на практике привела к тому, что людей, чье мировоззрение радикально отличалось от иудаизма и христианства и находилось к ним в оппозиции, стали завлекать и приглашать в Европу, не задумываясь о том, какой ущерб это нанесет европейским нравам и институтам».

Однако рассуждения такого рода являются худшим рассуждением неоколониалистской политики, которая пытается сделать из Европы осажденную крепость, «четвертый Рим», противостоящий новым «варварам». Некоторые чиновники Европейского союза предлагают в контексте такого взгляда половинчатые и паллиативные решения. Они готовы откупиться от иорданских и ливанских властей, обещая выделить им несколько миллиардов евро из европейских фондов, чтобы те сдержали вынужденных переселенцев. Возможно, что на какое-то время это поможет, однако за этим нет будущего, которое и хотят обрести отчаявшиеся люди. От Европы ждут комплексного плана, на чем, в частности, постоянно настаивают Ватикан и сами Восточные церкви, особенно остро чувствующие гуманитарное измерение ближневосточного кризиса. Программа-минимум должна определить пути выхода из вооруженного конфликта, программа-максимум — предложить и утвердить новую конфигурацию региона, его политическую, социальную и экономическую модель.

Святой престол как центр католической ойкумены и Россия как наиболее мощное из существующих православных христиан могли бы сработать в регионе вместе. Но им не обойтись и без Европы, которая должна предложить новую программу восстановления Ближнего Востока, что подразумевает прямое военное и политическое участие, длинную игру с определением региональных союзников в лице местных племен, религиозных и этнических общин, выработку и реализацию европейского «плана Маршалла» для региона. Ответ на этот вызов требует предельной откровенности от ЕС, который обленился и перестал интересоваться геополитическими проблемами в регионе, еще сто лет назад переформатированном европейцами. Но Старый континент не может все время перекладывать решения судеб мира на Вашингтон и Москву.