Согласно утвержденному в 2014 году правительством РФ списку монопрофильных муниципальных образований России (моногородов) в них проживает примерно 15 миллионов человек (более 10% населения). В моногородах производится пятая часть общего объема промышленной продукции. На территории Башкирии локализуется 6 из 313 таких моногородов. Нефтекамск, Благовещенск, Учалы и Белорецк отнесены к третьей категории со стабильной ситуацией, а два города — Кумертау и Белебей относятся к городам с наиболее сложным социально-экономическим положением.

Подавляющее большинство моногородов в России возникли в советский период, когда страна переживала пик индустриального развития. И сейчас (спустя почти четверть века после распада Советского Союза), когда тип социальности меняется в сторону постиндустриальности, моногорода по-прежнему представляют собой обособленные индустриальные локальности, адаптация которых к меняющимся условиям затруднена.

Менталитет, структура мобильностей и жизненный мир их жителей по-прежнему выстраивается в формате индустриальной цивилизации. Для населения этих городов по-прежнему телевизор важнее интернета, а уровень благосостояния определяется наличием квартиры, садового участка и наполненностью холодильника продуктами.

В советское время моногорода создавались и жили полноценной жизнью, а у жителей было ощущение стабильности и уверенности в завтрашнем дне. Сейчас в эпоху рыночных отношений и трансформации социальности — это ощущение стремительно пропадает. Это крайне важно, ведь именно оно всегда структурировало их жизненный мир. В то же время большинство жителей в решении своих социально-экономических проблем все также надеются на государство. Такой этатисткий патернализм оказывает устойчивое влияние на структуру политического поведения жителей моногородов.

Данные социологических исследований в моногородах Башкирии свидетельствуют, что инерция текущего социально-экономического кризиса сказывается на моногородах (согласно данным Росстата, в апреле 2015 года промышленное производство по стране сократилось на 4,5%). Однако протестная активность в моногородах фиксируется на уровне 10−11%. Доминирование в политической культуре жителей моногородов патернализма и этатизма выступает своеобразной мембраной, не позволяющей распространятся активному гражданскому протесту. В итоге для жителей моногородов скорее характерна не протестная, а отчуждающая и аутистская стратегии поведения. Для социально-политического климата моногородов ситуации, аналогичные перекрытию федеральной дороги жителями Бирюлево несколько лет назад, по-прежнему не являются характерными.

«Застывшие» в своем развитии моногорода и их жители по-прежнему надеются на государство, которое, по их ментальным представлениям, когда-то направило сюда их или их родителей, и теперь не имеет права оставлять их в бедственном положении. Ситуация чем-то схожа с российскими соотечественниками на постсоветском пространстве, о защите которых власти также широко заявили посредством концепта «русский мир».

Прошедшая в 1990-х гг. приватизация, имеющая среди населения устойчивый эпитет «грабительская», крайне депрессивно сказывается на жителях моногородов. Они болезненно воспринимают ассиметричное распределение ресурсов при нынешней вертикали власти и негативно настроены к пришлому крупному бизнесу, который заходит на их рынки. В советское время, между населением не было такого разрыва в доходах, который сейчас существует в линейке «моногород — столица субъекта федерации — центр».

Эти факторы в средне- и долгосрочной перспективе будут определять политические предпочтения жителей моногородов, формируя внутриличностные конфликты, на одном полюсе которых располагаются неудовлетворенность социально-экономическим положением, а на другом, искренняя лояльность государству, на которое (а не на собственные возможности и компетенции) жители моногородов в XXI в. возлагают основные надежды. Этот внутриличностный конфликт государство, не имеющее продуманной стратегии адаптации моногородов к современным реалиям, может гасить посредством точечных материальных инъекций, других бенефециарных практик, а также посредством решения локальных проблем в социальной сфере.