Казахстан, как это не раз заявлялось в последнее время, ждет новый раунд реформ. Системных и глубоких. Эти намерения транслируются через все возможные каналы. Вот из недавно появившегося на «ЕвроНьюс» рекламного ролика: «Казахстан — здесь ценят инновации… Инвестируют в диверсификацию… Безудержное стремление к прогрессу…». Однако — действительно ли способна нынешняя казахская бюрократия к модернизационному рывку? Предлагаю взглянуть на это не через реальное состояние дел с диверсификацией экономики, или выработку действительно консолидирующей общенациональной идеологии (об этом позже). А через неожиданный тематической «угол» — реакцию властей на динамику климата, влияние ее на жизнь населения. Чем ни тест на административную эффективность государственного аппарата?

В Алма-Ате можно наглядно, как мало где еще, наблюдать изменения климата. Во второй половине 1980-х горожане зимой заливали катки во дворах — сейчас об этом лишь рассказывают детям. В горах зримо сокращается площадь и толщина ледников. Потепление климата подтверждается экспериментальными наблюдениями: последние 30 лет температура постоянно растет, а 2013 стал самым теплым за 73 года непрерывных наблюдений в Казахстане. Самым известным климатическим эксцессом стала беспрецедентная буря в мае 2011 г., повалившая тысячи (!) вековых, мачтовых тянь-шанских елей на знаменитых местах отдыха Медео и Чимбулаке. Те, кто помнит их до этого, сейчас не могут узнать — неужели это те же жемчужины туриндустрии?

Ученые фиксируют появление на территории Казахстана насекомых из соседних стран Средней Азии, которых раньше здесь не было. Актуализируется проблема распространения инфекционных заболеваний, переносимых насекомыми. Ботаники отмечают, что на север Казахстана идет передвижение пустынной и полупустынной растительности. У ряда видов растений раньше наступает вегетация. То есть, изменение климата однозначно идет. Проведенные несколько лет назад исследования оценки уязвимости регионов Казахстана в этом плане показали области-лидеры по данному показателю: Южно-Казахстанская, Алматинская, Джамбульская (почти весь юг и юго-восток страны, наиболее плотно заселенный регион) и — граничащая с Россией Северо-Казахстанская область. И такой факт — для полноты оценки потенциальных социально-экономических проблем, усиленных изменениями климата — в этих регионах высока доля населения с низкими доходами.

Естественно, что усугубляются проблемы нерешаемостью вопросов по распределению водных ресурсов трансграничных рек в среднеазиатском регионе, загрязненностью собственных гидроресурсов, бесхозяйственностью в их использовании. Фермеры на юге и юго-востоке Казахстана давно жалуются на все эти проблемы. По инициативе ПРООН в республике было проведено такое исследование: эксперты на опытном участке оценили — в какой период объективно, в привязке к погоде и вегетации, надо делать посев зерновых, и сравнили с традиционными представлениями. Сдвиг получился на 1 месяц. Т.е., необходимость серьезно корректировать сезонность сельхозработ становится уже свершающимся фактором.

В Казахстане порядка 45% населения живет в сельской местности. Страна претендует на видную позицию по экспорту зерновых в мире, и связывает решение задачи избавления от «нефтяной иглы» в том числе с повышением эффективности агросектора. Да и свое место в евразийском интеграционном проекте Астана в большой мере видит в увязке с этим. При том, что традиционно, и без потепления климата, Казахстан находится в зоне рискованного земледелия. Казалось бы — при всем этом власти Казахстана на разных уровнях не могут не понимать степень угроз от изменения климата для экономических и социальных процессов. Да ведь есть и свой наглядный опыт — последствия высыхания Арала, с деградацией целого региона, внутренними миграциями населения, экологическими проблемами. Могут ли власти, испытывающие «безудержное стремление к прогрессу», не обращать внимания на вызовы от изменения климата.

Могут.

Три года назад, после упомянутой беспримерной бури, активизировалась дискуссия по этой проблеме. Тогда эксперты-климатологи отмечали, что в стране нет экономических оценок рисков от изменения климата. Светлана Долгих, начальник управления климатических исследований РГП «Казгидромет», тогда на мой вопрос — есть ли интерес государства, в частности, министерства экономики, к исследованиям климатологов по этой проблематике — ответила: «большого интереса нет, и это удивляет». Что сказать, если представители министерства сельского хозяйства тогда проигнорировали научно-практическую конференцию «Усиление межведомственной интеграции в управлении климатическими рисками в Казахстане». Проведенную, к слову, по инициативе Программы развития ООН (ПРООН). То, что считает важным международная организация, не заинтересовало казахских чиновников. Нет пророков в своем отечестве…

Прошло три года. И сегодня в интервью нам Вадим Ни, председатель Экофорума общественных организаций Казахстан, разработчик казахстанского законодательства по сокращению выбросов парниковых газов, говорит:

— Вопрос находится в том же состоянии. Межведомственная координация тоже. Сейчас нет даже, как такового, министерства экологии, его функции сейчас в составе министерства энергетики, что для нас, экологов, достаточно странно. Какой либо оценки в отношении климатических рисков тоже нет, хотя в последние годы, периодически происходят события, которые привлекают внимание к изменению климата. Но мнение политиков у нас — что все эти эксцессы это «где-то там», и нас это якобы не затрагивает. Реальное обсуждение климатически рисков идет только на уровне ученых и специалистов.

Ирина Есеркепова, начальник отдела инвентаризации парниковых газов АО «Жасыл Даму» Министерства энергетики, заметила, что вопрос адаптации административной и хозяйственной практики к изменениям климата не воспринимается политиками.

— Ни в одной из программ, стратегий вообще такого слова нет. Хотя в других странах этому вопросу уделяется большое внимание. Специальный том Межправительственной группы экспертов по изменению климата посвящен вопросам уязвимости и адаптации. Т.е., в мире эти вопросы разработаны, но у нас это не используют. А речь о том, как в новых условиях строить сейчас мосты и плотины, как проектировать дороги. Ведь сейчас мы постоянно сталкиваемся с тем, что где-то прорвало плотину из-за того, что не учли возможное увеличение осадков, стока.

Дополнительную интригу этой странной ситуации придает следующий факт. Казахстан традиционно входит в 10-ку стран-лидеров мира по углеводородоемкости экономки — соотношению ВВП и объемов выбрасываемых парниковых газов. В какой-то из постсоветских годов страна даже выходила на первое место. В начале 1990-х объемы выбросов резко упали, но сейчас Казахстан уже практически приблизился к тем, лидерским, цифрам, хотя производство не выросло до советских объемов и население примерно на том же уровне. Рост выбросов парниковых газов идет, в основном, за счет стремительного роста автопарка. Хотя вопрос о прямой связи между количеством СО2 в атмосфере и изменениями климата остается дискуссионным, большинство экспертов с этим тезисом согласны. И, исходя из этой концепции, рост выбросов газов должен привести к росту температуры. Да и вне зависимости от связи выбросов и потепления, в их росте нет ничего хорошего; это, как минимум, свидетельство низкой энергоэффективности экономики.

Реагируют ли казахские власти на эту проблему? Реагируют. Как умеют, т.е., стремясь прежде всего «сорвать» пиар-отдачу, а потом — как кривая вывезет. История получилась анекдотическая. Рассказывает Вадим Ни:

— По Киотскому протоколу ситуация с участием Казахстана вообще сложная. Казахстан вначале пошел на то, чтобы изменить свой статус по этому протоколу и войти в группу стран, которые берут на себя количественные обязательства по сокращению выбросов парниковых газов. На 1-й период, 2008-2012 гг., эти обязательства не успели закрепить… Во второй период, 2013 — 2020, Казахстан в документе, который был принят в Дохе, включен в таблицу с обязательствами по сокращению, но, когда был проведен анализ, они были признаны недостижимыми: слишком высокие. И соответственно это невыполнимо. Поэтому эта поправка не ратифицирована.

Не лучше обстоят дела с этим и внутри страны. Несколько лет назад казахстанский МИД пригласил в Астану группу западных журналистов. Им устроили полет над главной гордостью страны — новой столицей. Вместо восторгов западные коллеги обратили внимание, что не видят ни одного генератора-ветряка, хотя ветры в Астане знатные (казахстанские специалисты объясняют это так: проекты маленькие, не интересны инвесторам, т.к. «пилить» негде). И написали об этом в своих статьях. Только после этого в Казахстане дело сдвинулось с мертвой точки и были пущены первые ветряки. После почти 20 лет попыток собственных специалистов убедить власти в их эффективности и необходимости. Здесь стоит добавить: депутат бундестага Хеди Вегенер в интервью автору этой статьи как-то заметила, что не раз объезжала все 5 постсоветских стран Центральной Азии, видела много солнца, но нигде не заметила солнечной электрогенерации. Зато, замечу от себя, в Казахстане очень популярна тема, что погоду «портят» запуски с Байконура…

И так — что же ждет экологию, экономику, социальную сферу Казахстана, ближайшего соседа и партнера России по евразийскому интеграционному проекту, в связи с климатической динамикой? Доктор географических наук, ведущий эксперт отдела инвентаризации парниковых газов АО «Жасыл Даму» Министерства энергетики РК Александр Чередниченко на это заметил:

— Чтобы четко ответить на ваш вопрос, нужны хорошие фундаментальные исследования. Мы стоим перед необходимостью это осуществлять, потому что завтра начнем испытывать даже определенные проблемы с продовольственной безопасностью. Вопрос в том, что кто-то не совсем понимает такую необходимость.

Однако это замечание провоцирует следующую дискуссию среди специалистов — возможно ли еще, если даже будет такой заказ со стороны властей, выполнить его? Способна ли к этому казахстанская наука? Г-жа Есеркепова, например, считает, что это уже невозможно:

— В России сохранились еще НИИ в области исследований климата и метеорологии. Там есть Институт экспериментальной метеорологии, Институт глобального климата и экологии. Они открыты, у них больше контактов за рубежом. Какая-то система там сохранилась. У нас можно сказать, что все разрушено и точка не возврата пройдена. Я не представляю, как это возродить.