Религия рождена страхом смутного ощущения чьего-то присутствия, вера рождается от ясности ума

Два слова — «вера и религия» — настолько уже привыкли употреблять в одной связке, будто бы это не просто одно и тоже, а нечто такое цельное и неразрывное. Как «честь и слава», «щит и меч», «почет и уважение», «продаем и доставляем», где в итоге смысл каждого слова постепенно утрачивается, они сливаются в одно размытое понятие. Применительно к «вере и религии» — это «то, чему учат в Церкви» или даже просто «Церковь». Например, на днях председатель Синодального информационного отдела Московской патриархии Владимир Легойда в эфире радио «Вера» сперва говорит, что «вера и религия решают главные, предельные вопросы для человека», но, продолжая мысль дальше, одно слово опускает, отсюда — «вера не доказывается, а показывается», «мы приходим к вере через людей; можно и уйти, потерять веру из-за каких-то людей». И хотя произносит он слово «вера», слышится «религия», потому что по определению вера — это деятельное исполнение знания о том, что правильно и как должно быть, «потерять» ее «из-за людей» довольно сложно, если вообще возможно. А вот религию покидают, часто веры нисколько не теряя, по этой причине даже меняют конфессии, насмотревшись на поведение других людей, за которое религия ответственна.

Религия переводится как «связь». По логике вещей и по определению должна эту связь устанавливать, налаживать контакт, она является своего рода техническим путеводителем, отвечающим за правильную, своевременную и безопасную установку контакта. Священники называют это «живым общением с Богом». Если бы общение происходило запросто, как между людьми, то нужды в учении, обучающем контакту, не было бы. Перед верой такой задачи вообще не стоит. Вере достаточно знания и упования (надежды), а надежда, говорит апостол Павел, «когда видит, не есть надежда; ибо если кто видит, то чего ему и надеяться? Но когда надеемся того, чего не видим, тогда ожидаем в терпении» (Рим 8: 24-25). Чем сложнее становится религия, тем более примитивным является ее представление об объекте и способе связи, потому что контактов все нет и нет, но запросы остаются. Для того чтобы сохранить статус главного и лучшего специалиста по контактам, приходится указывать на «низкий моральный облик», передавать восторженные рассказы, что вроде бы недавно в Сибири у одной старушки контакт был. Наконец, приводить «знаки». Например, «врага православия убило молнией». Это знак, что за нами наблюдают. Или «благодатный огонь» — подтверждение «сверху», что все нормально.

Есть разные способы настройки контакта, как главные и обязательные, так и для самых продвинутых. Самый незатейливый и распространенный способ — «поклоняться». Это наиболее односторонний вид контакта, однако он обязательный во всех религиях. Ответа при таком роде контактов ждать не принято, хотя это тоже относится к «живому общению с Богом». Есть «Высшее Существо», объект поклонения, оно выше всех прочих существ, настолько выше, что может запросто задавить, чтобы не задавило, ему надо кланяться. В каждой религии ему соответствует свое имя. Если посмотреть на религиозный уклад, то зачастую кроме поклонения редко что можно увидеть. Человеческая «набожность» нарастает прямо пропорционально уделяемому на поклонение времени. Либо гражданин поклоняется раз в месяц, а то и раз в год, на праздник зайдет, лоб перекрестит, свечку поставит, постоит минут двадцать, на душе полегчало, пойдет дальше своими делами заниматься. Либо с утра до вечера занят поклонением. И «полнота познания истины», которой человек таким образом добивается, достигается путем взятия на себя дополнительных обязательств для всё более сложных форм поклонения. А оно, как правило, совершается самыми разными молитвословиями (не путать с молитвой), смысл которых в том, чтобы вычитать тексты из книги и тем самым «рассказать» Богу, насколько Он хорош по сравнению со всеми прочими и строго пожурить себя за недостаточное усердие.

Другая форма контакта, ее можно назвать «умозрительной» — это отношение ко всему «священному» как к разной степени заряженности носителям «божественных энергий». В местах, где совершается поклонение, таких предметов особенно много. Контакты с такими артефактами следует производить «с твердой верой», иначе не подействует. А высшей, редко пользуемой, формой контакта является «умное делание» или еще какие-либо аскетические приемы. Такой контакт, как считается, остается без ответа значительно реже, чем прочие, и потому особенно ценен, хоть и труден. Самой непопулярной формой является «стремление увидеть Бога в ближних». «Богословски» это объясняется тем, что «возлюбить ближнего» стоит на втором месте в заповеди и недостижимо без исполнения первой части «возлюбить Бога». Но во всех этих разновидностях ритуальное поклонение является главным и обязательных для всех. Такая примитивность представления об объекте связи не обязательно является в религии врожденной. Она приобретается, следует заметить, что почти любая религия рано или поздно отбрасывает от себя лишнее и оставляет «самое главное»: умение «правильно поклоняться», ставя в зависимость от этого все прочие свои технические наработки. И «поклонение», хоть назови его «в духе и истине», понимается все буквальнее и буквальнее, как усвоение и перебирание самых различных способов склонения перед «Высшим Существом» (подставить имя).

Итак, религия это вроде бы «связь». Но слово ведь надо заполнить значением, или привязать к значению. Знать, что это «связь» совершенно недостаточно, гораздо важнее понимать, с кем связь и каким способом. Возвышенно-торжественное «с Богом» никак не может удовлетворить, потому что хоть и говорят что «с Богом», а действия совершают и требования накладывают, словно связь с районным начальством, которое грозит приехать и устроить взбучку за то, что территория не убрана. И «ответы» на те самые заявленные «предельные вопросы» всё это совсем не напоминает. Или они так упрятаны, что сыскать их нет ни единого шанса. Как можно определить, с чем сравнить отношение веры и религии? Насколько их связь между собой полна? Вера «зарождается в душе», как говорят, но дальше этой душе тотчас требуются союзники. Вера имеет тенденцию к приумножению, к созданию союза таких же верующих, к укреплению этого союза и его распространению. Есть ли религия вере тот самый искомый союзник? На первый взгляд, кажется, что да, условиям удовлетворяет. Но почему вместо «предельных вопросов» о добре и зле каждая религия норовит устроить «поклонение»? Что ее тянет в эту сторону? Если проследить историю любой религии, то уже лет через двести после зарождения кроме «поклонения» почти ничего и нет. По крайней мере по валовому объему несопоставимо. Лёгкими штрихами «о добре и зле», скороговоркой и пошло-поехало дальше о своем, так, что «предельных вопросов» даже не видать. Пророки бушуют, обличают, но какой там. Кивают только головой — да, оскудел преподобный, и продолжают свое, а поклонение становится все более сложным, вычурным.

Объяснений этому несколько, но одно из них — «апофатическое» — можно дать уверенно. Религия никак не следует из веры, это некая смежная область пересечения общих интересов. Религия в основе своей имеет не интеллектуальное озарение, а комплекс «ощущений», «присутствия чего-то еще». Это «что-то еще» может быть общим у веры и религии, а может и не быть. Религия рождена страхом смутного ощущения присутствия, вера рождается от ясности ума. Религия поэтому клонится все время в свои истоки — в язычество — желание задобрить, замолить, уговорить. И из Писания, как изюм из булки, она выковыривает обычно лишь то, что ее породило. Вера и религия — очень разные явления, они, безусловно, попутчики, но они зашли в мир на разных станциях и сойдут на разных. Хотя на практике мы видим, что религия берет на себя организационные вопросы веры. В этом ничего плохого нет. Но решает она эти вопросы отвратительно, практически не оставляя со временем места вере, вытесняя ее на периферию. Как «Иванов и сыновья». Сыновья-то все — Ивановы. Так и «вера» вся становится приложением к религии, с течением времени все более и более необязательным.