В феноменологии нашего времени итожить что-либо почти бесполезно. Не спасает ни перестраховка в виде оговорки "предварительные итоги", ни логическое выстраивание их по пунктам. Назавтра все это, скорее всего, оказывается никому не нужным по причине несовпадения с наступившей реальностью. Давно занимаясь Кавказом, автор этих строк всегда старался уйти от искушения найти стройные, законченные формы исторического и политического бытия кавказских народов, в котором было очень мало цельности, однозначности и одноцветности. Кавказ, едва различимый на небольших глобусах, - это настоящая вселенная, с точки зрения культурного богатства и разнообразия. Здесь есть почти все, что найдется у других народов мира, но, сверх этого, то, чего нет ни у кого.

В принципе любую, самую замысловатую историческую картину, вмещающую в себя жизнь десятков этносов в течение нескольких веков, можно свести к схематическому наброску. И зачастую без этого просто не обойтись. Но такая редукция всегда оборачивается потерями для того, кто хочет знать больше. Сказать, что Кавказ в этом плане не исключение, - не сказать ничего. Он всегда был мозаичен, контрастен и разноэтажен во всем - географически, природно-климатически, этногенетически, социально-политически, культурно, ментально, конфессионально.

В каких-то двух десятках километров от высокогорной зоны рискованного хозяйствования (то есть жизни на грани жизни) находились богатые черноземные низины или плодороднейшие субтропические оазисы. Часто случалось, что горцы, казалось бы, вопреки законам природы, искали пропитание не на земледельческой равнине, а поднимались ради "хлеба насущного" вверх, к сочным альпийским лугам. Рядом с местностями, изобилующими реками и озерами, находились безводные степи, где летом люди погибали от зноя и жажды, а зимой от холода и голода.

В тесном (и далеко не простом) соседстве жили этносы индоевропейского, кавказско-картвельского, тюркского, семитского происхождения, говорившие на своих и чужих языках, отличавшиеся даже внутри себя многообразием антропологических типов, исповедовавшие тотемизм во всех его разновидностях, христианство, ислам, буддизм, иудаизм, смешанные формы религии.

Были и исторически сложившиеся социально-политические или, по-марксистски, формационные различия. В XVI-XVIII вв. к северу от Кавказского хребта мы видим одно, к югу - совершенно иное. В первом случае - преимущественно патриархально-родовой мир с очень мощным запасом консервативно-охранительной энергии. Во втором, - довольно развитую феодально-государственную систему, урбанистическую культуру, высокую степень конфессиональной упорядоченности и сплоченности общества.

Однако, при всем этом, в исторической перспективе жизнеспособность закавказских политических организмов, в условиях жестоких междоусобиц, ирано-турецких войн за господство над черноморско-каспийским перешейком, а также в виду целого ряда других деструктивных факторов, оказалась под большим вопросом. Состояться в качестве полноценного государства, находясь между османским молотом и персидской наковальней, да еще постоянно подвергаясь опустошительным набегам северокавказских горцев, было невозможно.

Со временем в кавказские дела решительно вмешалась Россия, имея свои виды на этот регион, обосновывавшиеся не менее, а иногда и более убедительными доводами, чем те, что предъявлялись Стамбулом и Тегераном. Впрочем, в большой политике не очень принято оправдываться перед своими соперниками за игру против них по правилам этой самой большой политики.

К концу первой трети XIX века трудная геополитическая партия была выиграна Россией. Выиграна честно и справедливо. Вовсе не потому, что победителей не судят, а потому, что их судят по законам жанра, по законам времени, с учетом всех необратимых обстоятельств, сработавших объективно или искусно использованных людьми.

Во второй половине XIX-XX веках на Кавказе, ставшем частью имперской системы - сначала Российской, затем Советской, -- произошла, можно сказать, цивилизационная революция. Она была уникальна своими темпами и своей всеохватностью. За беспрецедентно короткий, по меркам Истории, срок народы региона вырвались из оков глубоко традиционалистского, эволюционно-неподвижного экономического, политического, духовного быта, прошли через несколько стадий модернизации, со всеми ее плюсами и минусами, чтобы внести, вместе с другими народами сверхдержавы по имени СССР, заметный вклад в мировой прогресс.

Сегодня никто из представителей закавказских правящих элит не вспоминает о том, благодаря чему их государства вообще появились на свет, какое и кем созданное историческое наследство позволяет им существовать в качестве независимых и относительно благополучных субъектов международной политики. Да что там Закавказье. На Северном Кавказе, входящем в состав Российской Федерации на правах привилегированного региона - правах, умело эксплуатируемых местными властями, ситуация приближается к сюрреалистической. По крайней мере - в том, что касается чувства элементарного уважения к стране, где ты живешь, чем бы она ни хворала сейчас. К ее истории, культуре, судьбе. Будучи плоть от плоти произведением этой истории и культуры, многие северокавказские интеллектуалы либо ищут "свое", непременно великое, прошлое в беспросветной темени веков, либо конструируют его как непреходящую антитезу всему русско-российскому, советскому, имперскому, где не было ничего, кроме агрессии и насилия над малыми народами.

Это долгий и тяжелый разговор. Вести его, поэтому, нужно трезво, спокойно, ответственно. Особенно если он прямо проецируется на реальную политику, в которой неосторожные слова стоят дорого. Для народов, прежде всего. Им сегодня жизненно необходимы не философские объяснения (плавно переходящие в оправдания) конфликтов между цивилизациями, а совершенно скучные для современных гуманитарных наук вещи - мир и согласие. Многие утверждают, что это - неестественное состояние в отношениях между человеческими сообществами. Думая так, мы добровольно отказываемся от практической проверки данного постулата в условиях современного миропорядка, точнее - миробеспорядка. То, что в прошлом являлось правилом, не обязательно останется таковым в настоящем и, тем более, в будущем. Кроме того, на тот случай, если действительно существует закон овеществления мыслей, стоило бы призадуматься над масштабами вреда, который может принести "честное" стремление ученых открыть человеку "правду" внушением, что он - первородно существо агрессивное, животноподобное, и, тем самым, фактически дать ему пожизненное отпущение грехов за поведение в соответствии со своей сутью.

Даже допуская определенную долю "противоестественности" в таких понятиях, как "мир" и "согласие" между людьми, мы вовсе не должны обрекать себя на пессимистические перспективы и на пассивное ожидание худшего. Не лучше ли внимательно изучать эту "аномалию" для использования ее в прагматических, спасительных целях?

Кавказ - легко воспламеняемое средоточие проклятых вопросов нашего времени. России никогда не будет безразлично, что происходит в его южной части, не говоря уже о северной. Но и Кавказу никогда не будет безразлично, что происходит в России и с Россией. Потому, что они - в одном "железнодорожном составе Истории", который движется вперед без остановок. Отцеплять от этого состава нечего и некуда. Поэкспериментировать в духе 1990-х годов, в принципе, можно. Вот только зачем, заранее зная цену и результат?

Перед Россией встает уже не проблема "сосредоточения", а проблема приведения себя в элементарный порядок. В самом факте его отсутствия в первой по величине стране мира сокрыт разрушительный потенциал невиданной силы. Есть подозрение, что в постсоветское двадцатилетие, каким мы его видели, израсходована лишь незначительная часть этого потенциала. Если наше желание полюбопытствовать о том, сколько еще неприятностей осталось в "ящике Пандоры", не исчезнет, то оно непременно будет удовлетворено, но, боюсь, уже по другой цене.

Реалии нынешней жизни возвращают политических экспертов к злободневной для 1990-х годов теме сохранения целостности России. Или, по крайней мере, - к вопросу: на самом ли деле это так актуально? Ответим без паники и благодушия - вполне актуально, как все вокруг: управляемые революции и неуправляемый капитализм, упразднение несостоятельных государств и раздел состоятельных, новая Великая депрессия без "нового курса" и новых Рузвельтов, астероидная опасность и "скрип Земли", и т.д. 1991 год и все за ним последовавшее отучили мир удивляться чему-либо. С одной стороны, это вроде бы неплохо: в массах воспитывается всеобщая готовность к любым сюрпризам. С другой стороны, привычка к фаталистическому примирению с действительностью хороша до тех пор, пока она не надоест обществу. И тогда расставание с ней придется оплачивать всем нам по накопительному тарифу, который будет вычислен самой жизнью в соответствии с продолжительностью периода вызревания народного недовольства и со степенью бескомпромиссности этого чувства.

Один из источников опасных настроений в массах - обстановка на Северном Кавказе и дефицит реальных результатов высокозатратной политики Москвы даже в решении задачи сохранения статус-кво, не говоря уже о позитивной динамике. Сегодня нельзя упрекнуть Кремль (как это можно было сделать в начале 1990-х) в отсутствии субъективно-искреннего стремления разрядить напряжение. Беда в том, что ни кремлевская власть, ни кто другой не знают, как навести порядок в отдельно взятой части беспорядочного государства. Да и не могут знать, ибо такого рецепта не существует в природе.

Пока Северный Кавказ хотя бы номинально остается в составе Российской Федерации, все ее болезни будут находить в нем свое продолжение в "классических" или злокачественно-мутированных формах. Стоит этому региону (не дай Бог!) отделиться, и тогда общероссийские недуги сольются там в гремучую смесь с сугубо местными проблемами, как случилось в Закавказье (и Центральной Азии). Только на Северном Кавказе "самоопределение" будет происходить по куда более жестокому сценарию. Безграничные в своем цинизме и ограниченные во всем остальном политики когда-то всерьез помышляли о том, чтобы обменять независимость северокавказских республик на покой и благополучие внутри освободившейся от "нерусского" балласта России. По поводу такого варианта "выхода из положения" можно, с минимальным риском ошибиться, сказать: это есть самый надежный способ навсегда лишить Россию как покоя, так и благополучия. Вольно или невольно поджигая соседский дом, поджигаешь себя. Когда сломана старая система огнетушения, а новой нет, играть со спичками - самоубийство.

Проблема подведения итогов, о сложности которой мы говорили, ничто в сравнении с проблемой предсказания Будущего. Несть числа экспертам, на себе испытавшим неблагодарность этого занятия применительно к северокавказским ребусам. Среди наиболее осторожных прогнозистов принято говорить: "все будет зависеть от...". К сожалению или к счастью, никому не дано предугадать, от каких именно факторов, а, скорее, от какой, по степени замысловатости, их комбинации, "будет зависеть все". Лучшие образцы прогностического жанра - продукты изощренных игр разума, в которых есть свои эзотерические правила, своя эстетика, свои шедевры, но нет проку для людей.

Имеются, правда, редчайшие исключения, демонстрирующие, каким образом можно с помощью высокого профессионализма, строгой самодисциплины в технологии научного исследования и дара предвидения (понятия весьма условного) продлить жизнь "скоропортящейся" аналитической продукции, сделать ее общественно полезной. Впрочем, от верных прогнозов нет толку так же, как от неверных - вреда, ибо высокая власть никого не слушает, кроме себя или своей экспертной рати, что одно и то же. Мнением "рядовых специалистов", работающих внизу, "на земле", не с виртуальным, а с живым материалом, обычно (хотя вовсе не обязательно) начинают интересоваться тогда, когда бывает уже слишком поздно.

Существует проверенный трагическим опытом истории метод общения с реальностью - голову в песок (или в гущу преданных однопартийцев) и никаких проблем. Там легко спрятаться от тектонического гула, производимого народом, обращающим не к Власти, а к себе (а это посерьезнее) вопрос: "что делать?". Какой ответ на него обычно находят "низы, которые уже не могут...", - известно не только по историческим учебникам.

В глубинной сути этого "русского" вопроса северокавказская составляющая мизерна. И это, по большому счету, чувствуют даже те, кто на дух не переносит "кавказосодержащие" элементы. Уже не плохо, что в обществе все больше согласия в понимании безальтернативности курса на осуществление "Проекта Россия", в рамках которого ей, России, во многом придется вернуться к самой себе, к ненавистному кое для кого понятию "истоки".

Здесь нет места обсуждать отдельную, головоломную тему о том, каким именно должен быть этот Проект и нужен ли он нынешней правящей элите страны. Заметим лишь, что в нем, как нам кажется, не обойтись без некой фундаментальной, если угодно, космогонической идеи - наполнить наше безудержное, бездумное, безумное движение в никуда смыслом, целью, духом. Сделать это невозможно, не поставив в центр мироздания человека, когда-то считавшегося мерилом всех вещей.

Одна незадача: на обдумывание всей этой "экзистенциальной зауми" просто нет времени, ибо оно сейчас - деньги. Вот так, буднично и вроде бы незаметно, происходит процесс сползания феномена дегуманизации, обитавшего, как полагал один философ, в высоких эстетских сферах, вниз по лестнице, ведущей вниз, то есть в массы. Их восстание "в современной жизни, грандиозной, избыточной, превосходящей любую исторически известную", произойдет, скорее всего, не в тех формах, что описал Ортега-и-Гассет. Но от этого вряд ли кому-то станет легче.

Владимир Дегоев - профессор МГИМО МИД России