Таджикистан, 14 сентября, 2015, 14:20 — ИА Регнум.

tajgenconsul-eka.ru
Природа Таджикистана.

Пока СМИ фиксируют новый виток развития событий в Таджикистане, отмеченный опровергнутой новостью о ликвидации «мятежного генерала» Назарзоды, эксперты изучают контекст событий. Рустам Бурнашев считает, что Таджикистан к текущему положению дел привели структурные проблемы, связанные со слабой государственностью. Дальнейший ход событий, по мнению эксперта, определит настрой как самого президента Таджикистана, так и оппозиции — как далеко готова зайти каждая из сторон. О том, стоит ли ждать террористического отклика в регионе, о том, каков конфликтный и миротворческий потенциал в странах постсоветского пространства, о том, ведется ли большая игра в Центральной Азии, рассказал корреспонденту ИА REGNUM профессор Казахстанско-немецкого университета Рустам Бурнашев.

ИА REGNUM: Рустам Ренатович, давайте начнем с последних новостей. Вы ожидали такого исхода?

Если анализировать события в Таджикистане в 2000-е и 2010-е годы, можно было ожидать, что действия лиц, связанных с генералом Абдухалимом Назарзодой, будут нейтрализованы. Вместе с тем, я не стал бы говорить, что события, апогеем которых на настоящий момент стали акции генерала Абдухалима Назарзоды и связанных с ним людей, завершены. Даже если гибель Назарзоды будет подтверждена, это не означает, что конфликт во всей его глубине будет исчерпан. Более того, я считаю, что физическое устранение лиц, перешедших на уровень открытого противостояния, решает только тактические вопросы. Стратегические же проблемы при этом еще более обостряются.

ИА REGNUM: Вы наверняка видели версии про торговлю оружием и наркотики. Что думаете?

Я не стал бы утверждать, что акции режима, выступления оппозиции, торговля оружием и торговля наркотиками — процессы, которые между собой не связаны и тем более, исключают друг друга. На практике это — комплексный процесс, в котором указанные пункты выступают как связанные между собой элементы.

ИА REGNUM: Есть расхожее выражение «нет человека, нет проблемы» — оно работает в этом случае? Куда денутся сторонники Назарзоды? Наверное, сложно ожидать, что на этом все кончится.

Совершенно с Вами согласен. Более того, мне кажется, именно тут кроется фундаментальная проблема режима в Таджикистане. Работа с оппозицией на персонифицированном уровне оправдана и эффективна тогда, когда оппозиция имеет лидеров и эти лидеры имеют пространство для выражения своих идей. Ликвидация лидеров, выталкивание оппозиции в недискурсивное поле, приводит к тому, что оппозиция обезличивается, превращается в сетевую структуру, противостоять которой режимам определенного типа крайне сложно, как показали массовые выступления середины 2000-х и начала 2010 годов.

ИА REGNUM: Какое в целом значение имеют события в Таджикистане для страны и для региона?

По моему мнению, на настоящий момент адекватно оценить значимость того, что происходит в Таджикистане, начиная с 4 сентября, практически невозможно. Процесс еще не завершен и многомерен.

С одной стороны, события весьма симптоматичны и отражают те общие структурные характеристики государственности стран Центральной Азии, о которых я неоднократно говорил. А именно — их слабость, которая выражается в целом ряде характеристик, основными из которых являются фрагментированность соответствующих социумов и их интересов, отсутствие в них восприятия государства и гражданственности как доминирующих ценностей, а также дистанцированность правящих элит (режимов) от населения. Как симптом эти события говорят о значительной глубине проблем слабых государств Центральной Азии.

С другой стороны, на настоящий момент сложно говорить о запасе прочности режима в Таджикистане. Аналогичные события, которые происходили в этой стране на протяжении почти всех 2000-х и 2010-х годов, с той или иной степенью успешности режиму удавалось нейтрализовать. Примерами могут быть ликвидация группы Мулло Абдулло в 2011 году или спецоперация в Горно-Бадахшанской автономной области в 2012 году после убийства генерала Абдулло Назарова. Поэтому новость о нейтрализации Назарзоды не стала большой неожиданностью, хотя мы еще не знаем, так ли это на самом деле.

Несколько проще для оценки выдавливание Партии исламского возрождения Таджикистана из публичной политики. Эти действия официального Душанбе однозначно будут вести к усилению фрагментации общества и, главное, к переходу значительной части организованной оппозиции к противостоянию с режимом Эмомали Рахмона в поле, не регулируемом официальными органами.

Региональное влияние этого зависит от того, насколько глубоки имеющиеся противоречия и насколько далеко готов идти как режим Рахмона, так и оппозиционные ему силы.

ИА REGNUM: Вот теперь Рахмон вроде показал, как далеко готов идти…

Я не думаю, что на данном этапе мы можем уверенно сказать, что ситуация изменилась. Повторюсь, Назарзода — это только отдельно взятая персона, акции которой отражают глубину кризиса, с которым сталкивается Таджикистан. Физическое устранение этой персоны не решает глубинных проблем, а, возможно, обостряет их.

ИА REGNUM: Что это значит для стран-гарантов Московских соглашений 1997 года, ставших основой для прекращения гражданской войны и давшей затем «межтаджикский диалог» и 30-процентную квоту оппозиции в парламенте Таджикистана?

Как показали уже упомянутые мной события 2000-х и 2010 годов, а также общая линия режима Эмомали Рахмона на постепенную централизацию власти и ее концентрацию в руках близких к Рахмону людей, страны-гаранты не рассматривают такую политику как какое-либо руководство для публичных заявлений и, тем более, действий. Вполне возможно, что на уровне выработки политических решений в данных странах и фиксируется та или иная обеспокоенность, но на уровне принятия решений и их реализации каких-либо проявлений этой обеспокоенности практически не видно.

Видимо не только в таджикском обществе, но и на международной арене значимой остается отсылка к гражданской войне 1992−1997 годов и постулирование идеи неприемлемости ее повторения. В значительной степени именно через эту идеологему в Таджикистане обосновывается вопрос устойчивости государства, которое, по сути, отождествляется с режимом Эмомали Рахмона.

ИА REGNUM: Возможно ли так или иначе возвращение гражданской войны?

Все зависит от того, насколько значима для поколения таджикистанцев, не участвовавших напрямую в гражданской войне, указанная мною идеологема. Опыт событий в Киргизии в 2010 году и на Украине в 2014—2015 годах показывает, что конфликтный потенциал в странах постсоветского пространства достаточно высок.

ИА REGNUM: Всегда говорили о поясе нестабильности для Китая. Но он вполне и российский, особенно с учетом Украины. Россия в лице Путина обещала поддержку Рахмону, но возможны ли стратегические общие действия стран региона для обеспечения коллективной безопасности?

Я не вполне понимаю, что имеется в данном случае в виду под «поясом нестабильности» для Китая и России. Без каких-либо уточнений и прояснений в реалистском формате (в терминах Realpolitik), эти конструкты остаются исключительно идеологическими и не предполагающими каких-либо реальных акций. Это хорошо видно при анализе «политики» России в Центральной Азии на протяжении практически всего периода после распада Советского Союза.

Относительно вопроса о возможности «общих действий стран региона для обеспечения коллективной безопасности» могу с достаточно высокой степенью уверенности сказать, что, если такие действия и возможны, они будут носить локальный (точечный) и временный характер. Это обусловлено целым комплексом факторов. Начиная с того, что, собственно, Центральная Азия как регион не сложилась и уровень взаимодействия межу соответствующими странами крайне низкий, заканчивая тем, что большинство вызовов безопасности странам Центральной Азии носит внутренний характер. Соответственно, их разрешение предполагает вмешательство во внутренние дела одних стран Центральной Азии со стороны других стран, что на настоящий момент не приемлемо ни для первых, ни для вторых. Это очень хорошо продемонстрировали события на юге Киргизии в 2010 году. Даже Узбекистан, который имел серьезные основания вмешаться в конфликт, ограничился рядом политических заявлений и временным приемом беженцев.

ИА REGNUM: Возможно ли эффективно задействовать ОДКБ для урегулирования ситуации, если возникнет необходимость?

На настоящий момент я не вижу такой возможности. Не думаю, что страны-члены ОДКБ, возможно — за исключением России, готовы участвовать в силовом разрешении ситуации в Таджикистане, как, впрочем, и в любой другой стране. Более того, очевидно, что события 2014 года вокруг Украины и изменение экономической ситуации практически во всех странах-участницах ОДКБ существенно ограничивают как политические, так и экономические основания для активности этой организации. С другой стороны, как я уже отмечал, есть большие сомнения, что на данном этапе развития конфликта Эмомали Рахмон готов обращаться за помощью к внешним силам для разрешения внутренних противоречий.

ИА REGNUM: Будут ли спокойно смотреть экстремистские группировки в том же Узбекистане и Афганистане на борьбу с ПИВТ?

Как показывает анализ активности «экстремистских группировок» в период после событий 11 сентября 2001 года, миф о некоем «террористическом интернационале» так и остался мифом. Предполагать, что те или иные группировки каким-то образом между собой связаны и готовы поддерживать друг друга — очень серьезное допущение, не получающее, как правило, эмпирического подтверждения. Безусловно, мы можем фиксировать те или иные тактические союзы (например — сотрудничество сил Исламского движения Узбекистана с силами движения «Талибан» в начале 2000-х годов), но о стратегическом партнерстве здесь речи не идет.

Нельзя забывать и того, что современный «терроризм» — не столько политическое, сколько коммерческое предприятие. Поэтому, скорее всего, можно ожидать, что соответствующие группы могут начать использовать ситуацию в Таджикистане для идеологического обеспечения своей активности с целью получения дополнительных ресурсов: как людских, так и финансовых.

ИА REGNUM: Китаевед Адиль Каукенов недавно писал, что внимание РФ настолько приковано к Европе, что на Азию время и силы выделяются по остаточному принципу. Он писал о Китае, но не так ли это и для ЦА? Несмотря на создание и расширение ЕАЭС. Способны ли российские элиты ориентироваться на ЦА в частности и на восток в целом так же серьезно, как на запад и Европу?

Я не специалист по российским элитам и мне сложно оценить, на что они способны. Однако, как показывает предшествующий опыт и как я уже отмечал, политика России в Центральной Азии не носит реалистского характера, она представляет собой скорее некий конгломерат мало связанных между собой идеологем. И я пока не вижу, как эта ситуация может измениться.

ИА REGNUM: Отношение к ДАИШ разное, но нельзя игнорировать, как часто звучит название этой группировки в привязке к странам. Присутствует ли ДАИШ в регионе так, как о том складывается (складывают) впечатление?

ДАИШ присутствует в странах Центральной Азии так же, как здесь присутствовало движение «Талибан» в конце 1990-х — начале 2000-х, а затем — Аль-Каида. Это исключительно идеологическое присутствие. Причем ДАИШ выступает здесь не субъектом идеологии, и даже не ее объектом, а только инструментом, неким брендом. Субъектами этого присутствия являются правительства некоторых государств Центральной Азии и внерегиональных государств, а также некоторые экстремистски настроенные группы в странах Центральной Азии, или использующие отсылку к этим странам (как, например, нынешнее Исламское движение Узбекистана, которое уже практически никак с Узбекистаном не связано). Эти субъекты используют бренд «ИГ» для мобилизации населения и расширения своей ресурсной базы. Конечно, такая «раскрутка» бренда способствует и тому, что ряд радикально настроенных лиц стремится примкнуть собственно к ДАИШ. Но, повторюсь, само ИГ в Центральной Азии не присутствует — на настоящий момент никакой доказательной базы в поддержку тезиса о физическом, а не идеологическом присутствии ДАИШ в странах Центральной Азии не обнародовано.

ИА REGNUM: Развивая мысль про ПИВТ и пояс нестабильности. Довольно привычный шаблон видеть ЦА как площадку интересов России, Китая и коллективного Запада, где последним, в числе одного из вариантов, может создаваться зона управляемого хаоса для ослабления двух других акторов. Такие всемогущие американцы, которые режиссируют, управляют, получают выгоды. Но вот тот же Сергей Караганов полагает, что американцы делают «феерические ошибки» во внешней политике, что они потеряли стратегические ориентиры. Да и ЦА это, скажем, не АТР. Вот эта вся моя вводная сводится к вопросу — насколько этот привычный шаблон соответствует реальности?

Я неоднократно отмечал, что, по моему мнению, Центральная Азия является периферией современной системы международных отношений. Теоретически, периферия международных отношений может рассматриваться в нескольких аспектах: с точки зрения развития международного сотрудничества; как объект доминирования; как зона делимитации и, одновременно, оказания влияния на соседние регионы или страны. Однако Центральная Азия в большей степени выступает как некая зона безразличия. Да, безусловно, есть риторика, которая в те или иные моменты акцентирует важность стран Центральной Азии, как это, например, было в ходе военной операции Антитеррористической коалиции в Афганистане. Тем не менее, долгосрочного фокусирования на Центральной Азии у стран, относимых к так называемым великим державам, нет. Уже в 2000-е годы стало достаточно очевидно, что «новой Большой игры» в том формате, как ее описывали в 1990-е годы, здесь не сложилось.

ИА REGNUM: Если наша региональная действительность результат не только и не столько внешнего воздействия, сколько выражение внутренних проблем, то какие выводы следует сделать другим странам региона, глядя на события в Таджикистане, Узбекистане, Киргизии?

Вопрос очень интересно сформулирован, так как при традиционном понимании Центральной Азии, получается, что выводы нужно делать Туркменистану и Казахстану.

Если же все-таки говорить не о каких-то ситуативных моментах, а затрагивать системные, структурные процессы, то основанием для выводов могут рассматриваться все страны Центральной Азии — в каждой из них происходят процессы, которые могут быть приняты к сведению другими государствами. Я не возьму на себя ответственность детализировать эту часть нашей беседы — в каждой из стран Центральной Азии есть свои аналитические и исследовательские структуры, которые обеспечивают процесс выработки и, возможно, принятия решений руководством страны. Позволю себе отметить только одну позицию — наиболее перспективным в настоящее время мне представляется анализ стран Центральной Азии с точки зрения силы или слабости их государственности. При этом на исследовательском уровне эффективно было бы отказаться от идеологических конструктов, мешающих объективно анализировать эти страны.

ИА REGNUM: Есть мнение, что ДАИШ «приплетают» к региону, чтобы бороться с распространением исламистских идей. Спрошу у вас уже не только как эксперта по региональной безопасности, но как у философа — имеет ли смысл борьба с исламом вообще и политическим исламом в частности? Так ли несовместимы демократия и ислам, раз в Таджикистане все же появились «демоисламисты», хотя там это случилось просто за счет слияния двух партий, оттесненных от власти.

Я не вижу никакой проблемы в распространении какой-бы то ни было религиозной идеологии, более того — даже в исламизме. Но с некоторыми оговорками. Прежде всего — необходимо понимание на всех уровнях, что религия — всего лишь одна из форм человеческой деятельности. Нельзя представлять религию вообще как некое безусловное благо: это не единственная кладезь морали и ценностей. Позволю себе такой пример и оценку: не кажется ли вам комичным освящение космонавтов и космического корабля перед полетом? Но религия — и не безусловное зло. Проблемы возникают не от религии вообще, не от ислама и даже не от исламизма. Проблемы — в том социуме и политической системе, в которых религиозные концепции начинают абсолютизироваться как в положительных оценках, так и в оценках отрицательных.

Если мы обратимся к Таджикистану как примеру, то мы можем видеть, что сейчас эта страна с точки зрения политизации ислама, с выдавливанием ПИВТ из публичной политики, начинает двигаться в направлении сокращения личного и социального пространства, а также поля открытой политики. Такой вектор развития приводит к тому, что силы, альтернативные доминирующим, теряют «право голоса». Существует несколько вариантов ответа на потерю права говорить и ни один из них не несет ничего хорошего в среднесрочной перспективе правящему режиму. Такими ответами могут быть формирование нетрадиционных коммуникационных каналов, построенных по сетевому принципу. Примером этого могут быть религиозные ячейки, типичные для «Хизб ут-Тахрир» или сетевые связи, которые использовались исламистскими и другими группами в хода событий «Арабской весны». Другой вариант ответа — «выход на улицу», организация так называемых «недискурсивных акций», в том числе — террористического характера.

ИА REGNUM: Последний вопрос. Как думаете, насколько страны региона понятны и предсказуемы друг для друга?

Это практически невозможно измерить. Но очевидно, что низкая степень взаимодействия между странами на «базовом» уровне (информационный обмен, контакты между населением, исследователями, учеными и прочее) снижает степень прозрачности и понятности стран друг для друга.