* * *

В.Н. Замулин. Курская битва. Сражение, изменившее ход истории. М.: Вече, 2017. 496 с

В. Н. Замулин. Курская битва. Сражение, изменившее ход истории. М.: Вече, 2017. 496 с.

Курская битва, определившая ход летне-осенней кампании 1943 года, по сей день остается одной из тех страниц Великой Отечественной войны, что вызывают наибольший интерес среди историков. Хотя в общем ее предпосылки и ход изучены, по сей день в новых вводимых в оборот источниках обнаруживаются сведения, приводящие к корректировке оценок. И по сей день ведутся оживленные дискуссии по ряду аспектов Курской битвы, и хватает исследователей, которые с той или иной степенью обоснованности предлагают новые взгляды на эти аспекты.

В работе «Курская битва. Сражение, изменившее ход истории» Валерий Замулин, один из наиболее известных российских исследователей главного сражения лета 1943 года, рассматривает именно ряд отдельных вопросов, существующих ныне в историографии.

По сути, данная книга Замулина представляет собой сборник статей, открываемый обзором историографии о Курской битве. В нем автор обращает внимание на основную проблему советской исторической науки, а именно партийный диктат, особенно именно над «гражданской» наукой, поскольку исследования военных носили во многом прикладной характер, на них учили офицеров, и там ударяться в чрезмерную лакировку и сглаживание событий чревато. И в общем с мнением о пагубности этого диктата, приведшего в 1970—1980-е годы, по меткой характеристике автора, к закостенению общественных наук, трудно не согласиться.

Но все же ряд положений Замулина вызывает определенные сомнения. Например, утверждение, что ограничение Сталиным после войны издания мемуаров и исследований по истории войны для широкой аудитории объяснялось стремлением вождя поскорее стереть из общественной памяти свои ошибки 1941−1945 годов. Здесь можно возразить, что в таких случаях обычно поступают наоборот, всячески способствуют созданию такой картины событий, которая представит заинтересованных лиц в нужном свете и эти самые ошибки затушует. Вспомним хотя бы Наполеона, который почти сразу после Ватерлоо принялся диктовать Эммануэлю де Лас Казу записки, которые вошли в историю как «Мемориал Святой Елены» и легли в основание «золотой легенды» о французском узурпаторе. Да и мемуары тех же высокопоставленных участников Второй мировой войны с любой из сторон не будем забывать.

Также спорной представляется и трактовка хрущевской «оттепели» как положительного для советской историографии Великой Отечественной войны периода. Да, проблемам, просчетам и упущениям военных лет стали уделять больше внимания, но вот анализ причин чаще подменялся заклинаниями против культа личности Сталина — столь же назойливыми и неубедительными, как и предыдущие осанны «непогрешимому отцу народов». Тем более Замулин пишет и о такой характерной черте советской историографии в хрущевский период, как раздувание военных заслуг «дорогого Никиты Сергеевича».

Относительно же изучения Великой Отечественной войны вообще и Курской битвы в частности в постсоветский период Замулин прежде всего обращает внимание на упрощение доступа к архивным документам, поиск исследователями новых методов и подходов, плюрализм мнений благодаря исчезновению партийной и государственной цензуры. Но одновременно автор также отмечает, в частности, возникшую в отечественной исторической науке кадровую проблему — а именно постепенный отход от дел историков старой закалки, тогда как учить молодую смену оказывалось почти некому. Да и с пополнением этой смены возникли немалые трудности, в чем немалую роль сыграло выливание на отечественную историю потоков грязи в перестроечный период и после него. В результате, как констатирует Замулин, изучение Великой Отечественной войны на долгие годы оказалось отдано «на откуп дилетантам, идеологическим флюгерам и коммерсантам». Мы же от себя добавим, что как раз в 1990-е и начале 2000-х годов наиболее порезвились на ниве отечественной истории борисы соколовы, гавриилы поповы, николаи сванидзе, леониды млечины, викторы правдюки — и на разбирательство с их фантазиями историкам пришлось потратить едва ли меньше сил, чем с мифологией советского официоза.

Также Замулин, затрагивая современные попытки мифологизации военной истории, особо отмечает усилия на этом поприще со стороны региональных историков и в качестве примера приводит работы Егора Щекотихина. Щекотихин стремится представить все боевые действия на Орловщине в 1941—1943 годах как некую единую двухлетнюю «Орловскую битву», разрешившуюся в итоге операцией «Кутузов», которая, как доказывает Щекотихин, и была кульминацией Великой Отечественной войны. И увы, такие попытки представления того или иного региона ареной кульминационных событий войны действительно стали не редкостью — схожий ажиотаж можно было наблюдать вокруг истории боевых действий под Ржевом. Хотя стоит все же отметить, что начало 12 июля советского наступления на Орловский выступ действительно способствовало сворачиванию противником операции «Цитадель»

Переходя от обзора историографии к вопросам истории, Замулин уделяет значительное внимание событиям, в результате которых сформировался южный фас Курского выступа: Воронежско-Касторненской операции и последующим боевым действиям вокруг Харькова.

Относительно Воронежско-Касторненской операции при поверхностном ознакомлении с ее ходом может сложиться впечатление о ее легкости. Но автор достаточно убедительно показывает неверность такого впечатления, отмечая те трудности, с которыми советские войска столкнулись при подготовке и проведении этого наступления.

Во-первых, Ставка в расчете на подавленность противника после поражений под Сталинградом и на Дону поставила очень короткие (менее недели) сроки подготовки операции и не выделила резервов, так что командованию Воронежского и Брянского фронтов пришлось собирать ударные группировки посредством перераспределения имевшихся сил, причем перераспределять приходилось в тяжелых зимних условиях. Кроме того, идея воспользоваться охватывающим положением для разгрома германо-венгерской группировки под Воронежем напрашивалась, а потому не могла быть внезапной для противника.

Уже в ходе операции наложились и проблемы с управлением войсками, причем не только на остававшемся узким местом для Красной Армии тактическом уровне, но и выше. Так, в первые дни наступления на действиях 60-й армии сказалась неопытность командовавшего ею генерала Ивана Черняховского, для которого это было первое крупное сражение в его роли командарма. Как отмечал в мемуарах маршал Василевский, молодой командарм-60 «подрастерялся», хотя вообще был на хорошем счету и позднее, освоившись на новом месте, оправдал оказанное ему доверие.

Впрочем, хотя сходу прорвать вражескую оборону не вышло, позднее противник допустил грубую ошибку, промедлив с решением об отходе из намечавшегося котла, а потому при всех пробуксовках советские войска замкнули окружение. Но вот уничтожить окруженных к началу февраля не получилось. Замулин объясняет это прежде всего тем, что Ставка прежде всего стремилась к дальнейшему продвижению на запад даже в ущерб плотности окружения. Здесь оговоримся, что вообще у такой стратегии есть резон — ведь чем дальше отодвигается внешний фронт окружения от внутреннего, тем меньше вероятность деблокирования котла, поскольку даже если деблокирующие силы смогут прорвать внешний фронт, а деблокируемые — внутренний, им еще придется преодолеть разделяющее их расстояние. Но в данной конкретной ситуации доводы автора книги более чем резонны — в самом деле, силы Воронежского и Брянского фронтов даже в начале операции были далеки от избыточных, а уж после тяжелых наступательных боев их распылять вовсе не следовало, и перемалывание окруженных сил врага представляется более приоритетной задачей.

В книге указываются не только просчеты Ставки, но и явная недооценка окруженных сил противника со стороны командования Воронежским фронтом, что тоже способствовало затягиванию боев по ликвидации котла и последующему прорыву из него части вражеских сил.

Впрочем, при всех её недостатках Воронежско-Касторненская операция стала еще одним тяжелым ударом по вражеским силам на юге советско-германского фронта. И тем не менее, вскоре начатое от берегов Дона советское наступление было остановлено, и прежде всего германским контрударом под Харьковом в феврале-марте 1943 года.

Замулин не описывает весь ход Третьего Харьковского сражения, а сосредотачивается лишь на его заключительном этапе, наименее рассмотренном в историографии. И он показывает, что успешно развивавшийся контрудар Манштейна остановился под Белгородом не сам по себе, а был остановлен усилиями Красной Армии. В ответ на созданный действиями противника кризис Ставка усилила Воронежский фронт, прежде всего послав ему на помощь три танковых корпуса, которые и сыграли основную роль в стабилизации положения, понеся при этом тяжелейшие потери. Не только из-за появления у противника в значительных количествах «тигров» и объективной необходимости вступать в бой по частям, но и из-за того, что командующие армиями, получившими танковые корпуса, не показали должного умения организовывать действия танковых соединений. Ошибки их, в общем, были типичными — распыление сил корпусов, постановка несоразмерных их возможностям задач, использование танков для непосредственной поддержки пехоты и так далее.

Переходя к истории подготовки Курской битвы, Замулин прежде всего разбирает весьма распространенное на западе мнение, что главной причиной провала операции «Цитадель» стало ее позднее проведение. Этот тезис, как и многие другие в западной историографии, впервые был высказан немецкими мемуаристами, и, конечно, эти самые мемуаристы заверяли, что думали так изначально.

Для проверки состоятельности этого тезиса Замулин обращается к данным о состоянии советских и германских войск в районе Курска в начале мая и начале июня 1943 года по сравнению с ситуацией на начало июля. И эти данные показывают, что советское командование, определив намерения противника в отношении Курского выступа и приняв решение о переходе к стратегической обороне еще 12 апреля 1943, всего за месяц довело численность Центрального и Воронежского фронтов в живой силе и артиллерии до 80% от уровня начала июля. Бронетехники же эти фронты в начале мая имели лишь 40% и 72% от июльского уровня, однако и у противника дела обстояли отнюдь не лучше.

Что же касается созданного в основании Курского выступа Степного военного округа, то данных о его состоянии к началу мая Замулину обнаружить не удалось, но уже в начале июня он был почти полностью укомплектован живой силой и артиллерией и на три четверти бронетехникой. А если учесть, что, как верно отмечает автор, обеспечение резервов Ставки (а Степной военный округ именно к ним относился) обычно было в приоритете, то едва ли в мае дело обстояло радикально хуже.

Также уже к маю были выполнены основные фортификационные работы, как минимум, в первой полосе обороны.

Таким образом, объяснение провала «Цитадели» ее поздним проведением в свете приведенных Замулиным данных смотрится неубедительно. Скорее можно говорить о том, что советское командование в целом интенсивнее наращивало силы для Курской битвы. Причем как раз в июне противник предпринял особо энергичные подготовительные меры (например, отправка 200 пантер на усиление мотодивизии «Великая Германия»), без которых перспективы «Цитадели» представляются еще более сомнительными.

Еще один вопрос, который рассматривается в книге — это планирование обороны командованием Воронежского фронта. На южном фасе Курского выступа события развернулись гораздо более напряженно и драматично для нас, чем на северном. И после войны закономерно появилось простое объяснение, сводящееся к тому, что командование Центрального фронта лучше подготовилось. И эту версию ожидаемо поддерживал бывший командующий Центральным фронтом маршал Рокоссовский.

Замулин в связи с этим прежде всего напоминает, что в полосе Воронежского фронта противник мог использовать для нанесения удара участки общей шириной в 164 километра, тогда как в полосе Центрального фронта ширина таких участков составляла лишь 95 километров. К тому же Воронежский фронт уступал в силах Центральному.

Соответственно, перед командующим Воронежским фронтом генералом Николаем Ватутиным изначально стояла более сложная задача — он просто не мог обеспечить высокую тактическую плотность на всех угрожаемых направлениях и стремился компенсировать это большой глубиной обороны.

При этом Ватутин не просто весьма точно предположил направления главного и вспомогательного ударов противостоящей ему вражеской группировки, но и задумал подтолкнуть противника к сосредоточению усилий на наиболее выгодном для Воронежского фронта направлении. С этой целью он намеренно выстраивал соединения 6-й гвардейской армии на обоянском направлении с меньшей тактической плотностью, чем расположенные на стыках с ней дивизии 40-й и 7-й гвардейской армий, одновременно подготавливая контрудары по флангам противника на этом направлении.

Еще одной задумкой Ватутина стало выстраивание «волнолома» для раскалывания единого фронта наступления противника, для чего создал особо плотную оборону на стыке 6-й и 7-й гвардейских армий под Белгородом, а за этой позицией в слиянии Северского и Липового Донца сосредоточил силы 69-й армии. И в ходе сражения расхождение 4-й танковой армии и армейской группы Кемпфа в разные стороны и обнажение их смежных флангов действительно стало головной болью Манштейна.

Причина, по которой Воронежский фронт получил меньше сил, чем Центральный, тривиальна для оборонительных сражений и состояла в неверном определении Ставкой направления, с которого последует наиболее мощный удар. Обороняющийся вообще почти всегда находится в положении игрока в наперстки, причем число наперстков на столе зачастую намного больше трех. И хотя советское командование выяснило общий замысел противника срезать Курский выступ фланговыми ударами, наиболее мощный удар ожидался с севера, по Центральному фронту.

В следующей главе книги как раз затрагивается состояние наступавшей на Курск с севера 9-й армии. В личном составе и артиллерии она даже незначительно превосходила ударявшие с юга 4-ю танковую армию и группу Кемпфа, но по бронетехнике уступала в 1,5 раза.

Но это общие показатели. А есть еще конкретика — например, состояние частей и соединений. А вот они как раз в 9-й армии, прошедшей в 1942 году тяжелые позиционные сражения на Ржевском выступе, а в марте 1943 отражавшей советское наступление на севском направлении, испытывали большой некомплект, причем прежде всего в боевых частях. Пополнения ситуацию сильно не исправили, тем более что уже стало серьезной проблемой проседание качества пополнения. К началу наступления самая сильная пехотная дивизия 9-й армии, 78-я штурмовая, имела в боевых подразделениях 4,5 тысячи человек, тогда как средняя численность пехотных дивизий германской 4-й танковой армии превышала 6,3 тысячи человек. А ведь гитлеровская 4-я танковая армия еще получила отборные моторизованные дивизии в лице уже упомянутой «Великой Германии» и трех эсэсовских дивизий, каждая из которых по численности тянула на советский стрелковый корпус, а по ударной мощи превосходила его.

Замулин также вскрывает другие любопытные детали подготовки 9-й германской армии к главному сражению летней кампании 1943 года — например, игнорирование ее нужд штабом верховного командования сухопутных войск в апреле, прекратившееся лишь после письма командующего армией генерала Моделя Гитлеру. Впрочем, наладить исправное снабжение 9-й армии орудийными снарядами не помогло даже тормошение фюрера. В общем, глава о 9-й армии неплохо показывает реальность знаменитого немецкого Ordnung'а.

Весьма подробно в книге разбираются планирование и проведение артиллерийской контрподготовки, проведенной Воронежским и Центральным фронтом перед началом германского наступления. Автор показывает, что в общем заметного урона противнику контрподготовка не нанесла, за исключением полосы 7-й гвардейской армии, где советским артиллеристам удалось сорвать переправу через Северский Донец одной из танковых дивизий группы Кемпфа.

Отдельная глава посвящена проблемам в управлении войсками и организации их взаимодействия на Воронежском фронте и в Красной Армии вообще. Замулин высказывает тезис о том, что во многом эти проблемы были обусловлены неоднородностью командного состава. Если командиры армейского и фронтового уровня в целом по способностям и опыту соответствовали занимаемому положению, то вот на более низких ступенях иерархии дело обстояло значительно хуже. В принципе, увязывание действий родов войск в бою вообще представляет непростую задачу и ни в одной армии не проходит без сбоев, но в Красной Армии эти трудности проявлялись особенно часто и остро. Хотя сразу оговоримся, что в общем все же большинство советских командиров при всех недостатках вполне могли выполнять основной круг своих задач.

И это не удивительно. Огромная масса советских командиров и штабистов чересчур стремительно продвинулась по службе. До войны основной причиной стал стремительный рост армии, требовавшей все новых командных кадров, да и репрессии свою лепту внесли. В начале войны срочно потребовалась масса новых соединений, то есть армия еще больше расширилась. Кроме того, добавились ревизии армейской структуры — так, в 1941 году советское руководство по ряду причин почти упразднило корпусное звено, а потом начало вновь его восстанавливать. В 1943 году как раз массово формировались новые корпусные управления в стрелковых войсках, и в эти управления старались отбирать лучше всего показавших себя на дивизионном уровне офицеров. В результате дивизионное звено управления слабело, а корпусному еще предстояло окрепнуть, и процесс этот не мог пройти одномоментно. В общем, эта текучка кадров не могла не создать тех трудностей, о которых в соответствующей главе книги пишет Замулин.

Последние главы книги в той или иной степени касаются человека, командовавшего в Курской битве 5-й гвардейской танковой армией и ставшего основоположником советского мифа о танковом бое под Прохоровкой 12 июля 1943 года — Павла Ротмистрова.

Замулин внес очень большой вклад в восстановление трагической картины неудачного контрудара армии Ротмистрова в тот злосчастный день. В данной книге он сжато излагает ход событий, более подробно разобранный в других его работах. Также автор прослеживает историю возникновения прохоровского мифа, уходящего корнями в 1943 год, хотя, как отмечает сам автор, до смерти Сталина широкого распространения не имевшего.

В одной из последних глав Замулин проводит сравнение военных биографий Ротмистрова и Михаила Катукова — командующего 1-й гвардейской танковой армией, вклад которого в победу в Курской битве оказался затенен прохоровским мифом. И здесь стоит отметить, что автор не пытается свести фигуру Ротмистрова к его недостаткам как человека и как офицера.

В общем данная работа по качеству находится на столь же высоком уровне, что и другие работы Валерия Замулина. Правда, формат сборника статей по отдельным вопросам, пусть и взаимосвязанным, делает крайне желательным для читателя знание контекста, то есть внятного представления хода Курской битвы и ознакомление с вопросами ее историографии. Именно в таком случае достоинства этой книги раскрываются в полной мере.