"Умерших людей не убирали из квартир, и мы боялись выходить из комнаты": Блокада глазами девятилетней девочки
Ленинградская область, 5 мая, 2006, 08:09 — ИА Регнум. 
Ирина Виноградова родилась 10 февраля 1932 года в Петергофе под Ленинградом, потом вместе с мамой Антониной Григорьевной уехала в Таллин, где пошла в первый класс. Когда началась война, ее отец был призван по мобилизации в народное ополчение, а маленькая Ира с мамой эвакуированы - сначала из Таллина в Ленинград, а спустя год, пережив самый страшный год блокады, - в Новосибирск. Как выглядела блокада глазами девятилетней девочки - об этом Ирина Анатольевна рассказала в интервью корреспонденту ИА REGNUM.
ИА REGNUM: Вы помните тот день, когда началась война?
Мы с мамой жили в Таллине, куда ее перевели по службе. Она работала в медико-санитарном отделе штаба флота. А я, девятилетняя, училась в первом классе. Когда началась война, был дивный день. Мирный-мирный. Тихий-тихий. Голубое-голубое небо. А в небе летел и жужжал самолет. Раздражающе как-то. На этом фоне все вдруг стали говорить: "Началась война". Забегали, начали куда-то собираться... И мне стало понятно, что в жизни произошло что-то страшное. То, что перевернет жизнь. Это предчувствие сбылось.
Война перевернула жизнь, изменила судьбу. Я родилась в Петергофе - это изумительно красивое место: дворцы, фонтаны, Ольгин пруд, липовая аллея вокруг него, огромные стрекозы всегда летом летали. Мир. Тишина. Спокойствие. Хорошая налаженная мирная жизнь. У моего отца, он, кстати, сразу ушел в народное ополчение, было шестеро братьев, а у мамы - два брата и три сестры. Представляете, сколько бы у меня было бы дядьев и теток, сестер и братьев? Сколько бы я любви от них получила... А на самом деле никого не оказалось. Кто-то погиб в голод, кто-то на войне, кого-то разбросало. И я очутилась здесь, в Новосибирске, за три с лишним тысячи километров от своей родины.
ИА REGNUM: Во время войны - когда было страшнее всего?
Самое страшное военное впечатление - чисто эмоциональное - связано с дорогой в Петергоф из Таллина. Мы ехали на поезде, из которого никто никуда не выходил. Уже налетали немецкие самолеты, было страшно. Плакали дети, женщины. По приезде в Петергоф мы собрали минимум вещей и сразу же отправились в Ленинград. Немцы наступали очень быстро. И уже в сентябре по основной дороге в город из-под Ленинграда уходили деревни. Понурые люди с узелками - уходили с нажитых мест и гнали коров, овец. А весь скот - выл. И было какое-то ужасное состояние души. И еще, еще дымом пахло. И войной.
ИА REGNUM: Где вы жили в Ленинграде?
В Ленинграде мы жили в чьей-то квартире у Финляндского вокзала - я, мама, сестра мамы - тетя Зина, двое ее детей - Юра и Верочка, и их нянька. В эту же квартиру, в другие комнаты - а она была большая - населили много семей. В нашей комнате стоял шкаф с хорошими книгами и красивыми открытками и репродукциями. Мы втроем, пока мама и тетя были на работе, все это рассматривали, читали. И нам было очень интересно. В тот момент мы чувствовали себя защищенными. Кроме того, нам приносили хлеб, и все время светило солнышко, Ленинград был очень солнечным. Что такое война мы поняли не сразу.
Да и первая бомбежка нас не очень-то испугала. Мы ушли в бомбоубежище, а когда вернулись, то обнаружили выбитое окно, очевидно, взрывной волной, и осколок - на том месте, где спала моя сестра Верочка. Потом мы почему-то перестали ходить в бомбоубежище. И очень быстро наступил голод, стремительно. Тогда-то и нависло над Ленинградом пасмурное небо. Стало холодно, голодно, одиноко, страшно и беззащитно.
ИА REGNUM: Как вы спасались от холода?
Мы втроем лежали в кровати - в шапках-ушанках меховых, в пальто, валенках, а сверху на нас еще набрасывали много-много одеял и уходили на работу. Мама работала в штабе флота и шла от Финляндского вокзала до 16 линии Васильевского острова. Когда я потом училась в университете, я посмотрела по карте расстояние от нашего дома до ее работы и поняла, что сама не смогла бы так далеко ходить. По холоду, мимо трупов, не евши ничего. Мама была тогда очень тощая - кожа и кости...
ИА REGNUM: А что вы ели?
Мама с тетей, когда возвращались с работы, засовывали нам под одеяла маленькие кусочки хлеба. Нянька тоже получала по карточкам хлеб, но недолго - потом она случайно потеряла эти карточки
Я не помню, чтобы мы ели кошек, собак. Нам давали какое-то съедобное варево. Но не могу сказать об этом точно, а врать не хочется. Декабрь-январь-февраль мы точно ели только хлеб, а точнее 125 грамм на человека непонятно чего. Тогда ведь ученые придумали добавлять в него что-то из целлюлозы. То есть, там не только мука была, но и масса съедобных добавок. На самом деле, малосъедобных, конечно.
А потом у нас вымерзла и вымерла вся квартира. Умерших людей не убирали, и это было страшно. Мы боялись выходить из комнаты. А однажды в коридоре, я запомнила это, умирал татарин. Он хрипел, кричал, кашлял, а мы ничего не могли поделать. Просто сжались втроем в комочек... Было очень страшно и жутко.
Символом жизни была для меня девочка - она жила в том же доме, что и мы, и была как принцесса, в бархатной шубке с пушистым воротничком. Она ходила прямо, изящно - будто балерина. И я всегда на нее смотрела, когда она шла в бомбоубежище. Вот она идет туда, вот выходит, и мне радостно - она живая. Значит, и жизнь продолжается.
...А потом умерла тетя. Юру и Верочку мама отдала в детский дом, который сразу же эвакуировали. Благодаря этому они и спаслись, ведь в детдоме их отмыли и хотя бы кормили. А меня мама на саночках, потому что я сама ослабла и не могла ходить, увезла к себе на работу - в штаб военно-морского флота.
Там в основном были мужчины, а я - один ребеночек. Взрослые - удивительные люди. Они были очень добры, ласковы, несмотря на то, что сами голодали, приносили мне что-нибудь. Маленькие кусочки хлеба, что-то типа киселя... Я думаю, так во все времена, когда трудно.
А потом пришла весна, и начались бомбежки с обстрелами. Флот стоял на Неве, и после каждой "порции" немецкой атаки оттуда несли раненых. Мы же сидели в штабе на первом этаже нашего двухэтажного домика и пережидали бомбежку. Военные по очереди усаживали меня на колени, и мне казалось, что я придаю им храбрости, поднимаю настроение. Вокруг, конечно, творился кромешный ад: отовсюду стреляли, свистели бомбы, рвались снаряды...
ИА REGNUM: А почему не ходили в бомбоубежища?
От взрывов бомбоубежища засыпало, а откапывать их было некому. Где-то откапывали, где-то - нет. Люди ведь были очень слабы, многие умирали во время бомбежек, остальные сидели по углам и носу никуда не совали. Уже потом, после войны, если я ходила в кино, то непременно сидела с краю. Никогда не входила в набитый автобус. И до сих пор очень боюсь тесноты и замкнутых пространств.
От блокады вообще осталось нездоровье. Уже потом, когда мы были эвакуированы в Новосибирск, осели здесь, встретили победу над фашистами, и жизнь, вроде бы, наладилась, я все равно не могла веселиться. Вот все дети вокруг прыгали, играли, а я - нет. И я всегда чувствовала себя нездоровой. Это тоже последствие войны.
ИА REGNUM: Когда вы приехали в Новосибирск?
В Новосибирск нас эвакуировали в 1942 году, после первой суровой блокадной зимы. Тогда, а это был август, из Ленинграда отправляли всех детей. Сначала от Финляндского вокзала до Ладожского озера мы ехали на поезде. И случилось страшное - мама чуть было не отстала. Когда поезд почему-то остановился, из вагонов вышли люди, и вместе с ними моя мама. Вдруг поезд тронулся, начал набирать скорость. Я испугалась, выглянула в дверь и вижу, что мама бежит за вагоном, явно отставая. Тогда меня охватили ужас и отчаяние. Неизвестно, чем бы все закончилось, если бы поезд так же внезапно, как и пошел, не остановился. Ну а так все было более-менее спокойно. А вот когда на небольшом катере нас перевозили через Ладогу, все испугались и запаниковали - неожиданно налетели самолеты. Но бомбежки почему-то не было. Кстати, после того, как мы переплыли через Ладогу, нас покормили. Манным супом. Это было не только невероятно вкусно, но и очень разумно. Ведь кушать мы разучились, и желудки совсем не работали. Этот суп я запомнила и очень полюбила, и с той поры очень часто варю его себе.
ИА REGNUM: А потом ехали на поезде?
Да, добирались в "теплушках" - товарных вагонах с верхними полками. На станциях было организовано питание, и нам, как всем эвакуированным, давали еду. Ехали мы очень долго, казалось, что вечность. Но уже было не так страшно. Все нас приветливо встречали, и относились с жалостью. Это и понятно - мы ни на кого не были похожи - просто скелеты, и все.
ИА REGNUM: Где вы жили в Новосибирске?
Нам повезло, потому что сюда была эвакуирована моя тетя, мамина сестра, с заводом. И мы некоторое время жили вместе с ней в одной большой комнате. А потом начали снимать квартиру. Топили печь углем, стены все время отсыревали, и зимой с них постоянно капало. Спустя время я снова стала учиться в школе, а мама продолжила работать машинисткой в штабе СибВО. Она была удивительно грамотным человеком, поэтому ее ценили.
ИА REGNUM: Помните, как объявили о победе над фашистами?
Мы все ждали победу, знали, что война закончится. И вот - 9 мая. Прекрасный солнечный день. Вдруг по громкоговорителям объявляют, что наши победили, что акт о капитуляции подписан... А война, долгая, кровавая война, наконец-то закончилась. Все обрадовались, закричали и бежали на площадь возле картинной галереи. Там плакали, обнимались - и знакомые, и незнакомые, такое всеобщее ликование было в народе. Так же все радовались, когда Гагарин в космос полетел. Это редкое чувство, когда в едином порыве народ ликует. И тогда пришло ощущение, что жизнь начнет меняться. У меня, например, появилась мысль - ну все, поеду в Ленинград. Но не получилось. Я всю жизнь хотела туда вернуться, это моя родина...
От ИА REGNUM:
Окончив в Новосибирске школу №54, Ирина вернулась на родину, где поступила на отделение востоковедения в Ленинградский университет. Однако после университета не смогла остаться в любимом городе - вернулась к болевшей маме. Сначала работала корректором в газете "